И все время Юханне гладит Эллен то по волосам, то по щекам. Гладит и гладит.
Мне это не понравилось. Что означали эти беспрестанные поглаживания? Только симпатию? Только сочувствие? А не вожделение ли? Не требование ли определенное? Короче: может, я непроизвольно стал свидетелем начала лесбийского любовного ритуала? Похоже, что так. Ради всего святого, я не против. Нисколечко! Вполне одобряю. Во-первых, поскольку полагал и полагаю, что взрослые люди в сексуальной области имеют право чинить, что хотят, только, конечно, если без вреда для других. Кроме того, в данном случае я действительно одобрял происходящее. Что еще может быть естественней, если две старые задушевные подруги сольются вместе в любовном экстазе, когда вокруг них такое творится? Эллен: замужем за насильником. Человеком без принципов, человеком, предавшем идеалы, которые он по долгу службы обязан блюсти и защищать. Что касается Юханне, то здесь трудно сказать что-то определенное, во всяком случае пока. Предположить можно многое и разное. Наклонность к лесбиянству у нее могла появиться, разумеется, еще в начальной школе, после того как начались уроки гимнастики. Возможен и другой вариант: ей не повезло в любовном отношении, попадались одни бесчувственные идиоты, тупые чурки… вот она и обратилась к представительницам своего же пола. Такое нередко происходит, я об этом читал.
Ага, она прекратила, наконец, гладить. Налила вино в бокалы. Снова сигареты. Бог ты мой, сколько эти женщины курят! Впрочем, я рад, что закончились эти поглаживания, пусть осторожные, но явно любовные. Если и есть что на этом свете, чем я вовсе не интересуюсь, так это сексуальная жизнь других. Теперь она предстала передо мной во всей своей красе. Пожалуйте! Но я не опасен в этом смысле. А вот если кто другой их увидит да еще с иным пониманием насчет взаимоотношения людей одного пола, тогда им несдобровать! Зануды, блюстители морали тут же растрезвонят где нужно и не нужно, распустят гнусные слушки. И только боги ведают, что добрейший Рагнар скажет, когда до его ушей дойдет эта молва. Не хочу знать, боюсь даже подумать.
Направляюсь вниз к первому этажу. Темно во всех трех квартирах. Самая крайняя, что налево, по всей видимости, пустая, в ней никто не живет. В самой дальней, что направо, размещался некий Мохаммед Кхан. В середине — Арне Моланд. Неужели тот самый Арне Моланд, который рыгал прямо на меня, когда я был в пятом классе? В таком случае Ригемур Йельсен и другие честные обитатели блока получили черную овцу в своем стаде. От такого наглого парня, позволившего себе издеваться над младшим исключительно ради веселья, ради забавы, можно ожидать всего, да, самого худшего. К тому же, он занимался наркотиками. Об этом все знали. У меня заурчало в животе.
Позже. Я спал неспокойно.
На следующий день, позавтракав, я отправился на почту. Посещение обдуманное и заранее спланированное. Я хотел положить небольшую сумму (320 крон) на сберкнижку. Счет у меня был в почтовом банке. Деньги остались после смерти мамы, лежали в ящике тумбочки в спальне, и я не мог просто так взять их, сунуть в карман и расходовать. Не мог. Совесть не позволяла. Называйте это, как хотите. Вероятно, я сентиментален.
Было немногим больше десяти, когда я переступил порог почты. Обычно здесь толчется с самого утра народ, но сегодня было, как это ни странно, на удивление тихо и спокойно. Работали три окошка. Очереди — приемлемые. Я не встал сразу, необдуманно, в какую попало очередь. У меня вошло в привычку размышлять на этот счет хорошенько. В итоге накопился большой опыт, очень полезный. Некоторые думают, например, будто почти всегда по закону подлости перед ним стоит некто, кто должен перевести большую сумму денег в Ботсвану или купить марки на несколько сотен крон с целью развязать горячий спор с дамой в окошке, если окажется, что на некоторых марках стоит «Hoper»[20], название страны по новонорвежски. Само собой разумеется, ошибочно утверждать, что все ведут себя подобным образом, но принять меры предосторожности никогда не мешает. Во-первых, не следует заблуждаться относительно тех, у кого в руках масса почтовых отправлений. Ужасающе действует только на первый взгляд, но может быть обработано вмиг. Нет, не на это следует обращать внимание. Главное — взгляды посетителей и положение тела, вот что следует прежде всего заметить. Заядлые скандалисты выдают себя сразу с головой, они обычно стоят и переминаются с ноги на ногу или покачиваются-раскачиваются. Им не терпится поскорее подойти к окошку, чтобы начать тотчас же базарить, интриговать безразлично по какому поводу. Внутри у них все горит. У них всегда есть время, хотя они делают вид, что ужасно торопятся. Они равнодушны ко всему, что происходит в очереди перед ними. Женщин, которые крепко держатся за сумку, висящую у них на животе, следует больше всего остерегаться и не становиться за ними в очередь. Опасно! Такие сумки могут вмещать уйму корреспонденции! На свете немало людей, верящих, что все можно организовать через почту — эти люди одеты всегда в пальто и шляпу. Они настойчиво утверждают, что именно в прошлую пятницу именно в этом окошке погасили банковский чек, или требуют выдачи заказной корреспонденции, даже если не взяли с собой паспорта или другого документа, подтверждающего их личность.
Но довольно об этом. Я хочу только сказать, что всегда произвожу как бы смотр очередям. Делаю это так. Иду к окошку, которое закрыто, то есть не работает, часто под предлогом, будто бы надо заполнить бланк. Потом, опустив голову к бумагам, я деликатно, исподтишка рассматриваю людей в очередях; эти быстрые, украдкой брошенные взгляды едва ли приметны для других, но мне они приносят чрезвычайно полезную информацию. Вот и теперь, вооружившись предварительно разными бланками для заполнения, я направился к окошку, которое было закрыто. Оно находилось в середине, между двумя открытыми, и я невольно оказался стоящим между двумя очередями, оказался в центре внимания. Ясно, что мое поведение не осталось незамеченным, в нем усмотрели уж точно нечто эксцентричное, но мне, честно говоря, наплевать. Я знаю, что думали: почему этот тип не заполняет бланки за столом, специально предназначенным для таких целей, причем стол стоит отдельно… Но я не нервничаю. Хорошо натренирован, упражнялся даже дома, потому вожу ручкой по бумаге четко и уверенно. Ни тени смущения, ни тени высокомерия, но также ни тени смятения! Ясно до предела, что я — на верном пути. Здесь, в этом районе города, живет некий молодой человек, здесь он знает все наперечет, здесь он заполняет счета, бланки, чеки, как ему заблагорассудится. И ничего удивительного в том нет. Правильно, в помещении стоял отдельно стол, он определен для почтовых операций, но этот парень предпочел избрать прилавок перед окошком. Значит, у него есть свой стиль, свой метод заполнения почтовых отправлений. Короткими резкими движениями я стал заполнять бланк. Беглый взгляд в сторону и одновременно хмурю брови — молодой человек производит в уме вычисления. Десять или двенадцать тысяч положить на счет? Таким видели они меня. Мужчина, который колебался меж тысячными ассигнациями, потому что величина вклада, собственно, не играла для него большой роли. Я как раз только что вывел на бумаге цифру «триста двадцать», как увидел ее. Ригемур! Ригемур Йельсен открывала стеклянную дверь и входила в почтовое отделение. Не в пример мне она сразу встала в очередь, и я заторопился. Я петляя двинулся от закрытого окошка, где стоял в размышлении, и встал за ней в очередь. Забыл о своих счетах-подсчетах, как быстрее продвинуться в очереди. Что за позиция! Не позиция, а мечта! Секунда невнимания, и я потерял бы это место! Стало тошно от этой мысли. Да, чуть было в обморок не упал, пока, наконец, не дошло, что бояться мне нечего, действительно стою позади Ригемур Йельсен. Совсем близко. Почти вплотную. Я изучал сзади ее шляпку в стиле Робина Гуда. Обратил внимание на маленькое зелено-синее перышко на правой стороне; почему-то не заметил его раньше. Темные волосы перемежались с отдельными сединками, серебристые нити ниспадали красиво на воротник пальто. Передо мной ее спина. Спина, обтянутая пальто. Ни единой чешуйки перхоти на материале, хотя, без сомнения, на таком плотном материале она должна была непременно осесть. Нет. Короче говоря, правда заключалась в том, что Ригемур Йельсен не имела перхоти.
Ригемур? Р-и-г-е-м-у-р! Я стою здесь, позади тебя, Ригемур. Не стоит оборачиваться. Это только Эллинг, симпатяга парень из соседнего блока. Слишком близко? Что ж, позволь мне сказать начистоту: если я высуну язык, то достану края твоей шляпки. Не оборачивайся, Ригемур. Стой так, как ты стоишь сейчас. Лучше не придумаешь. Ты — впереди, а Эллинг — сзади. Для тебя я ничто. Я — темное окно в блоке, который чуть выше твоего. Черная дыра. Правильно, я знаю, ты любишь печень и корейку и предпочитаешь черносливовый йогурт вишневому. Не имеет значения, Ригемур. Там — ты, а я — здесь. Так близко и так далеко, немыслимо далеко. Находимся вместе как бы в одном пространстве. Одни мы. Мне нравится, как ты осадила Крыску. Но ты не знаешь и не ведаешь: этажом ниже тебя живет не человек, а насильник; две женщины там, по всей видимости, лежат сейчас и занимаются любовью, тогда как насильник на службе и арестует бандитов, о которых ты не имеешь представления. У тебя есть твоя квартира, у тебя есть твоя жизнь. Точно так, как у меня есть моя квартира. Моя жизнь. У тебя — твои дела на почте, у меня — мои. Но мне теперь наплевать на эти мои дела. Понимаешь, Ригемур? Это Эллинг. Только Эллинг и никто другой. Я стою здесь, прямо за тобой.
