Он махнул рукой и принялся разбирать почту. Это для вида. Чтобы скрыть свое смущение. Он уступал Кате в способности полемизировать.
– Ну, во всяком случае… – Он озадаченно посмотрел на письма. – Да тут целых пять заказных.
– Да, – подтвердила Катя. – Почтальон мне вручил их у входа. Я расписалась. Меня это тоже удивило.
В предчувствии недоброго Атце неуверенно разорвал один конверт.
– Ты иди читай, – сказала Катя, – а нам дай обсудить макет.
Атце пробежал глазами письмо и как мешок безвольно опустился на стул. Молча протянул листок мне.
Фирма доставки в трех фразах уведомляла нас, что по ряду причин досрочно расторгает с нами договор, и в напыщенных выражениях приносила свои извинения.
Я передал письмо Кате и Лотару.
– Но… но ведь тогда мы не сможем выпустить наш номер.
– Бог с ними, мы сами развезем тираж.
– В 482 торговые точки? – возразил Атце. Он, шеф по производству и сбыту, лучше других понимал проблему. – Если даже мы и сумеем это сделать, то кто потом будет выписывать счета, вести учет платежей, рассылать уведомления об уплате? Нет, ребята, это не пойдет, – покачал он головой.
– А они как это делают?
– Электронная обработка данных, естественно. Компьютер, понимаешь?
– Гадость какая. – Катя вытащила из стола пачку сигарет, помяла пальцами и, поморщившись досадно, скомкала ее. – Так кто будет звонить? Надо же выяснить, что все это значит и вообще имеют ли они право так поступать.
Звонить надо было бы, конечно же, Атце, но он сидел с таким убитым видом… Я набрал номер телефона. Сколько-то времени мне пришлось ждать, пока меня свяжут с шефом. Тот пытался увиливать, ходил вокруг да около, говорил о перестройке внутри фирмы, о перегруженности, о всеобщем кризисе.
Я возвысил голос:
– Но мы ж» всегда заключали с вами выгодные сделки! Что ж вы теперь хотите нас утопить?
– Но… но об этом и речи быть не может. Вы вольны в любое время заключить договор с другой фирмой.
– Но не в такой короткий срок. Я считаю, что вы должны сейчас развезти нам журнал. Вы обязаны были предупредить о расторжении договора за три номера.
– Не пытайтесь взять меня голыми руками. Я обсудил вопрос с нашими юристами. Всего доброго.
Я объяснил товарищам ситуацию. Фирма поступила незаконно, но сейчас у нас не было времени затевать с ними тяжбу.
Катя решила позвонить одному молодому адвокату, который частенько нас выручал, не предъявляя сию же минуту счет на кругленькую сумму.
Ули осторожно распечатал следующий конверт.
– Боишься, не бомбу ли подложили?
– Нет, просто не люблю пачкать руки, а от этих писем прямо смердит, словно к ним дрянь какая-то налипла.
Он пробежал листок.
– Вот, пожалуйста. Уведомление о расторжении договора имущественного найма. Фирма Шульца просит нас в условленный срок освободить помещение. То есть через три месяца мы должны выселиться. Предстоит ремонт здания и… впрочем, какая разница,
– Что там еще?
– Городской отдел печати аннулирует заказ на подписку.
– Ну это мы переживем.
– Адвокат социального обеспечения предупреждает о принятии юридических мер в случае публикации, так или иначе порочащей репутацию учреждений социального обеспечения, господина Менгендорфа или господина Фриче. Он также ставит в известность, что в любом случае должно оставаться неприкосновенным право личности на публикацию портрета и что без согласия лица мы…
– То есть мы не имеем права печатать фотографию Менгендорфа, – зло ввернула Катя.
– Именно это.
Несколько минут мы сидели в полном молчании и растерянно глядели друг на друга. Атце в своем кресле-вертушке. Ули на подоконнике. Катя за своим столом. Я на подлокотнике единственного кресла.
Эти известия нас сразу как-то придавили. Положение казалось безвыходным. Я просунул руку в пакет с булочкой, отщипнул кусочек и стал жевать; просто из-за того, чтобы хоть чем-то занять себя.
– Положение катастрофическое, – коротко заключил Лотар, первым нарушивший великое молчание.
Сколько-то времени мы еще пребывали в каком-то летаргическом оцепенении, а потом снова принялись за работу как ни в чем не бывало.
Наш адвокат тем временем пытался добиться судебного определения против фирмы поставки. Под страхом договорной неустойки размером в 500 тысяч марок он требовал от фирмы развезти три следующих номера. За это время мы могли бы найти другую фирму, которая согласилась бы с нами сотрудничать.
Решение вопроса о новом помещении для редакции мы пока отложили на время. Я снова печатал проклятый календарь культурных мероприятий, пока не выдохся. Потом поехал к матери. Она уже чувствовала себя лучше, но была еще вялой и не могла долго поддерживать беседу. Шок? Или все еще сказывалось действие медикаментов. Я оставался в полном неведении. О случившемся она не хотела говорить. И врача не хотела. Я купил ей в палатке жареного цыпленка. Она ела равнодушно, без удовольствия. Я попрощался с ней и отправился к Ренате. Выплакаться.
Весь мир казался мне несправедливым, глупым, подлым. Хотелось куда-нибудь забиться. Когда меня охватывает подобное настроение, я запираюсь у себя в квартире с сентиментальными пластинками, бутылкой коньяка и несколькими плитками шоколада. Но сегодня мне хотелось быть с Ренатой. Я сам себе казался слишком нетерпимым, чтобы оставаться наедине с собой.
Я ушел от Ренаты на следующее утро часов в одиннадцать.
В редакции вовсю кипела работа. Рядом с Катиным столом сидела какая-то женщина. На вид я дал ей лет пятьдесят. Щеки ее изредка подергивались; она все время теребила пальцами края рукавов своего зеленого платья. По тому, с каким напряженным вниманием слушала ее Катя, я понял, что женщина говорила что-то очень важное.
Катя представила меня.
– А это фрау Симон. Она работает в системе социального обеспечения в бухгалтерии.
Я поздоровался за руку с фрау Симон.
– А почему вы хотите нам помочь? Вас что – притесняли? – Я чувствовал к ней недоверие. Возможно, Менгендорф задумал устроить нам каверзу.
– Я уже давно испытываю какое-то странное чувство. Но господин фон Менгендорф такой авторитетный человек. Теперь я увидела, что он затевает против вашего журнала. Все эти звонки приятелям и знакомым, чтобы они разорвали с вами деловые контакты… И я высказала ему свое мнение, что, дескать, считаю подобные действия предательскими. Тогда он закричал: «Симон, грех пополам и беду пополам!» Потом мне кое-что стало ясно.
– Что именно?
Женщина готова была расплакаться. Атце варил на всех кофе. Лотар рассеянно стучал на своей машинке.
– Это было так. Когда я начинала там пять лет назад, я думала о временной работе. Я тогда нуждалась материально, а он платил хорошо: 2 тысячи марок за три недели. И я работала, не уходила, а потом даже стала, так сказать, правой рукой Менгендорфа, получила доверенность на банковский счет, выполняла все, что мне поручали.
– Что, к примеру?
– К примеру, расписалась в получении 330 кроватей, которые к нам никогда не поступали. Господин Менгендорф сказал мне, что расплатится с поставщиками наличными, он, дескать, все равно должен быть в конце недели в Зауэрланде, заодно и деньги им завезет. Я взяла для него из, банка 150 тысяч марок и выдала их ему на руки.
– Как-то странно, чтобы такие счета оплачивались наличными.
– Да. Он вообще имел пристрастие к наличным деньгам. А вы же понимаете! Из банка их взяла я, и я же расписалась в получении товара, который к нам не поступал. Это значит, что спросят с меня, не с кого-нибудь. Менгендорф никогда ничего такого не подписывал.
– А вам он давал расписку в получении денег?
– Нет. Зачем же? Он шеф. Я брала из банка исключительно для него.
Я сел на стул. Если все было так, как она рассказывала, то, ясное дело, женщина влезла в петлю, из которой вряд ли вывернется.
– И неужели вы ни разу не заподозрили?
– Как же не заподозрила. Конечно. И не только я. Многие чувствовали, что тут что-то не так. Но мы обеспечены у Менгендорфа надежной работой, не боимся потерять место. Никакие кризисы не угрожают. Получаем тринадцатую зарплату. Льготы имеем.
– Что за льготы?
– Обеспечение в старости. Каждый получал дополнительное страхование. Страхование жизни.
– И в каком размере?
– От 250 до 500 тысяч марок. Это обходилось домам престарелых дополнительно еще в одну треть содержания. А какой санитар в другом месте может рассчитывать на то, что в старости получит дополнительно к своей пенсии сумму в полмиллиона? Тут уж на многое будешь закрывать глаза.
Катя посмотрела на меня.
– Ловко, не правда ли? Вот так подчиняют себе людей. Но я спорю, это не единственная причина. Если он так щедр, то…
Лотар оторвался от машинки, откинулся на спинку стула, подтянул брюки на коленях и сказал:
– Я два года работал страховым агентом. Вы знаете. И могу вам. сказать; кто приносит страхованию доход в 500 тысяч, марок, тому причитается – в зависимости от доли участия – от 4 до 6 тысяч марок. – Он обратился к фрау Симон: – Сколько людей у него работает?
