– Вы, конечно, если хотите, можете отказаться от моих маленьких прощальных подарков. Я скажу Альберту, чтобы он убрал бочку с отрубями. Альберт, вы слышали? Отнесите бочку на кухню – нет, погодите минутку. Прежде чем решать, вам, по-моему, надо знать, что написано на этих бумажках: два миллиона франков на каждой.
– Два миллиона! – воскликнул Бельмон.
– Имя получателя не чеках не проставлено. Вы вправе написать любое. Быть может, мистеру Кипсу захочется пожертвовать этот чек на медицинские исследования по выпрямлению спинного хребта. Миссис Монтгомери может даже захотеть купить себе любовника. Дин вложит деньги в съемку фильма. А то ему, по-моему, грозит что-то вроде некредитоспособности.
– Все это как-то не совсем прилично, – сказала миссис Монтгомери. – Можно подумать, что вы считаете нас, своих друзей, корыстолюбивыми.
– А разве ваш изумруд не доказательство тому?
– Драгоценности, полученные от мужчины, которого любишь, – совсем другое дело. Вы и не представляете себе, доктор Фишер, как мы вас любим. Платонической любовью, правда, но разве она не такая же настоящая, как… ну эта… сами знаете какая.
– Я, конечно, знаю, что никто из вас не нуждается в двух миллионах франков, чтобы истратить их на себя. Вы все достаточно богаты, чтобы эти деньги отдать, хоть я и сомневаюсь, что кто-нибудь из вас это сделает.
– То, что наши имена не значатся на чеках, несколько меняет дело, – сказал Бельмон.
– С налоговой точки зрения, – согласился доктор Фишер. – Я был уверен, что так будет удобнее. Но вы лучше разбираетесь в таких делах, чем я.
– Я думал не об этом. Я думал о человеческом достоинстве.
– Ну да, понятно, вы хотите сказать, что чек в два миллиона франков менее оскорбителен, чем чек в две тысячи.
– Я бы выразил это несколько иначе, – сказал Бельмон.
Впервые за этот вечер заговорил Дивизионный. Он сказал:
– Я не финансист, как мистер Кипс или мсье Бельмон. Я простой солдат и не вижу разницы между тем, берешь ли ты икру или берешь чек.
– Браво, генерал, – сказала миссис Монтгомери. – Я как раз это хотела сказать.
Мистер Кипс пояснил: – Я ведь не возражал. Только задал вопрос.
– Я тоже, – сказал Бельмон. – Раз на чеках нет наших имен… Я просто хотел внести ясность для всех нас – особенно для мистера Дина: он ведь англичанин. Это мой долг как его консультанта по налоговым вопросам.
– И вы советуете мне взять? – спросил Дни.
– При таких условиях – да.
– Альберт, оставьте бочку с отрубями на месте, – сказал доктор Фишер.
– Но кое-что еще неясно, – сказал мистер Кипс. – Вы заявили, что там шесть хлопушек и пять бумажек. Это потому, что мистер Джонс не участвует?
– Мистер Джонс будет иметь те же возможности, что и все вы. Каждый по очереди подойдет к бочонку с отрубями и будет там искать свою хлопушку, вы ее дернете, стоя возле бочонка, а потом вернетесь к столу. Точнее говоря, если вы вообще вернетесь.
– То есть что значит – если? – спросил Дин.
– Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, советую выпить еще по рюмочке портвейна. Нет, пожалуйста, не туда. Дин. Я вам уже говорил: не против часовой стрелки.
– Вы хотите, чтобы мы совсем захмелели, – сказала миссис Монтгомери.
Дин заметил:
– Вы не ответили на вопрос мистера Кипса. Почему только пять бумажек?
– Я пью за здоровье вас всех, – сказал доктор Фишер, поднимая рюмку. – Если вы даже откажетесь вытягивать хлопушку, вы все равно заслужили ужин, потому что помогаете мне провести последнее исследование.
– Исследование чего?
– Жадности богачей.
– Не понимаю.
– Ах, этот милый доктор Фишер! Так любит пошутить, – сказала миссис Монтгомери. – Допивайте, мистер Дин.
Все выпили. Я заметил, что они порядком опьянели; я один, сколько бы ни пил, был безнадежно обречен на тоскливую трезвость. Я себе ничего не налил. Решил больше не пить, пока не останусь дома один и не смогу упиться, если захочу, до смерти.
– Джонс не выпил за наше здоровье. Пусть. Сегодня все правила побоку. Я уже давно хочу испытать предел вашей жадности. Вы подвергались большим унижениям и терпели их ради награды, которая за этим следовала. Наш ужин с овсянкой был предпоследней пробой. Ваша жадность оказалась сильнее любого унижения, которое я мог для вас изобрести.
– Да какое же это было унижение, милый? Вы просто тешили свое необыкновенное чувство юмора. И мы получали такое же удовольствие, как и вы.
– А теперь я хочу знать, способны ли вы из жадности преодолеть даже страх, и вот я устроил то, что можно назвать ужином с бомбой.
– Это еще что за чертовщина – ужин с бомбой? – Вино сделало Дина агрессивным.
– В шестую хлопушку помещен небольшой заряд – вероятно, смертельный, – который взорвется, когда один из вас дернет за язычок. Вот почему бочка с отрубями поставлена на значительном расстоянии от нашего стола и почему хлопушки глубоко закопаны, а бочка закрыта крышкой, чтобы туда случайно не попали искры от одного из костров. Надо добавить, что бесполезно и, вероятно, даже опасно мять и прощупывать хлопушки. Во всех одинаковые металлические футляры, но только в одном из футляров то, что я называю бомбой. В остальных – чеки.
– Он шутит, – сообщила нам миссис Монтгомери.
– Может, и шучу. Вы это выясните в конце ужина. Разве игра не стоит свеч? Смерть не наверняка вам грозит, даже если ваш выбор падет на опасную хлопушку, и я даю вам честное слово, что чеки во всех случаях там лежат. На два миллиона франков.
– Но, послушайте, если кто-нибудь умрет, – сказал Бельмон, часто моргая, – это же будет убийство.
– Но почему же убийство? Вы все тут будете свидетелями. Нечто вроде русской рулетки. Даже не самоубийство. Мистер Кипс, я уверен, со мной согласится. Тот, кто не желает играть, пусть сейчас же выйдет из-за стола.
– Я-то уж безусловно не буду играть, – сказал мистер Кипс. Он огляделся вокруг в поисках поддержки, но ее не нашел. – И отказываюсь быть свидетелем. Будет большой скандал, доктор Фишер. Это самое меньшее, что вам грозит.
Он встал из-за стола, и когда его горбатая фигура зашагала между кострами к дому, она мне снова напомнила маленькую черную семерку. Странно было, что такой калека первый отказался от смертельного риска.
– Ваши шансы – пять к одному, – сказал ему доктор Фишер, когда он проходил мимо.
– Я никогда не играл на деньги, – сказал мистер Кипс. – Считаю это в высшей степени безнравственным.
Как ни странно, слова его, казалось, разрядили атмосферу. Дивизионный сказал: – Не вижу ничего безнравственного в азартных играх. Я лично провел в Монте-Карло много приятных недель. И как-то раз трижды подряд выиграл на девятнадцать.
– Я иногда ездил на ту сторону озера в казино Эвиана, – сказал Бельмон. – Никогда много не ставил. Но в этих делах я вовсе не пуританин.
Казалось, они совсем забыли о бомбе. Вероятно, только мы с мистером Кипсом верили, что доктор Фишер сказал правду.
– Мистер Кипс отнесся к вашим словам слишком серьезно, – сказала миссис Монтгомери. – У него нет чувства юмора.
– А что будет с чеком мистера Кипса, – спросил Бельмон, – если его хлопушка так и останется там?
– Я разделю его на всех вас. Если только там нет бомбы. Вы вряд ли захотите, чтобы я ее делил.
– Еще по четыреста тысяч франков на каждого, – быстро подсчитал мсье Бельмон.
– Нет. Больше. Один из вас ведь вряд ли выживет.
– Выживет! – воскликнул Дин. Как видно, он был слишком пьян, чтобы взять в толк историю со смертельной хлопушкой.
– Конечно, – сказал доктор Фишер, – все может кончиться и счастливо. Если шестая хлопушка как раз и будет содержать бомбу.
– Вы что это – серьезно говорите, что в одной из ваших чертовых хлопушек есть бомба?
– Два миллиона пятьсот тысяч франков, – пробормотала миссис Монтгомери; она явно исправила цифру, названную Бельмоном, и уже в мечтах видела то, что доктор Фишер считал счастливым концом.
– Вы, Дин, я уверен, не откажетесь от этой маленькой игры. Я помню, как в «Пляжах Дюнкерка» вы отважно вызвались пойти чуть ли не на самоубийство. Вы были великолепны – во всяком случае, режиссер это великолепно поставил. И вам чуть было не присудили «Оскара», не правда ли? «Я пойду, сэр, если я могу пойти один». Это была замечательная реплика, я ее навсегда запомнил. Кто ее написал?
– Я написал ее сам. Не сценарист и не режиссер. Она пришла мне в голову вдруг, на съемке.
– Поздравляю, мой мальчик. Ну а теперь вот вам прекрасный случай пойти одному к бочке с отрубями.
Я никак не ожидал, что Дин пойдет. Он поднялся, допил свой портвейн, и я решил, что он последует за мистером Кипсом. Но, может быть, спьяну ему действительно показалось, что он снова на съемочной площадке, в воображаемом Дюнкерке. Он дотронулся до головы, словно поправляя несуществующий берет, однако, пока он вживался в старую роль, миссис Монтгомери не зевала. Она вышла из-за стола и с криком: «Дам пропускают вперед!» – побежала к бочке с отрубями, рывком скинула крышку и окунула руку в отруби. Наверное, она вычислила, что сейчас у нее наилучшие шансы для счастливого исхода.
