— Полиция по-прежнему разыскивает двух мужчин, похитивших противоречивого автора, Тео Гриппина, из книжного магазина Pages в «Пенн-плаза» на Манхэттене, вчера в девять вечера. Похитители скрылись под покровом дыма из сигнальных ружей. К несчастью, одна из ракет вызвала пожар, в котором до приезда пожарных погибли три человека. Еще десять пострадали от ожогов и сильного задымления, двое из них находятся в критическом состоянии. Глория Маккинли, Манхэттен.
Еще один гнусавый женский голос продолжил:
— Pages открылся в «Пенн-плазе» год назад с перспективой стать самым популярным книжным магазином в Нью-Йорке. Его девизами были «Любая книга для любого читателя» и «Книжная сеть — это не опасно». То, что вы сейчас видите за моей спиной, это мечта, превращенная в пепел. Рядом со мной Митч Мерритт, менеджер магазина Pages. Митч, ваши ощущения?
— Не очень, мягко говоря, хорошие. — Это был мужчина-эльф. — Сами видите, во что превратился наш магазин. Огонь и вода уничтожили значительную часть площадей, включая книги и имущество. Ущерб может составить… лучше не думать. Но главное — погибли люди… это настоящая трагедия. Мы все в шоке, просто в шоке.
— Спасибо, Митч.
За репортажем последовал краткий пересказ «Пятого евангелия» для тех зрителей, которые были еще не в курсе того, что ведущая назвала «inflammatory nature», «огнеопасным материалом». Тео про себя отметил, что она поставила ударение на четвертом слоге, да еще сделала из него этакий клаксонный дифтонг — «oary», что тут же вызвало в памяти их споры с Мередит, раздражавшей его привычкой говорить «interplanetoary» вместо «interplanetary» и «cemetairy» вместо «cemetery»[11].
«Живым отсюда тебе не выйти. Так что по поводу лингвистических тонкостей можешь не заморачиваться».
Экранные новости, посвятив «Пятому евангелию» и его трагическим последствиям больше трех минут, переключились на другое бедствие — Ирак. Телеведущая передала слово корреспонденту по имени Ховард, который суровым тоном сообщил зрителям (а если иметь в виду Тео, то слушателю), что такой-то город неподалеку от Багдада стал свидетелем «одного из самых ожесточенных боев со времен окончания войны». Пошли разные статистические выкладки, но Тео был поглощен его собственной историей: он припоминал фразу, на которую сразу не обратил внимания, будучи сильно озабочен тем, как Мередит произносит слово «cemetery». Они говорили что-то о полиции и об острой нехватке информации. Иными словами, это означало: никто не имеет ни малейшего представления о том, где он и кто его захватил, а значит, шансы на внезапное освобождение равны нулю.
Телеэкран буквально излучал плохие новости. И вдруг, словно осознав, что нарушены законы, требующие развлекать аудиторию, канал решил покаяться в форме короткого сюжета о японском бизнесмене, который купил на аукционе купальный халат Джона Леннона за 350 тысяч долларов. «У нас в Японии преклоняются перед Джоном Ленноном, — пояснил бизнесмен на почти безукоризненном английском. — Этот халат буквально пропитан историей. Он был на Джоне в то утро, когда его первая жена Синтия узнала о том, что он провел ночь с Йоко. Так что халат прикасался не только к его коже, но и… кто знает, к чьей еще?» На это телеведущая, чтобы закончить заранее записанное интервью изящной виньеткой, отреагировала вопросом: «Ховард, ты не думаешь, что после 1968 года этот халат по крайней мере пару раз постирали?» И получила от своего корреспондента ожидаемый ответ: «Хотелось бы верить».
На этом новости кончились; на очереди спорт «после короткой рекламы».
Ранее Тео подался вперед, чтобы лучше слышать телевизор. Теперь он попробовал откинуться назад и пристроить голову на мягком изголовье. Но он был привязан таким образом, что сделать это ему не удалось. Внезапно его накрыла мощная волна клаустрофобии, абсолютная уверенность в том, что наступил край, и тогда он рванулся из своих пут. В какие-то две секунды он успел мысленно увидеть, как отрываются ножки кресла — дешевые, тонкие ножки, возможно, изъеденные древоточцем, — и как он вскакивает на ноги с глубоким выдохом облегчения, такой Прометей освобожденный. Прекрасное видение. Но не более того.
— В межсезонье Кэмпбелл подписал двухлетний контракт, — распинался «ящик», — который может потянуть на десять с половиной миллионов. Вероятно, он будет выходить на замену Дюку ЛаМонту, прошлогоднему игроку стартового состава, чтобы помочь «Великанам» улучшить скоростную игру, равнявшуюся 4,3 ярда за одно владение…
— Извините… — позвал он слабым голосом. — Извините…
— Чего тебе, посланец Сатаны? — рявкнул белокожий.
Тео замешкался с ответом. Он не привык к обращению «посланец Сатаны», разве что на сайте Amazon.
— Я очень хочу пить, — признался он. Сущая правда. Он охрип, даже говорить больно. — Можно воды?
— Я бы тебе не советовал, приятель.
— Почему?
— Что входит, то и выходит. Ты же не хочешь обмочиться?
Тео на секунду задумался.
— Я готов рискнуть, — просипел он. — Такое ощущение, что горло забито горячей золой.
— Плохо твое дело.
Странные типы снова заговорили между собой. Но появилась нотка напряжения, и через минуту или две араб, потеряв терпение, перешел почти на крик:
— Он должен сделать заявление, а для этого ему нужен голос! Нормальный, узнаваемый голос! А если он будет непохожим, все скажут, что это фальшивка.
Прошло еще пару минут, после чего перед лицом Тео зависла смуглая рука с банкой «Пепси».
— Открывай.
Тео разлепил губы и позволил арабу влить струйку колы в пересохший рот. Нёбо обожгло. Лучше бы дали простой воды. Может, это было частью истязаний. А может, в холостяцкой квартире просто не было чистых стаканов или чашек.
— Спасибо, — сказал Тео. Пролитая кола шипела на его заросшем подбородке и на передке рубашки. Пожар в горле поутих.
— Пожалуйста, — машинально ответил араб и исчез из виду.
Для него потянулись часы ожидания, томительного ожидания. Араб несколько раз прошел мимо него с едой и питьем для своего кореша, сидевшего сиднем перед телевизором. Это был довольно тщедушный парень в затрапезной одежде. Его кожа красиво выделялась на фоне голубой рубашки. Тео даже подумал, не сказать ли ему: «Слушайте, отличная рубашка!» или что-то в подобном роде, вдруг получится переломить ситуацию. Но сдержался, понимая, как фальшиво это прозвучит. Его похитили и привязали к креслу двое головорезов, а то и психов, планирующих его убить, а он стесняется сказать комплимент, попробовать втереться в доверие. Вместо этого он время от времени повторял «извините?» или «эй?», хотя подозревал, что именно такую безвольную тактику избирают обреченные заложники, которых ждет пуля в висок.
За теленовостями, в другом конце комнаты, последовала запись комедийного шоу середины девяностых.
— Ты это смотришь? — через какое-то время поинтересовался араб.
Белокожий не ответил, но, видимо, жестом показал «нет», потому что араб задал ему следующий вопрос:
— Так давай выключим?
— А вдруг спецвыпуск новостей?
— Про что? Про нас?
— Почему нет.
— Остынь. И что, по-твоему, они скажут? Что полиция вычислила нашу квартиру и сюда уже едут копы? Так тебе по телику и сообщили!
— Я не хочу превращаться в Швейцарию! — взвыл голос из «ящика», и вдруг как будто стая голодных чаек захлопала крыльями — это был записанный смех, сопровождающий любой ситком.
— Евреи, прикинь! — раздраженно бросил араб. — Мы чего, должны смотреть на этих евреев? Пустые шутки, пустой смех, пустая жизнь! Читал я про этого Сайнфелда. Самый богатый в шоу-бизнесе, у него свой авиационный ангар, а там стоят все эти «порше», на которых он даже не ездит, потому что у него есть личный шофер, прикинь. Вот почему страна загибается! Слышь, как смеются эти придурки? Над нами смеются, ты понял?
— Нури, уймись. У тебя паранойя.
— У меня паранойя? А кто из нас смотрит еврейский ситком и ждет про себя спецвыпуск новостей? Не будет новостей, пока нет записи! Вот сделаем запись, тогда будут и новости.
Тео повесил голову на грудь, вдыхая запахи дыма и приторно сладкой колы, которыми пропиталась рубашка. Запись. Второй раз они упомянули это слово. Запись его казни? Тео попытался вообразить себя человеком, который вышел из смертельной передряги и пишет про это книгу. Я мысленно записал все, что мне пока удалось узнать: (1) одного из моих тюремщиков зовут Нури; (2) со мной собираются сделать запись, чтобы потом дать ее в эфир с неизвестной для меня целью. И тут меня осенило: я понял, что является ключом к моему спасению. Тео закрыл глаза в надежде, что вот сейчас мелькнет молния и его осенит. Но увидел лишь кромешный мрак.
Теплая рука похлопала его по щеке. Он открыл глаза. Вновь над ним склонились две странные физиономии. Лицо араба сделалось напряженнее, его густые черные брови почти сошлись у переносицы.
