Разговоры о каникулах возобновились, и я поведал банде о Русалочке. Гоблин чуть не убил меня за то, что я не догадался подглядеть за ней в замочную скважину, и все сказали, что я должен был ее поцеловать. Саймона очень заинтересовала моя встреча с Щукой в ресторане в субботу вечером. Жиртрест отказался рассказывать нам о том, что выяснил в Дурбане в выходные, и заявил, что ему сперва нужно перепроверить кое-что, а потом уж он откроет нам новые улики в деле Макартура.
Долго лежал без сна, слушая журчание Зассанца Пита и удаляющийся грохот товарняка. Рядом слышалось тяжелое дыхание и изредка храп Бешеного Пса и Жиртреста. Потом я уснул, и в моем сне Щука с Русалкой держались за руки. Русалка улыбнулась, и они медленно ушли прочь.
08.00. В зал ворвался Глокеншпиль, злобный, как всегда. Сказал, что Эмбертон со Стоттом вернулись в школу после «обнаружения новых улик». Добавил, что дело против бананового вандала не закрыто, и предупредил, что идиотское поведение будет иметь серьезные последствия. Потом его тон резко изменился, голос стал мягким и добрым, и он объявил о решении мистера Криспо выйти на пенсию спустя пятьдесят три года служения на благо школы. Мальчики встали и захлопали нашему учителю истории. По лицу старичка текли слезы.
Криспо встал, чтобы произнести речь, и поблагодарил школу за предоставленное ему удовольствие учить нас, наших отцов и дедушек (что вызвало всеобщий смех). Потом он добавил, что совершенно очевидно, что из-за ухудшившегося слуха он не может больше преподавать. Он говорил о том, какое прекрасное место наша школа, расчувствовался и замолк, улыбнулся и отдал нам честь. Вся школа взревела, приветствуя его, а старичок сел и вытер глаза голубым платочком. (Он никогда не пользуется белым, потому что белый означает капитуляцию.)
Эмбертон обменялся со всеми рукопожатиями и сказал, что у Глока бананы вместо мозгов, а его самого несправедливо обвинили в этом «обезьяньем деле». И добавил, что сама судьба восстановила справедливость, отправив доносчика Скроули в больницу с сотрясением мозга, и в школу он больше не вернется.
В одном Эмбертон прав. Стукачей в этой школе ждет смерть!
Криспо сказал, что последние четыре недели на посту будет рассказывать нам о Второй мировой, даже если это не по программе. И показал нам черно-белый фильм о «битве за Англию».[24] В фильме показывали, как сбили немецкий самолет. Когда он ринулся к земле и из хвоста его заклубился дым, Криспо подскочил, бахнул по столу кулаком и закричал: «Умри, фашист, умри!» Когда самолет взорвался, старикан от радости выбросил в воздух кулак и торжествующе улыбнулся, будто это он сам его подбил.
17.00. Масленичный вторник. Никто не знает, что это значит, но в этот день в галерее во дворе по традиции проводится «блинный забег» между корпусами. В команду входит один мальчик и заведующий корпусом; они должны обежать двор кругом, прежде чем передать сковородку следующему бегуну. По правилам блинчик нужно подбрасывать на каждом повороте; часто блины падают, и тогда участник отстает — ведь он должен поднять блин, снова подбросить его и нагнать других. Остальные ученики стоят в центре двора и болеют за свои корпуса.
От нашего корпуса и курса выбрали Рэмбо; он бежал первым и сразу обогнал остальных. Укушенный тоже был очень скор, и когда он передал сковороду нашему последнему участнику, Берту, казалось, что победа у нас в кармане. Увы, Берт хоть и бегает быстро, но с координацией у него нелады: он ронял блинчик на каждом углу, — и в результате мы заняли второе место.
Когда толпа разошлась, я заметил одинокую фигуру, стоявшую у фонтана и наблюдавшую за рыбками в пруду. Увидев залысину на его затылке, я понял, что передо мной не кто иной, как печально известный Верн Блэкаддер. Я заметил, что Гоблин с Рэмбо смеются над ним, высунувшись в окно гостиной; тогда я подошел к нему и похлопал по плечу. Он медленно обернулся, и я с потрясением увидел, что он похож на старика. Я протянул руку, и он пожал ее. «Добро пожаловать в школу, Верн», — сказал я. Он улыбнулся своей безумной улыбкой и вновь уставился на пруд. Я постоял с ним какое-то время молча, наблюдая за рыбками за компанию.
За завтраком Гоблин сообщил, что Геккон выздоровел после отравления голубиным мясом и его выпишут из медпункта в пятницу.
— Хорошо, — сказал Рэмбо, — как раз поспеет к ночному купанию.
Повисла долгая тишина, нарушенная кашляньем Жиртреста, который подавился свиной сосиской.
— Спятил, что ли? — выпалил Гоблин, оправившись от шока и помогая мне стучать Жиртреста по спине. — Мы больше туда не пойдем. Это же кошмар что в прошлый раз было!
— Это не обсуждается, Гоблин, — отрезал Рэмбо. Затем ласково улыбнулся всем нам и спокойно добавил: — В пятницу вечером, друзья, в пятницу вечером. — С этими словами он откусил последний кусок тоста и вышел из столовой, оставив нас таращиться ему вслед.
11.00. На доске объявлений увидел записку:
Прослушивание для пьесы «Оливер». Второй тур. В 14.30 в музыкальном классе.
Внизу был длинный список мальчиков, прошедших во второй тур. Увидев свое имя вторым с конца, я заскакал по гостиной, как ошалевший кенгуру. У моей актерской карьеры еще есть шанс — пусть маленький, но есть!
14.30. На этот раз у музыкального класса собралась толпа поменьше — человек тридцать. Викинг собрал нас в оркестровом зале и произнес речь. Он не говорил, а орал, и из его рта вылетали большие капли слюны, отчего возникало впечатление, будто с недавних пор он болен бешенством.
— Товарищи, — проревел он, — поздравляю с прохождением во второй тур! Эта пьеса, случись вам участвовать в ней, станет для вас главным событием учебного года и займет все ваше время и мысли. Я перфекционист, и если не добиваюсь совершенства, то совершенно зверею, не так ли, Барнс? — Маленький мальчик на костылях, чья левая нога была в гипсе, печально кивнул. — Я ясно выражаюсь?
Мы все закивали, как болванчики: Викинг — здоровенный тип с бородой и свирепыми зелеными глазами.
Он принялся ходить по залу, как лев по клетке.
— Актер, — прогремел он, — не должен бояться ничего! И не должен стесняться ничего! И самое главное, в нем не должно быть ни капли эгоизма! Это я тут решаю, что делать, — вы лишь выполняете указания! Ясно? — Мы снова закивали как один. — Хорошо! — заорал он так, что мисс Робертс вздрогнула и случайно ударила по клавишам. — Приступим!
Мы вышли и стали ждать, когда нас вызовут. Мисс Роберте снова играла на пианино, а Викинг ходил взад-вперед и записывал что-то в своей папочке. Когда вошел я, он воскликнул: «Мильтон, наш поэт!» И снова заставил меня спеть «Я готов на все».
На этот раз я спел хорошо. Голос звучал ясно, и я чувствовал себя увереннее. Викинг не прервал меня и все время записывал что-то, пока я пел. Когда я закончил, он долго сверлил меня взглядом, а потом сказал:
— Спасибо, Мильтон. Позови Стопфилда.
Вот это уже больше похоже на успех! По крайней мере, я показал на что способен. Пусть мне не достанется большая роль, но в хор я точно попаду!
На обратном пути встретил Верна, который вновь воссоединился со своим другом, сиамским котом Роджером. Тот сидел у него на коленях и довольно мурлыкал. Оба выглядели точь-в-точь как выжившие узники концлагеря в фильме, что показывал нам Криспо.
18.10. Гэвин, староста, что живет под лестницей, вызвал всех первокурсников из столовой, чтобы помочь поймать Альберта, его ручную крысу. Бешеный Пес нашел крысу в комнате старост, за холодильником. Рэмбо говорит, что Гэвин совершенно тронутый и разводит тараканов, чтобы кормить Альберта и Викторию — ручную змею.
21.30. Щука и Деврис подсунули Рэмбо под покрывало дюжину яиц, и те взорвались, когда Рэмбо сел на кровать. Отмывшись, Рэмбо потребовал объявления беспощадной войны против Щуки и Девриса и приказал нам поклясться, что отныне любое их действие против кого-либо из нас будет расцениваться как оскорбление всей банды. Мы согласились, в том числе и Верн, который выглядел крайне серьезно и решительно.
Бешеный Пес признался, что это он подсунул второй банан в выхлопную трубу Глокеншпиля, и объяснил, что должен был так поступить, чтобы выручить брата. Он также раскололся, что первый банан действительно подложили Эмбертон со Стоттом. Мы восхитились его смелостью, назвав его поступок историческим. А сам Бешеный Пес считает, что совет директоров изменил решение, чтобы не перечить влиятельному папаше Эмбертона.
Затем Жиртрест медленно встал и проговорил:
— Наш совет директоров — та еще скользкая компашка, и, поверьте, друзья, у меня есть основания так считать. — С этими словами он громко пукнул и отправился спать.
