Лицо белокожего, напротив, казалось более умиротворенным, а может, просто отсутствующим.
— Это было предопределено, ты ведь и сам понимаешь, да? — в его протяжном голосе слышались странновато чувственные нотки. — Просто каждый из нас играет свою роль.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Тео, — но если я вас чем-то лично обидел, то…
— Тебе придется покаяться, — закончил за него белокожий. — Еще как покаяться.
Спустя несколько часов Тео уже знал все, что ему хотелось узнать, и даже больше относительно мотивов его похищения.
Короткий ответ заключался в том, что, по мнению его похитителей, «Пятое евангелие» нарушало естественное функционирование социополитического ландшафта, в связи с чем они намеревались записать на видеокамеру заранее приготовленную для него речь, с тем чтобы потом распространить ее в СМИ.
Длинный ответ, как показалось Тео, был на добрых два часа длиннее, чем следовало. В рукописном виде получилась бы целая книга, и ее издателю, если таковой нашелся бы, пришлось бы нанять редактора с хорошо работающей головой. Впрочем, история в изложении Нури и его непоименованного белого сообщника никогда не ляжет на стол издателя; она существовала исключительно в размягченных мозгах этой пары, написанная микроскопическим неразборчивым полуразмытым почерком, такой загадочный плод любви, расшифровать который было дано только им одним.
Насколько Тео мог судить, недовольство «Пятым евангелием» у Нури связано с тем, что оно является орудием сионизма. История Малха деморализует христиан, заставляя их усомниться в божественной сущности Христа. Она добавляет весомости утверждению евреев, что Иисус не был Мессией, и призывает христиан, пока не готовых навсегда расстаться с Библией, взглянуть на Новый Завет как на поддельное приложение к Ветхому. В некоторых американских штатах и по непонятным причинам в Румынии и Венгрии распространились новые христианские секты, ждущие прихода Мессии и упорно штудирующие Ветхий Завет. По телевизору показывали кадры, как новообращенные, выйдя на улицы балканских городов с Библией в руках, демонстративно вырезают из книги Новый Завет заточенными ножами. Нури, конечно, плевать хотел на эти секты и всех этих сумасшедших. Он как-никак мусульманин. Но его беспокоит, что эти секты — явный симптом разлагающегося христианства и движения в сторону Торы как высшего религиозного авторитета западного мира. Это неизбежно укрепит в евреях уверенность в себе, поможет им завербовать в свои ряды новых сторонников и приведет к повсеместному распространению сионизма, что, в свою очередь, лишь усугубит и без того плачевное положение палестинцев. Коварное восхождение сионизма к мировому господству окажется двояким: ключевые фигуры в американской администрации перейдут из христианства в иудаизм, а ее политика отныне будет встречать меньшее сопротивление, так как тысячи избирателей также обратятся в иудейскую веру. Таким образом, на мемуары Малха, в конечном счете, ляжет прямая ответственность за геноцид мусульман в Палестине.
Теория белокожего, в сравнительном смысле, выглядела несколько экстравагантно. Ей не хватало политической остроты анализа Нури, а ее логические построения не казались столь же надежными. А еще она изобиловала мудреными словами, что в сочетании с внешностью автора и его акцентом, ассоциировавшимся у Тео с собирателем тележек в «Уолл-Марте», придавало его разглагольствованиям особую нелепость. А может, этот тип таким образом пародировал «Пятое евангелие»? Если так, то его память и способность к механическому повторению впечатляли.
Суть его аргументации, если слово «суть» приложимо к кастрюле пережаренной фасоли, сводилась к тому, что Иисус никогда не существовал в телесной оболочке, а был голограммой или трансфокальным объектом, который Бог оживил. Так называемые ученики являлись магическими адептами или биоспиритуальными каналами, чья священная функция заключалась в том, чтобы трансформировать высшую информацию на входе в голограмматическую информацию на выходе. В определенных точках — побережье Галилейского моря, Кана, Голгофа и так далее — они становились особым образом и, одновременно сфокусировав свою энергию, создавали синхронизированное воплощение живого псевдочеловека, т. е. Иисуса. Историческое воздействие таких воплощений было частью продолжающегося по сей день божественного проекта по улучшению человеческой расы; такое событие, как распятие, замышлялось как эволюционный спусковой механизм превращения избранных индивидуумов в прототипы homo sapiens высшего порядка. К сожалению, в этой игре участвовал и Сатана, чья задача состояла в том, чтобы не допустить эволюционного прорыва, держа человечество в состоянии звериного невежества, дабы люди, вместо того чтобы избрать путь чистоты и сексуального воздержания, погрязли во грехе и в конце концов оказались в аду.
Тут белокожий прервал свои разъяснения, чтобы подкрепиться кексом в целлофановой обертке и баночкой «Пепси» после затянувшейся речи, да и горло у него тоже саднило, ведь он, как и Тео, наглотался дыма.
— Ну… э… а при чем тут я? — осмелился задать вопрос Тео.
— Сатана — это Князь лжи, — ответил белокожий с полным ртом. — А Малх был одним из его каналов. Сатана выбрал Малха, чтобы подорвать силу воздействия распятия.
Адепты новой веры раскусили его, но он их перехитрил и спрятал свитки в животе беременной статуи. Потому что Бог не заглядывает в животы беременных. Таков договор с Геей[12].
— Я не знал, — сказал Тео.
— Мало кто об этом знает. Вот откуда врожденные пороки, выкидыши и все такое. Теоретически Бог мог бы вмешаться и все поправить, но, как я сказал, существует договор.
— Кажется, не очень хороший договор.
Белокожий пожал плечами.
— Мир должен жить в гармонии с женским принципом, — произнес он без особого энтузиазма.
— Все-таки… э… как я вписываюсь в эту общую картину?
— Ты купился на лживые слова Сатаны, ты перевел их на английский, и твоя книга отравила мир. Но СМИ подвержены как ядам, так и противоядиям. Короче, мы тебя посадим перед видеокамерой, и ты исправишь принесенное зло.
— Объяснив зрителям то, что вы мне сейчас объяснили?
Белокожий расхохотался, обнажив крупные кривые зубы.
— Ты шутишь? Тебе никто не поверит. Истина слишком сложна для обычных мозгов. Люди понимают только самые простые вещи. Настоящую простую историю. — Он сунул руку в карман рубашки и достал вдвое сложенный листок. — Вот… мы ее заранее для тебя написали.
Меньше чем через день по завершении этой книги произойдет следующее:
Мередит и ее бойфренд остывают после любовных подвигов; медленно испаряются капли пота, покрывающие их обнаженные тела. Мередит делает глоток из бутылки «Перье», стоящей возле кровати. Вода стала совсем теплой в этой парижская парилке.
Громкость телевизора теперь, когда любовная возня закончилась, кажется чрезмерной. Будь воля Мередит, она бы его просто не включала, но Роберт отмечает приближение оргазма истошными воплями, и как, спрашивается, ей поутру смотреть в глаза другим гостям отеля за завтраком?
Что-то праздники затянулись. Она устала от жары, от покупки тряпок, в которые она, не будучи француженкой, не влезает, от воплей Роберта в постели, от его бесполезной информации об устройстве фотокамеры и рассказов о чудесном спасении от хищников. Она даже чуть-чуть устала от собственных оргазмов. Это что-то вроде блиномании: ей подавай еще, хотя она только что отведала очередной; минуту назад она сказала себе, что это был последний в ее жизни, и вот уже снова отплясывает в постели жигу, полируя коленками его уши и стукаясь пальцами ног о полированную медь изголовья.
Вылив на ладонь немного «Перье», она брызгает водой на разгоряченный лоб. Телевизор переходит к новостям. Французский диктор рассказывает что-то про «Le Cinquième Évangile»[13]. Затем на экране появляется Тео. Он сидит в кресле в непринужденной позе, и на нем точная копия той самой кошмарной рубашки, которую он грозился себе купить, когда они еще были вместе. Несмотря на эту мерзость, выглядит он неплохо. Он без очков, и это тоже ему на пользу.
— Я хочу извиниться, — говорит он, и внизу экрана появляется синхронный французский перевод: Je veux demander pardon.
Тео покорно улыбнулся направленному на него лучу света от настольной лампы. Предпоследняя суфлерская карточка упала из рук белокожего на пол, и он поднял вверх последнюю порцию. Текст на этой карточке, как и на предыдущих, был напечатан огромными буквами и без орфографических ошибок. В самом низу — написанное от руки красным фломастером напоминание: «ПОМАШИ В КАМЕРУ».
