— Вы что здесь делаете, лентяи?
— Молимся, батюшка.
— Молитесь? Посмотрим, как молитесь. Вот вам приказ: сосчитайте на небеси все звёзды, смерьте толшину земли и оцените вашего императора. Даю вам сроку две недели, не ответите — сожгу ваш монастырь! — Повернул коня и уехал.
Игумен в слёзы, рассказал братии, все уныли, наложили на себя правила, взяли на себя пост. А тут к ним всегда приходил Иван поживиться: тут накормют, напоят, каку-то копейкю дадут. Он часто выпивал, его прозвали пьяницай. Приходит он в монастырь. Что такоя? Все унылы, не разговаривают с нём, всегда были приветливы, а тут как вымерли. И стал приспрашиваться:
— Что с вами?
— Да отойди, не мешайся!
— Да вы что, что случилось с вами? Может, помогчи в чём-нибудь?
— Да отойди ты, не мешайся, не до тебя нам здесь.
Он пуше пристрел [66] :
— Да вы что, обалдели? Да расскажите, что случилось, молчать — дак что, лучше, что ли, будет?
Оне рассказали, что батюшка-царь приказал. Иван выслушал: ого, дело совсем простоя. И говорит:
— Дайте мне два целкова, я вам всё налажу.
Оне к игумену:
— Отче, Иван-пьяница просит два целкова и говорит, всё наладит.
— Дайте ему пять целковых да отвяжитесь от него, и без него горя хватат.
Дали ему пять целковых. Иван ушёл, приходит в город, заходит в магазин, покупает самый большой лист бумаги, приходит домой, свёртывает лист в небольшой кубик, берёт шило и весь кубик изрешетил. Дождался сроку, приходит к царьским вратам и стучит. Стража отворяет:
— Что надо?
— Иду с такого монастыря, ответ доржать батюшке-царю.
Стража доложили батюшке-царю:
— С такого-то монастыря пришёл монах ответ доржать.
Батюшка-царь:
— Немедленно пропустить!
Ивана пропустили. Иван кланяется в ноги:
— Ваше превосходительство, батюшка-царь!
— Ну что, сосчитали звёзды на небеси?
— Да, батюшка-царь, сосчитали. — Развёртывает лист бумаги, подаёт батюшке-царю: — Вот, батюшка-царь. Не поверите — посчитайте сами.
— Да, правильно. А смерили толшину земли?
— Да, батюшка-царь. Наши родители ушли мерить. Когда мы к ним придём, оне нам точно скажут.
— Да, правильно. А оценили вашего императора?
— Да, батюшка-царь. Небесный царь — тридесять сребреников, но вы как земной, то двадцать девять хватит.
— Да, правильно. А что я чичас думаю?
— Да, батюшка-царь. Сколь мне дать казни за мои дерзкие слова.
— Ну хорошо, идите и молитесь.
Выходит Иван, на остальные деньги гуляет, приходит в монастырь подвыпивши, смотрит: все дряхлы, испостились. Увидели Ивана, окружили, спрашивают:
— Ну что?
— Да молитесь себе спокойно.
Брату Степану не повезло в Уругвае. Чупровы оказались жёстки, Степана оне за человека не шшитали, всегда подсмеивали: то «Стёпонькя», то «Зайчик», то «траир». Он всё терпел. У них была одна корова, он раз загнал в ихний выпуск [67] , оне его отругали и корову выгнали. Он приходит со слезами и рассказывает, мы ему посоветовали: «Не переживай, а корову загони в наш выпуск». Вскоре приезжает в гости сестра Евдокея, и увидела, как братуха проживает: брат Степан с Александрой ходют на заработки, нанимаются свёклу прорубают да полют. И видела, как обращаются Чупровы с братом, стала говорить: «Что тебе, Степан, белый свет клином стал? Да пошли оне все подальше! Поехали в Аргентину, и будешь жить как человек».
Степан первое время тянул, Александра не хотела, и у их ета история продолжалась сэлый год, в консы консах Степан не вытерпел, и уехали в Аргентину. У них уже была дочь Хиония.
Арсений Филатович с Валентиной Леонтьевной с каждым днём спорили больше, она на пашне работать не хотела, да и вообче в Бразилии женчины на пашнях не работают. Так как там занимаются зерновыми посевами, то женчины толькя управляются дома. Да и Арсений ей сулил горы, а на самом деле обманул. Анна, мать, разжигала Арсения, а моя тёща — Валентину, и до тех пор к ним лезла, что оне разошлись. Арсений уехал без вести, Валентина осталась одна, постепенно на Валентину стали роптать, что на неё посматривают мужики, и тёща изменила позицию и стала против него. Бедняжка, она здесь в Уругвае толькя страдала, и дошло до того, что моя тёща достала из уборне ведро говна и вылила к ней в сундук. Валентина со слезами всё бросила и уехала в Бразилию.
У нас с Марфой с каждым днём в жизни обострялося хуже и хуже, Марфа стала показывать свой природный характер, стала за каждые пустяки огрызаться, за каждоя слово ответит десять. Жить стало невозможно. Я старался всяко убедить её, и ругал, и спрашивал:
— Где наше обещание? Мы друг другу обещались во всём угождать и посторонних не слушать, а ты связалась с матерью, и лезете в каждое дело.
Вся деревня уже заговорила: Марфа пошла материной дорогой, и говорили мне всё чаше: «Данила, гони ты тёщу и Марфе гайкю подкрути, а то будет поздно». Я Марфе всё ето говорил. «Не изменишься — возьму всё брошу и уеду, тогда хватишься!» Но ето не помогало.
Тёща до тех пообнаглела — что хотела, то и творила, в моим дому командовала, каструли проверяла, но вот чудно: Марфу превратила во врага, а со мной по-прежнему лучше её не найти. Но у меня на сердце камень рос боле и боле.
sub 15 /sub
В один прекрасный день говорю Марфе:
— Марфа, поехали хотя на сезон в Аргентину, освежимся, помидор посеем, осенью вернёмся. Моё родство увидишь, познакомишься.
Она перво возразила, но потом постепенно убедилась, и мы весной уехали в Аргентину. Наше родство встретило нас очень хорошо. Сестра Степанида уже бросила своего чиленса, но у ней уже была дочь Федосья. Чиленес угодил ленивый и выпиваха, поетому она его бросила.
Мы со Степаном арендовали земли по два гектара и посадили помидор. Помидоры уродили очень хороши, пришло время сбор, стали собирать, было радостно, перспектива была хороша. Но одиножды собрали помидоры, поехали сдавать. Сдавали помидоры, и тут народ заговорил: гроза идёт. Мы ету тучу видели, но не обратили внимание. И вот всё стемняло и пошёл дождь с градом, да такой град выпал, сэлую косую четверть [68] , у машин стёклы повыбило, на пашнях зайцев побило. Мы с братухой едем домой и горюем: а что с нашими помидорами? Приезжаем домой, спрашиваем, много ли граду было, нам отвечают: «Да, много». Утром приходим на помидоры, и что видим? Одне палочки все изломаны, и помидоры все побиты. Сердце сжалось, всё опротивело.
Марфа нашему родству не понравилась за её злоязычество. Она со мной огрызалась как могла, и мои родители всё ето слыхали и мне говорили и советовали, но я никого не слушал. Я её выбрал — мне и страдать, и дети невинны, оне не должны мучиться. Особенно Евдокея обиделась, она желала мне добра, но я ей отказал: мол, не лезь в нашу жизнь, мы сами разберёмся. Она упрекала меня:
— Говорила тебе, что не торопись, — нет, не послушал. Народ не здря говорил, кака ето семья.
Я отвечал:
— Не лезь.
У нас с Евдокеяй дружба распалась раз навсегда, хотя и на сердце была тоска.
Марфа ходила беременна вторым ребёнком — опять рвоты, всякия болезни, истерика, да, как назло, крёстна Марфе рассказала, как я жил, когда был холостой. У нас в семье ухудшилось отношение, Марфа стала делать всё на вред.
Мы вернулись в Уругвай. Тёща по-прежнему влияла на Марфу, Марфа перестала варить, стирать, коров доить, управляться. Что я мог, то и делал, но ето уже была не жизнь, а мука.
Вскоре приезжает с Аляске Прохор Григорьевич Мартюшев, Павлин брат. Он Черемновым в Бразилии купил земли и устроил хорошо. Старик весёлой, но сразу видать, что проходимес, он в Уругвае купил туристическу виллу и хотел ето сделать для курорта. При нём часто гуляли, и он показал себя бабником. Когда поехал домой, оставил за начальника тестя. Когда каки хлопоты с документами, тесть меня просил в переводшики, и, когда покупали землю, дядя Федоса также.
Когда Прохор уехал, тесть придумал каки-то бумаги сделать, чтобы я ему подмог, за ето получить с Прохора 4000 долларов. Я ему говорю:
— Тятенькя, ето грех, я не буду таки дела делать.
Он устыдился, и больше об етим не было разговору.
Приезжает в гости Саватей Павлович Черемнов с женой Мариной. Прожили месяц. Парень весёлой, разговорчивый, но какой-то непонятный, как-то любит осудить, про всех знат, и всё ему нужно. Он ко мне прилип, потому что я весёлый и стаканчик не пролей.
Тут тестю приходит письмо от брата Марка Савельевича. В письме он просит тестя, чтобы пустил меня к нему в гости: «Слухи прошли, что он у тебя на все руки и весёлой. Пускай приезжает, поможет мне с посевом, я ему билеты оплачу, здесь познакомимся». Саватей узнал, настаивал:
— Поехали вместе, я дорогу знаю, и вы с нами проедете хорошо.
— Но как ехать? Я лицо без гражданства, получить заграньпаспорт — ето для нас очень сложно.
