В кабинете было темно, но Судья не зажег свет. Он сидел неподвижно — глыба на фоне темнеющего вечернего неба.
Рой решил обойтись без обиняков.
— Так вот. Судья, — начал он. — Я подумал, возможно, вы ждете, что я зайду к вам. Вы знаете, что я делаю здесь и на выезде. В газетах писали, что вы могли бы пересмотреть мой контракт и написать новый.
Судья сдул пепел с сигары.
Рой забеспокоился.
— По-моему, сорок пять тысяч — справедливая цена для моей работы. Это только на десять тысяч больше, чем было у Бампа, — и вы можете вычесть из моего контракта три тысячи. — Эта мысль родилась у него только что, и он решил отложить разговор о процентах от продажи билетов до следующего года.
Судья издал какой-то непонятный звук.
— Я вспомнил Олафа Эсперсена. — В глазах Судьи появилось задумчивое выражение. — Это фермер, которого я знал в молодости, — жуткая жизнь. Но, как часто случается у фермеров, Олаф жил весьма неплохо, потому что имел кусок земли, дом и удивительную корову, Зиглинду. Прекрасное животное, с мягкой шелковистой шерстью и ногами отличной формы. Каждый день она давала около девяти галлонов молока, тоже редкого качества. Словом, это было превосходное животное, и с детьми она обходилась великолепно, то есть с телятами, конечно, но Олафу не нравилось некрасивое пятно на крестце. Он давно присмотрел Гасси, корову-альбиноса своего соседа, жившего неподалеку по той же дороге. Однажды Олаф спросил у него, не продаст ли он Гасси. Сосед согласился, честно признавшись, что она дает мало молока, но съедает больше, чем стоило бы ее мясо. Олаф сказал, что готов обменять на нее Зиглинду, и сделка состоялась.
Олаф отправился домой за коровой, но по пути к соседу Зиглинда споткнулась и упала, как будто замертво. У Олафа стало плохо с сердцем. Так их и нашли, но Зиглинда пришла в себя и скоро снова давала девять галлонов, а Олаф остался беспомощным до конца своих дней. Я часто проезжал теми местами и видел, что он сидит на старой скамейке у переднего крыльца, дрожащий калека, вконец изголодавшийся со своей туберкулезной коровой-альбиносом.
Рой понял эту притчу, не слишком глубокую: будь доволен тем, что имеешь. Он сказал об этом Судье.
— Любовь к деньгам — корень всех зол, — произнес Судья.
— Я не люблю их, Судья. Не пришлось быть рядом с ними, чтобы полюбить их.
— Подумай, с одной стороны, об Аврааме Линкольне, а с другой — об Иуде Искариоте. Я хочу сказать, что увлечение деньгами опошлит тебя. Трудно даже представить себе, как изменится к худшему твоя жизнь, если в тебе вспыхнет страсть к богатству.
Рой видел, к чему он клонит.
— Я прошу тридцать пять тысяч, как у Бампа, и ни центом меньше.
Судья чиркнул спичкой, и тени упали на стену. Уже наступила ночь. Он втянул дым сигары. Сигара тлела в темноте. Судья выдохнул черный туман дыма, и они снова погрузились во тьму.
«Зажги свет, сквалыга», — думал Рой.
— Прошу прощения за отсутствие света, — сказал Судья, отчего Рой вздрогнул. — В детстве я боялся темноты, всегда плакал, как если бы это была вода и я тонул. Теперь, прошу отметить, я совсем излечился от этого страха и предпочитаю темную комнату освещенной, а мой любимый напиток — вода. Хотите?
— Нет.
— Темнота порождает ощущение единства, какого не добиться при свете, объединяет с тем, что его окружает, позволяет испытать изысканное мистическое чувство. Я собираюсь написать исследование «О гармонии темноты: может ли зло существовать в гармонии?» Советую тебе подумать об этом.
— Я знаю о темноте только то, что в ней ничего не видишь.
— Чистой воды заблуждение. Ведь тебе известно, что ты можешь увидеть.
— Не очень хорошо.
— Ты же видишь меня, верно?
— Может быть, вижу, а может, нет.
— Что ты имеешь в виду?
— Я вижу кого-то, но не уверен, вы это или какой-нибудь тип, который незаметно прокрался сюда и занял ваше кресло.
Красный огонек сигары осветил губы Судьи. Это был он, Рой не сомневался.
— Двадцать пять тысяч, — тихо проговорил Рой, — на десять меньше, чем у Бампа.
Сигара осветилась от долгой затяжки, потом погасла. От ее запаха у Роя разболелась голова. Судья молчал так долго, что Рой сомневался, услышит ли от него ответ. Он даже не был уверен, сидит ли Судья на месте, но потом подумал: «Да он на месте, я чувствую его запах. Он здесь, в темноте, и если я приду завтра, он все равно будет здесь, и через год — тоже».
— Тот, кто спешит обогатиться, не будет невинен, — проговорил Судья.
— Судья, мне тридцать четыре, скоро будет тридцать пять. Это не спешка, напротив, все очень медленно.
— Я слышал, ты ставил на скачках?
— Умеренно, не больше пары долларов на двух лошадей.
— Избегай азартных игр, как чумы. Они приводят к гибели. И сторонись свободных дам. «Держи нож у горла, если склонен к чревоугодию».
Рой слышал, как он открыл ящик стола и что-то вынул. Подавая это ему, Судья зажег спичку, чтобы Рой прочитал: «Проклятие венерических болезней». Он бросил брошюрку на стол.
— Да или нет? — спросил Рой.
— Да или нет — что? — В голосе Судьи прозвучала угроза.
— Пятнадцать тысяч.
Судья встал.
— Мне придется просить тебя выполнить обязательства по твоему контракту.
— Не сказал бы, что вы хорошо настраиваете меня на будущий год.
Судья вытащил из ящика еще несколько бумаг.
— Полагаю, это твои подписи? — Он чиркнул еще одной спичкой.
— Мои.
— Первая расписка в получении двух форм и разных других вещей?
— Верно.
— А вторая — расписка о третьей форме?
— Да.
— Тебе полагалось только две. Знаю, другие клубы выдают четыре. Но это излишество. Поэтому вот тебе счет на пятьдесят один доллар за уничтоженную собственность. Сразу отдашь или вычесть из следующей зарплаты?
— Я не уничтожал их. Это Бамп.
— Ты за них отвечал.
Рой взял расписки, счет и порвал все на кусочки. Так же он поступил с брошюркой, а потом высыпал обрывки на голову Судье. Обрывки бумаги падали на его круглую шляпу, как снежные хлопья.
— Беседа закончена! — рявкнул Судья. Он снова чиркнул спичкой, чтобы Рой нашел дорогу к лестнице. — Мистер Хоббс!
Рой остановился.
— Не поддавайтесь злу…
Спичка вспыхнула и погасла. Рой спустился в кромешной темноте.
— Как поживаем, малыш?
Это был Макс Мерси, притаившийся на углу под тусклым уличным фонарем. Он проследил за Роем и целый час промучился, размышляя о том, что видел этого человека, но не знает, кто он.
Ему казалось, что он уже видел его, но какая команда, где, в какой лиге, что он делал и почему запомнился ему? Загадка мучила Макса. Чем дольше он думал, тем сильнее раззадоривался. Временами ситуация выводила его из себя. Однажды ему приснилось, будто он схватил этого сукиного сына за горло и потребовал, чтобы тот заговорил. И тогда он рассказал все.
Вид колумниста не успокоил Роя. «С какой стати он преследует меня?» Он знал, что разнюхивал Макс, но не имел ни малейшего желания делиться с ним. «Не хочу, чтобы его грязные руки копались в моем прошлом. Как же мне повезло, что у меня в тот вечер в кармане был бумажник Сэма и они записали его имя. Эта пиявка никогда не узнает всего, если только я сам не расскажу ему, а этого не случится, пока я жив».
— Послушай, Долгоносик, и чего тебе дома не сидится? — Макс деланно рассмеялся. — Где видано такое? Публика вынюхивает все, что делает этот человек, а он как в рот воды набрал. Ты что-то скрываешь? Если бы это было что-нибудь серьезное, тебя давно бы раскусили — неделями твое фото в газетах.
— Я ничего не скрываю.
— А кто говорит, что скрываешь? Но разве это тайна? Где ты родился? Почему так долго не занимался бейсболом? Как жил до этого? Моя газета гарантирует тебе пять тысяч наличными за пять статей по три тысячи слов о твоей прошлой жизни. Я помогу тебе написать их. Что скажешь?
— Скажу — нет. Моя жизнь касается только меня.
— Подумай о публике.
— Они имеют право сделать только одно: заплатить бакс и смотреть, как я играю.
— Ответь мне, правда ли, что ты один раз пытался начать с командой другой лиги?
— Мне нечего сказать.
— Значит, ты не отрицаешь этого?
— Мне нечего сказать.
— Ты когда-нибудь был акробатом или еще кем-то в цирке?
Молчание.
Макс коснулся своих усиков.
— Хоббс, человек, которого никто не знает. Скажи-ка, малыш, ты делаешь это нарочно, да?
— Что ты имеешь в виду?
— Хочешь, чтобы о тебе говорили еще больше?
— Я что, рехнулся?
— Не могу понять. Ты публичный человек, поэтому должен время от времени выдавать что-то для своих фанатов, чтобы не угасал их интерес к тебе.
— О'кей, скажи им, что мой крохобор-босс наотрез отказался повысить мне зарплату и я остался его рабом за жалкие три тысячи баксов.
