Ознакомительная версия.
Приезжая на дачу, встречал Тату – хмурую, поседевшую. Лицо было буквально черным от постоянных дум.
Филипок – подвыпивший, никакой. У него ничего не болело, но ничего ему не светило. Его накрыло вселенское безразличие, слабость и горсть таблеток каждое утро.
Саша на даче не задерживался. Просто отмечался и отбывал в спортивный клуб. Там тренировочные залы, мышцы, гогот, запах пота, а летом – водоканал, небо, движение, воздух, вперед, еще вперед, подальше от несчастий, от бессмысленности жизни.
К Тате приходили мысли о самоубийстве. Легче не чувствовать ничего, чем плавиться в страданиях. Но кто останется с Филипком? Кто оттянет его от смерти? Кому он нужен? Да никому. Можно найти ту брошенную им Свету с ребенком, но зачем ребенку умирающий отец?
Тата нашла знахаря.
Седой мужик производил хорошее впечатление. Не жулик.
Знахарь сказал, что в этой болезни главное – нагрузки и разгрузки. Это значит, физические нагрузки: много ходить и мало есть. Буквально голодать. Тогда организм начнет питаться внутренними запасами и сожрет рак. Наступит самоизлечение.
Тата поверила и стала ходить с Фуфой на длительные прогулки. Они таскались по лесам и окрестным деревням, по тропинкам и бездорожью. Фуфа с трудом вытаскивал ноги из снега, изнемогал. Он садился на сваленное дерево и плакал. Тата плакала вместе с ним. Но гнала вперед и шла сама.
Первое время ели горсть овса, это была дневная норма. Как партизаны в окружении. Жизнь превратилась в настоящее испытание, но Тата верила: чем тяжелее преодоление, тем реальнее исцеление. Их страдания не будут напрасными. Они излечат ее сына.
Однажды проснулись утром и поняли, что кончились все силы – физические и моральные. Тата прозрела: знахарь – идиот и первопроходец. Открывает новые пути, ставит на несчастных свой эксперимент, заодно качает деньги.
Тата вернулась к здоровому образу жизни, надеясь на чудо. Но чуда не случилось. А случился конец.
Филипка похоронили.
После похорон – поминки. Галя Лежанская привезла пироги. Резала на кухне салаты.
Тата ни в чем не принимала участия. Она похудела на тридцать килограммов и была похожа на смерть с косой. Только косы не хватало.
Слава рассаживал гостей. Организация поминок была на Славе Лежанском.
Пришли те же, что всегда. Спортсмены и сослуживцы. Среди спортсменов – новые лица, молодые, розовощекие, с хорошим размахом плеч.
Сидели, поминали, не чокаясь. Поминать особенно было нечего. Короткая жизнь.
Пришла Света – бывшая любовь. Попрежнему некрасивая, просто молодая. И неприветливая. Она цепко смотрела по сторонам, оценивала молодых мужичков, сидящих за столом. Тате она не нравилась по-прежнему. А жаль. Хотелось зацепиться душой хоть за кого-нибудь.
Гости посидели с суровыми лицами, а потом постепенно как-то отвлеклись, развеселились и включили музыку.
Галя позволяла себе улыбаться не углом рта, а скалясь всеми тридцатью двумя зубами. Зубы были голубые – коронки из металлокерамики. Сквозь белую керамику просвечивал металл.
Тата вышла из-за стола и села на стул в углу комнаты. Никто не обратил внимания. Никто к ней не подошел.
Света со Славой Лежанским пошли танцевать. Слава вскидывал тощий кроличий зад. Света поводила руками и жопой на спине. К танцующим присоединились еще несколько пар. Стало тесно. Шумно. Люди забыли, зачем собрались. Тата смотрела на этот шабаш и думала: сволочи…
Правильно было бы всех выгнать, но протест требовал усилий и энергии. А энергия – на нуле. Тата ощущала себя вместе с Филей на том свете и оттуда, издалека, наблюдала за живыми. Они не нужны друг другу: живым не нужны мертвые и наоборот. Тата поднялась со стула и ушла на второй этаж.
Никто не воспринял этот уход как протест. Устал человек, пошел отдыхать. Нормально. А гости не устали. Им хотелось есть, пить, совокупляться. И все имелось в наличии: еда, алкоголь и женщины. Жизнь манила, и звала, и обещала. И хотелось мчаться с протянутой рукой, чтобы успеть ухватить.
Тата не стала ничего менять в комнате Филиппа. Все оставалось так же, как и при его жизни. Те же книги. Та же кружка на столе.
Тата не стала возвращаться на дачу. Осталась в городе.
Каждое утро приходила в комнату сына, как в церковь. И сидела там в его кресле. Смотрела. Думала. Погружалась. Филипп каким-то незримым образом пребывал рядом, в этой же комнате. Тата его чувствовала.
После смерти человек переходит в волновое состояние, и волны устремляются к родным людям.
Тата разговаривала с Филиппом, задавала вопросы. И ответы рождались сами собой. Общение было телепатическим.
Муж Саша решил, что Тата тронулась мозгами. Он мешал ей, требовал каких-то действий, уборки квартиры, например. Саша считал, что он возвращает Тату к привычной жизни. Но Тате хотелось только покоя и уединения.
Людям Тата была в тягость, а они в тягость ей.
Тата переехала на дачу. Она не была здесь несколько месяцев.
Перед крыльцом рос жасмин. Зима засыпала его белым. Красота. Покой. Природа. И нет людей. Нет чужого биополя, которое царапает твое биополе, как колючая проволока. Тата последнее время не могла переносить чужого присутствия. Ее никто не мог понять и утолить. Тата, как страждущий в пустыне, шла одна, среди песка. У людей своя жизнь, в которой, слава богу, не было катастроф. Так, мелкие неприятности типа нежелательной беременности, и несчастье Таты подчеркивало их благополучие. Она нужна была для контраста. Так что лучше подальше.
Тата вошла в дом. Дом был наполнен Филиппом, казалось, что он где-то здесь.
Тата поднялась на второй этаж. Там было тепло и обжито. Постель застлана, но смята.
Тата полезла в шкаф за ночной рубашкой, увидела на вешалках чужие вещи: платье, халат, спортивный костюм. Она узнала платье Гали – голубое с мелкими пуговицами. Что оно делает в ее шкафу?
Тата понюхала. Пахнет Галей, ее дешевыми духами, похожими на земляничное мыло.
Под подушкой лежала чужая ночная рубашка с тем же запахом. Все ясно: Галя здесь жила. Спала. Практически переехала. Тата вспомнила, как Галя хозяйничала на кухне во время поминок. Знала, где что лежит.
Значит, пока Тата боролась за жизнь сына, ходила километры, ела проросшее зерно, Саша в это время жил полной жизнью, не отказывая себе ни в чем. А когда Тата переехала в город – Саша обосновался на даче. Ни дня без строчки…
Тата сбежала на первый этаж к телефону. Захотелось поделиться своим открытием с Сашей, накрыть его правдой, как стрекозу сачком, послушать – что он скажет? Начнет трусливо отказываться. А вдруг нет? Вдруг сознается? Что хуже?
Зазвонил телефон.
– Привет, – сказали в трубке. – Это Гарик.
– Какой Гарик?
– Здрасьте. Забыла.
Это был Гарик из прошлой жизни. С университетских времен.
– Чего тебе? – спросила Тата.
– У вас там никто дачу не продает? – спросил Гарик. – Я десять лет снимаю дачу. Выкидываю деньги. Мог бы уже свою купить. Короче, никто не продает?
Тата молчала. Бог послал этого Гарика. А скорее всего, не Бог, а Филипп. Спасибо, сынок.
– Продает, – отозвалась Тата.
– Кто?
– Я.
– Почем?
– Сто тысяч рублей.
– Чего? Я сам столько не стою.
– Ты, может, и не стоишь. А дача – настоящая, помещичья. И полгектара земли.
– Я подумаю, – сказал Гарик.
– И я подумаю. Дай мне твой телефон.
Тата положила трубку.
Оделась и пошла на прогулку, вместе с Филиппом.
Филипп сказал: «Правильно. Обрубай канаты и уходи в плаванье».
Филипп говорил не голосом. У него не было голосовых связок. Общение было телепатическое, как с инопланетянином.
Тата исходила здесь всю округу и хорошо знала окрестности. Ноги привели ее в церковь.
Батюшка – молодой и толстый, смотрел на Тату ясным взором. У него было удивительно спокойное лицо.
– У меня умер молодой сын, – сказала Тата. – Почему? Где был твой Бог, который это допустил?
– Надо спрашивать не «почему», а «зачем».
«Глупости, – подумала Тата. – Какая разница: почему или зачем?»
В церкви перед иконами горели тонкие свечки. Пахло воском. Было душно. Довольно пусто.
Несколько одиноких старух, которым больше не на что надеяться, кроме как на Бога. Бог нужен слабым. А сильные рассчитывают на себя.
Тата вышла на свежий воздух. Стало ясно, что без дачи она не проживет. Если она продаст, то останется без свежего воздуха и без родового гнезда. А если оставит все как есть – надо будет делиться с Лежанкиной. При разводе Саша оттянет половину. А если развода не будет – придется жить во вранье и грязи. Самое отвратительное то, что Саша привел Лежанкину на их брачное ложе. Они прелюбодействовали не в гараже, не в парадном на подоконнике, а прямо в ее постели, на ее простынях. И как давно это продолжается?
Тата остановилась. Ее буквально ошпарило. Всегда. Все эти десять лет, которые Филипп болел и сражался за жизнь.
Тата вспомнила мажущие взгляды, которыми Саша обменивался с Лежанкиной еще на заре туманной юности, когда они собирались за праздничным столом. И эти пироги – не что иное, как подкармливание и приманка.
Ознакомительная версия.
