– А если кого-нибудь из вас ухлопают? – сердито спросил Шульгин. -
Ведь я же как старший в ответе буду.
– Чего ты тут раскомандовался, Шульгин? – резко ответил Андрюха
Тюменев. – Мы не дети!
Серафим Андреевич, отчим Людки Швецововй, имел вредную привычку курить по ночам. Виной тому был слабый мочевой пузырь, властно требовавший отлить в совершенно не подходящее время, когда у добрых людей самый сон. А потом уж рука сама тянулась к сигарете.
Вот и сейчас Серафим Андреевич, справив малую нужду в ближайшем овражке, присел на бугорок и задымил. Тишина вокруг стояла до звона в ушах.
Народ, умотавшийся за день на огородных работах, спал мертвым сном.
Завтра все опять поднимутся чуть свет и начнут вкалывать дотемна.
Потом погрузятся в прицеп, сделанный из кузова большого грузовика, и чихающий тракторишко потащит усталых краснокумцев в город, к родным стенам.
Серафим Андреевич сделал последнюю затяжку до самого фильтра, задавил окурок сапогом и уже собрался идти досыпать, когда возникший вдалеке гул заставил его насторожиться. Гроза, что ли?..
Серафим Андреевич задрал голову к черному небу, в котором ярко горела спокойная луна и перемигивались звезды. Ночь определенно была ясная. А далекие раскаты грома все не прекращались, и Серафим
Андреевич почувствовал нервный озноб.
– Что за хреновина? – раздался за его спиной сонный голос Чванова, отца Витька.
Разбуженный странным гулом, он вылез из шалаша, где мирно спал рядом с женой.
– Да вот и я без понятия, – пожал плечами Серафим Андреевич. – Вроде гроза идет, а небо чистое.
Они стали прислушиваться вдвоем.
– Нет, это не гроза, – сказал Чванов, тряхнув смоляными кудрями, чуть тронутыми сединой. – Слышишь, без перерыва грохочет? Не гроза это.
– А что тогда?
– Пес его знает! Может, у военных учения?
– Среди ночи?
– Ну а что тут такого? Учения всякие бывают.
Серафим Андреевич в сомнении покачал головой.
Похоже, и Чванов не очень-то поверил собственным словам. Он поднялся на холмик, за которым прятался временный лагерь огородников, и встал там, вглядываясь в темную степь. Потом обернулся к Серафиму
Андреевичу и призывно махнул рукой.
С вершины холмика далекий грохот слышался сильнее, а на горизонте были видны сполохи, следовавшие один за другим с такой частотой, какой не бывает при самых буйных грозах.
– Я же говорю – учебные стрельбы, – сказал Чванов.
– Какие стрельбы? Какие учебные? – зачастил Серафим Андреевич, обмирая. – Они же по городу лупят! Ты что, не видишь?
– Не дребезжи! – одернул его Чванов. – Какой придурок будет по городу палить?
Но его тоже охватила тревога. Ведь времена сейчас такие, что можно всего ожидать.
– Делать-то что? Что делать? – подвывал Серафим Андреевич, топчась на месте.
Цыганская кровь в жилах Чванова вскипела мгновенно.
– Буди мужиков! – рявкнул он. – В город надо ехать!
Серафим Андреевич хотел было заикнуться, что лезть ночью в самое пекло небезопасно. Нужно хотя бы дождаться рассвета. А там, глядишь, все уляжется. Но Чванов зыркнул в сторону Серафима Андреевича своим бешеным глазом, и у того язык прилип к гортани.
Разумеется, поднять одних мужиков не удалось. Вместе с ними повскакивали встревоженные бабы. И раскудахтались на всю степь, внося лишнюю сумятицу.
– А ну, тихо! – гаркнул Чванов и добавил порцию такого забористого мата, что все онемели. – Мужики – в прицеп! Бабы здесь остаются!
Женька, заводи трактор!
Но, когда мужики стали торопливо усаживаться в прицеп, следом за ними туда стали карабкаться и жены. Отвязаться от них не было никакой возможности. Чванов досадливо плюнул себе под ноги и сдался.
Положа руку на сердце, баб можно было понять. В городе, где творилось сейчас неизвестно что, оставались их дети. Какая же мать согласится бросить своего ребенка в такой момент?..
Старенький трактор еле полз по степи, хотя Женька честно выжимал из движка все, что мог. Пешком бы все равно получилось в десять раз медленнее.
– Господи! – простонала мать Андрюхи Тюменева. – Что ж это такое, господи! Неужели война?
– Типун тебе на язык! – прикрикнула на нее Сашкина мать, Тоня. -
Какая еще война? С кем? С американцами, что ли?
– А то больше не с кем! – проворчал ее муж.
– Вот так, наверно, и в сорок первом начиналось, – клацая зубами, сказал Серафим Андреевич.
– Ой, горе-то какое, женщины! – вдруг заголосила жена Чванова.
– Закрой рот! – резко оборвал ее Чванов и обернулся к Серафиму
Андреевичу. – А в сорок первом, между прочим, паникеров сразу к стенке ставили. Без разговоров!
Серафим Андреевич втянул голову в плечи и притих.
Дальше ехали в напряженном молчании, пока не наткнулись на прятавшийся в редком кустарнике заслон. Люди в камуфляже внезапно вынырнули из темноты и преградили дорогу…
Моджахеды перенесли тела четырех своих погибших при обстреле в здание Культурного центра. Мертвых следовало похоронить на следующий день до захода солнца. Тем, кто был легко ранен, сделали перевязку на месте. Серьезно пострадавших доставили в больницу.
– Смотри, доктор! – угрожающе сказал Ильяс Шамилю Касымову. – Лечи их как надо! За каждого, кто умрет, троих ваших расстреляю. Понял?
Главврач молча кивнул в ответ.
Некоторые из раненых были совсем плохи, и не стоило терять времени на постороннюю болтовню. Главврач сам встал к операционному столу и принялся за работу. А ее оказалось столько, что хватило бы на целую бригаду опытных хирургов.
Дежурный врач, помогавший Шамилю, впервые попал в такую переделку.
Уже минут через десять лицо его позеленело, предвещая обморок.
Шамиль выгнал молодого коллегу из операционной на свежий воздух и продолжал работу в одиночку. Вскоре дежурный врач вернулся, держась рукой за стену.
– Очухался? – спросил Касымов, даже не взглянув на него.
– Извините, Шамиль Каюмович… – пробормотал врач.
– Пустяки. Бывает с непривычки.
Дежурный врач еще дважды выбегал из операционной в туалет, борясь с приступами рвоты. Но потом немного пообвыкся и отстоял рядом с
Касымовым до конца.
Закончив последнюю перевязку, главврач, не снимая заляпанного кровью халата, вышел в коридор и только там почувствовал, что от усталости и напряжения он сейчас просто рухнет на пол.
Медсестры с поджатыми губами развезли раненых по пустым палатам. Они не одобряли поведения главврача, так отчаянного боровшегося за жизни захватчиков. Но у Шамиля не было ни сил, ни желания объясняться с медперсоналом. Он снял окровавленный халат, швырнул его в угол и, собрав остатки сил, неверной походкой отправился в подвальное помещение, где находились местные пациенты.
Все они, слава Богу, чувствовали себя вполне пристойно и тут же накинулись на главврача с вопросами: что сейчас творится в городе?
Но Шамиль в ответ только пожал плечами. Ведь он со вчерашнего дня не выходил из больницы.
Куренной-старший продолжал пластом лежать под капельницей. Лучше ему не становилось. Да и с чего бы могло полегчать, когда беспокойство больного росло с каждым часом.
– Ты все-таки постарайся взять себя в руки, – устало сказал Шамиль
Касымов, присаживаясь на табуретку. – Ты как-никак мужик.
– Стараюсь, – попытался улыбнуться Куренной. – Да ни черта не выходит.
– Значит, плохо стараешься.
– А что это на тебе лица нет? – спросил Куренной. – Что-то случилось?
– Нет, ничего. Устал просто.
– Трудный день?
– Да уж не из легких. Пятерых с того света пришлось вытаскивать.
– Удалось?
– Надеюсь.
– А что с ними было? Сердечники вроде меня?
– Да нет. Раненые.
– Моджахеды постарались?
– Наоборот. Наши.
– То есть?
– Взрывы слышал?
– Слышал.
– Это наши обстрел начали. И вот результат. Пятерых боевиков зацепило. И очень серьезно.
– А при чем здесь ты?
– При том, что я врач.
– Подожди… Так это ты их, что ли, с того света?.. – растерянно спросил Куреннной.
Главврач кивнул.
– Да ты что, Шамиль? – Куренной поднял голову с подушки. – Ты этих сволочей спасал?
– Пришлось, – ответил Касымов, глядя в пол.
– Но они же… – Куренной задохнулся. – Да я бы на твоем месте их своими руками передушил!
– Лежи спокойно! – прикрикнул на него главврач. – А то вколю тебе сейчас успокаивающего и будешь у меня лежать тихонечко, как мумия!
Куренной откинулся на подушку и закрыл глаза. Он решительно отказывался понимать Шамиля.
– Они меня предупредили, – заговорил Касымов монотонно, без выражения, – что за каждого умершего будут расстреливать по три человека. И это не пустые слова, поверь… Но я тебе врать не собираюсь. Я и без их угроз поступил бы точно так же. Просто не смог бы по-другому.
– Клятва Гиппократа, да?
В слабом голосе Куренного слышалась злая ирония.
