— О господи, дожили! О господи, обрати взор свой на нас!
На следующее утро в городе была такая суматоха, словно все с ума спятили. Большинство чиновников не явилось в присутственные места. Почти все магазины были закрыты. Уличное движение остановилось, так как губернатор решил, следуя к месту посадки самолета, объехать на своем автомобиле все улицы города. Кафе пустовали, в лавках не было покупателей. Все отправились глядеть на самолет.
Он должен был прилететь в четыре часа пополудни. Но уже с семи утра люди покидали свои дома и стекались на большой пустырь за городом, предназначенный для посадки. На пустыре — согласно инструкциям — был очерчен известью круг чуть поменьше цирковой арены. У самой черты были расставлены большие позолоченные кресла для губернатора, полицмейстера, начальника ирригационного управления и других именитых особ. Позади рядами выстроились плетеные стулья для чиновников, а дальше оставили широкую полосу, где должны были стоять школьники. Что же касается простых горожан, то им было строго-настрого запрещено приближаться к месту посадки. Но они, само собой, явились раньше всех, прихватив кастрюли с едой, чайники с чаем, жаровни с углями. Вслед за ними подоспели разносчики, предлагая таамию[21] сигареты, горячий кофе. Они расположились со своими лотками поближе к кругу, очерченному известкой, и собрали вокруг себя такую толпу, что полицейские с трудом пробились через нее.
Когда солнце стояло прямо над головой, наша колонна во главе с учителем физкультуры направилась к месту посадки, неся школьное знамя. Места для чиновников были уже заняты. У самого круга музыканты из городской пожарной команды усердно дули в свои трубы, но никто их не слушал.
Около четырех часов прибыл его превосходительство губернатор и с ним именитые гости. Люди поняли, что великая минута близка, и начали проталкиваться вперед. Горожане проникли на места, отведенные для школьников, школьники заняли места чиновников, чиновники навалились на позолоченные кресла именитых людей. Круг до того сузился, что стал едва виден. Полицейские были вынуждены прибегнуть к силе, чтобы снова его расширить.
Вдруг губернатор взглянул на часы и задрал голову к небу. Полицмейстер немедленно сделал то же самое. А за ним и школьный инспектор, и именитые люди, и весь народ. Шум начал затихать. Музыка смолкла. Все напрягли слух. Теперь каждый слышал биение собственного сердца.
И в этой напряженной тишине из толпы вдруг раздался голос, вопиявший, словно взывая о помощи:
— Господи, неповинен я в том, что они готовы содеять! Прости им, господи, ибо не ведают, что творят. Пробил час, и луна раскололась вдребезги!
Люди в изумлении стали озираться и увидели шейха Митвалли, пробирающегося к губернатору. Лицо его было обращено к небу, руки воздеты над головой, все тело судорожно напряжено.
Губернатор в недоумении обернулся к полицмейстеру, полицмейстер — к своему заместителю, тот — к полицейским. Полицейские набросились на шейха. Народ заволновался. Вскоре шейх вознесся над толпой, подхваченный руками полицейских. Он предрекал громогласно:
— Камень падет на вас! Камень! Камень!
Толпу охватил непостижимый ужас. Правда, некоторые пытались смеяться над нелепым видом шейха. Но смех их был вымученным, нарочитым, а большинство людей спрашивали друг у друга, что может означать предсказание шейха. Все были в замешательстве. И вот среди растерянности и страха, когда еще слышен был затихающий вдали голос шейха, кто-то внезапно крикнул:
— Самолет!
Во мгновение ока были забыты и шейх, и его слова, и все прочее. Люди разом вытянули шеи и воззрились на небо, оглядывая его в нетерпении и тревоге. Свершилось! Все знали, что самолет в небе кажется крошечной точкой. Всякий пытался отыскать эту точку. Но безуспешно. Все явственно слышали звук, означавший, что самолет прилетел. Но где он? Ведь ничего не видно!
Потом вдруг, откуда ни возьмись, над нашими головами на бешеной скорости и с оглушительным ревом пронесся огромный разящий меч.
Мгновенно люди в страхе упали ниц. Взрослые давили детей. Тут и там раздался детский плач. Все, даже губернатор, отшатнулись, повалились на спинки кресел. Всем казалось, что меч с налету снесет им головы.
Это продолжалось единый лишь миг, а потом все исчезло. И не осталось от меча ни следа, ни звука. Был ли то самолет? Или что другое? Почему он не сел? И куда умчался с такой скоростью? Как можем мы быть уверены, что меч, пролетевший над нашими головами, был действительно самолет, если мы не успели его разглядеть? Мы не видели ни носа, ни хвоста, ни пропеллера, ни крыльев. А вдруг то была молния и шейх Митвалли грозил не зря?
Ужас снова объял собравшихся.
И в этот миг один из полицейских заметил посреди пустого круга платок, в который было завязано что-то размером в кулак. Он указал на него своему соседу и спросил:
— А это что за штука?
Сосед обернулся к стоявшему рядом, тот — к следующему. Ясно было, что платок появился сию минуту и либо упал с неба, либо вырос из-под земли. Заместитель полицмейстера заметил, что полицейские перешептываются, указывая на платок. Он не стал развязывать узел и передал платок полицмейстеру. Тот, в свою очередь, передал его губернатору, и губернатор не без важности начал развязывать узел.
Стоящие вблизи затаили дыхание, ожидая, что же будет дальше. Едва губернатор распустил концы платка и увидел, что там внутри, лицо его пожелтело, как лимон. По толпе пронесся испуганный шепот:
— Камень!
— Камень!
— Камень!
Да, в платке действительно был камень.
Весть об этом распространилась с молниеносной быстротой. Камень пал с неба! Еще мгновение, и все кинулись бежать, как зайцы. Люди давили друг друга, спасаясь от погибели. Полетели во все стороны кастрюли, стаканы, винтовки полицейских. Над толпой взвилось густое облако пыли.
А губернатор словно одеревенел в своем кресле. Он держал камень в руке, но не глядел на него и мог бы, казалось, просидеть так целые сутки, если б один из полицейских вдруг не крикнул:
— Ваше превосходительство, там бумажка! В платке бумажка!
Губернатор опомнился и увидел, что кроме камня в платке действительно есть еще бумажка. Развернув ее дрожащими пальцами, он прочитал — мы об этом узнали после — записку от летчика, который извещал, что улетает назад, в Каир, так как в круге, который приготовлен ему для посадки, не поместится даже велосипед. Теперь только губернатор вздохнул с облегчением. Он покачал головой, взглянул на круг, потом на полицмейстера. Полицмейстер обернулся к своему заместителю, тот — к полицейским, но их уже не было и в помине.
В тот вечер к нам в дом ломилось множество людей, а шейх Митвалли вопил, стараясь перекричать всех:
— Камень с самолета? Спаси нас великий аллах! Не было никакого самолета! Летают одни ангелы. Камень этот пал с неба. Аллах низверг его в предостережение неверным и в напоминание рабам своим, дабы вернулись они на путь праведный.
На следующий день стало известно, что губернатор занемог, и шейх Митвалли присоветовал ему поститься целый месяц, чтобы искупить свой грех и заслужить прощение аллаха.
Было это тридцать лет тому назад.
А на прошлой неделе я летел самолетом в Асуан. Почему-то я волновался. И когда командир экипажа поздоровался со мною словно со знакомым, я воспользовался случаем и спросил его:
— Вы спокойны?
Он ответил:
— Самолет исправен. Погода отличная. Я свое дело знаю. Чего же мне беспокоиться?
Я сказал:
— Не знаю. Может быть, дело в том, что я видел дурной сон прошлой ночью…
Тут он перебил меня, воскликнув:
— Сон?
И разразился таким язвительным смехом, что я покраснел от смущения. Услышав этот смех, я вспомнил своего отца, вспомнил, как он смеялся над шейхом Митвалли. В полете я все время думал о них. А когда мы сели, летчик снова подошел ко мне и после некоторого колебания сказал:
— Вы, очевидно, меня не узнаете. Я был совсем ребенком, когда мой отец уехал из города.
В замешательстве я переспросил:
— Ваш отец?
— Ну да, шейх Митвалли. Его-то вы не забыли?
Перевод В. Кирпиченко
Шейх Тухами умер на земле, принадлежащей дядюшке Рамадану. Похоронили его на том самом месте, где он отдал богу душу. Могилу обнесли четырехугольной оградой из необожженного кирпича. Но ограда долго не простояла, обрушилась по кирпичику, размытая водой из арыков. В конце концов остался лишь холмик посреди поля, поросший жесткой и острой, как нож, травой.
Напрасно дядюшка Рамадан пытался уберечь свои посевы, люди немилосердно вытаптывали их каждый день, приходя на эту могилу. Они проторили широкую тропу от края поля до самой могилы шейха. Дядюшка Рамадан кричал на них:
