То есть уже слова звучат прямо непростительные.
«Я вот, – говорю, – гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» – «Да что ты??» – «Давай, – предлагаю, – не видеть мелкого в зеркальном отражении?» – «А кто это у нас мелкий?» Я просто зверею: «Как хочешь, – говорю. – Дело твоё. Любовь бывает долгая, а жизнь ещё длинней».
Тогда она снимает кольцо с пальца и кладёт мне в руку. Что, по идее, должно означать смертельный разрыв. Хотя рубашку не снимает. Правильно, молодец. Так и будем теперь поступать.
Я размахиваюсь и со всей силой швыряю кольцо в проём балконной двери – в солнце, в листву, с высоты шестого этажа.
Золотая пуля дзинькает алмазной гранью в один из редких прутьев балконной решётки и рикошетом выстреливает назад – в меня. Получи, фашист, гранату.
Тут она молча берёт кольцо с пола и снова надевает на палец.
Знакомство с Димой случилось ещё в эпоху малиновых пиджаков. Теперь Дима владеет крупной, раскидистой фирмой, и ему нравится делиться со мной драгоценным опытом. Бывают странные разговоры.
– Значит, так. Когда тебя арестуют… – начинает он.
– С какой стати меня вдруг арестуют? Я ничего не нарушал.
– Но если всё-таки арестуют… Ты, главное, не сознавайся! Ни в чём!
– Мне и сознаваться-то не в чем.
– Тогда тем более – не сознавайся!…
Я не занимаюсь коммерцией. Но иногда получаю пышные коммерческие предложения. Однажды приятель моих приятелей, хозяин новенькой чёрной «ауди», предлагает таинственную сделку.
От меня, кроме банального посредничества, требуется: отвезти в Москву некую наличность (вполне астрономическую долларовую сумму) и передать её лично в руки человеку, которого я знаю со времён царя Гороха.
Гонорар за поездку – пятизначный. Суммарный доход от трёх-четырёх поездок обещает разбухнуть до шести знаков.
Своей интуиции я доверяю больше, чем Красному Кресту, Полумесяцу и Совету Безопасности Объединённых Наций.
Тихим простуженным голосом интуиция говорит мне, что я буду очень сильно раскаиваться. От простуды хорошо помогает горячее молоко с мёдом и отжатым туда чесноком. Сижу, обмотав шею шарфом, и колеблюсь.
Короче говоря, в последний момент я отказываюсь. Даже не потому, что знаю ситуации, когда человека, перевозившего чужие деньги, грабили свои же, по специальной наводке, и ограбленный попадал в кабалу ко вчерашним друзьям. А потому, что – тихим простуженным голосом.
Месяц спустя, когда я рассказываю Диме этот неслучившийся случай, он возбуждается до крайности и кричит:
– НЕ ТАК!… Не так надо было сделать!!
Немного успокоившись, Дима поясняет:
– Значит, так. В следующий раз…
– Следующего раза не будет.
– В следующий раз привозишь эти деньги сюда – ко мне!…
Постепенно вникаю в его сногсшибательную версию.
Меня «грабят» свои – то есть его – люди. Наносят на лицо бесспорные следы нападения и моего яростного сопротивления. Роняют на пол. Возможно, даже слегка пинают ногами. Затем Дима укладывает меня на три-четыре недели в комфортабельную больницу. У входа в палату дежурит милицейский пост. По выздоровлении безопасность гарантирована.
– Вряд ли ты получишь три четверти, – благородно заверяет Дима. – Но половина, считай, точно твоя!
Посылаю его к чертям собачьим вместе с его пинающимися коллегами.
– Ну не обижайся! Я ж тебя люблю.
Разговор вступает в задушевную фазу с участием «Remy Martin». Я отстаю ровно на три рюмки. Пользуясь отставанием, начинаю задавать неприличные вопросы. Типа репортажа о людях хороших.
– Ты свой бизнес любишь?
– Не очень.
– Утомляет?
– Типа того.
– Значит – только для денег?
– Конечно. Без базара.
– Какую наибольшую сумму ты держал в руках? Я имею в виду твои собственные деньги.
– Четыреста тысяч баксов.
Мы выпиваем ещё по рюмке.
– А ты ставишь какой-то предел? Ну, допустим, у тебя уже есть миллион. Или два. Что дальше-то?
– Ну… Куплю домик в Чехии где-нибудь. Будем жить с женой, с ребёнком… Буду, типа, на рыбалку ездить. Любовницу неподалёку поселю.
– А сейчас – ты что? Не можешь такой домик купить?
– Могу уже сейчас. Могу даже купить штуки три…
– Так какого чёрта?!.
Дима впадает в тяжёлую задумчивость. Похоже, мой вопрос его застаёт врасплох.
Коньяк уже на исходе.
– Ты, по-моему, на многое способен ради денег.
– Практически на всё, – признаётся Дима.
– Что – и на убийство?
Он смотрит на меня бесконечно долгим, внимательным взглядом, допивает свою рюмку и внятно произносит:
– Цена вопроса.
И, немного подумав, уточняет:
– То есть вопрос цены.
Через три месяца я вижу в теленовостях знакомую мне чёрную «ауди», подробно прошитую пулями вместе с владельцем.
Мне до смерти неохота обобщать.
Самая вкусная и питательная мысль, войдя в разговорную моду, становится пустоватой и холестериновой, вроде гамбургера.
Один гениальный античный мужчина в сандалиях на босу ногу, устав покоряться божеским прихотям и холодея от собственной дерзости, заявил открытым текстом раз и навсегда: «Ничто в мире не происходит случайно!» И почесал в кудрявой бороде.
Сегодня любая самопальная астрологиня объяснит вам за три копейки, сколь не случаен кирпич, прилетевший вон с той крыши. А за пять копеек напомнит о троюродном дедушке, чей кровавый порнографический грех вам предстоит искупить своей жизнью по полной программе.
Хочешь показаться тонким, сведущим, глубокомысленным – скажи при удобном случае: «О! Это не случайность!» Беспроигрышная фраза. Частота её употребления уже выходит за рамки бытовых приличий. Ну буквально всё не случайно. А очень даже закономерно.
Но поскольку божеским прихотям и капризам не видно конца, я бы рискнул заметить, что Бог Случайностей ревнив как никто – поэтому нет более тоскливой затеи, чем женить его на Закономерности, которая с умным видом принадлежит всем и каждому.
Самолёт вылетает из Лондона меньше чем через два часа, а я до сих пор гуляю на подступах к старинному вокзалу Кингс-Кросс и не тороплюсь идти в подземку. Я уже месяц в Великобритании – за весь месяц ни одного русского слова ни с кем, и я ловлю себя на том, что уже и думаю частично по-английски. Ладно, думаю, I have to go, так можно и опоздать на этот bloody airplane.
Ещё на минуту застреваю у перекрёстка, потому что меня тихо окликает профессионалка средних лет. На высоких оленьих ногах, в коротеньком платье, с измученным лицом. Мне очень знакома эта гримаса. У нас, например, на улицах есть тётки, торгующие сизыми семечками из мешков. Они сидят на улицах в любую погоду, и выражение лиц у них именно такое – терпящих бедствие. Все идут мимо. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал эти семечки. Разве что воробьи прицениваются.
Диалог с профессионалкой у нас происходит изумительно краткий. Хемингуэй бы позавидовал.
– Sex?
– No.
– Why?
– I'm busy.
– No problem.
Воспитание, блин, такое. Не позволяет сказать женщине в лицо: не хочу я тебя, не грызу я этих семечек.
В аэропорт Хитроу мне ехать подземкой минут сорок.
При переходе от линии Виктория до линии Пикадилли разглядываю пассажиров и замечаю раз в трёхсотый: в «мировой столице моды» люди одеты как попало. Не в том смысле, что плохо (хотя встречаются и очень плохо одетые), а примерно по такому рецепту – завязываем себе глаза, ныряем в шкаф с одеждой (желательно чужой) и быстро-быстро напяливаем всё, что нащупали. Какой там, на фиг, единый стиль и выдержанный тон! Плюнуто и забыто. Лишь бы удобно. Первенство в моём сердце держит один роскошный седовласый джентльмен, катающий детскую коляску по улице Пикадилли в смокинге и лёгких сандалетах.
На каждой остановке громкоговоритель дивным мужским голосом напоминает: «Mind the gap!» Если дословно: «Помни о щели!» Строго говоря, мне советуют не шандарахнуться с края платформы. Или, выходя из поезда, не сунуть ногу в пустоту. Но как минимум две милые русские авторши сумели расслышать в этой фразе про щель – в её тысячекратном повторе – почти ритуальный языческий намёк или циничную подсказку.
Подозреваю, что в аэропорту уже идёт регистрация на рейс. Остаётся ехать совсем недолго. На всякий случай заглядываю в схему подземки – и с ужасом осознаю, что не знаю, на какой станции выходить!
Нет, я, конечно, помню, куда еду. Ещё не совсем сбрендил. Но тёмно-синяя линия Пикадилли заканчивается петлёй из двух остановок:
1) Хитроу. Терминалы 1, 2, 3;
2) Хитроу. Терминал 4.
Откуда мне знать, в каком терминале мой самолёт? Билет об этом умалчивает.
В прошлых английских поездках в аэропорт меня доставляли друзья. Как ценный дипломатический груз. Прижимали и обцеловывали. Кое-кто слезу пускал. Говорили: «Never mind», не бери в голову! Сейчас они носятся где-то в Португалии. А я один, и я реально опаздываю.
