Когда звучит команда «Стоп», я не слышу, продолжаю двигаться.
— Все, Алексей, все! — весело кричит от мониторов Володя. — Успокойся и расслабься, не заставляй оттаскивать тебя от актрисы!
Нас накрывают теплой курткой, вырывают из моей непослушной руки сорванное женское нижнее белье. Под курткой помогаю Лиде одернуть задранное платье.
— Чем я здесь занимаюсь, я же серьезный психологический артист! — шепчу, смеясь.
— Да, смешно, — шепчет она горячо и часто дыша, все еще прижимаясь ко мне влажной щекой.
Едва сдерживаюсь, чтобы не шепнуть: «Я хочу тебя по-настоящему, давай убежим на край света, я буду любить тебя всегда…» Конечно, это никакой не Родион. Но и себя я такого не знаю. Или не помню…
Имитация секса похожа на имитацию жизни. Если умер, сымитировать, что жив, невозможно. Хотя некоторые имитируют. Всю жизнь имитируют, что живут. Двигаются, совершают фрикции, темпераментно стонут, показывают направо и налево холодные синие языки. Живой всегда поймет, что они мертвы — живого трудно обмануть. На их счастье вокруг такие же мертвецы. Вот и проходит эта симуляция. Вокруг сплошная симуляция жизни! Если имплантировать в сердцеDVD-плеер и с утра до ночи крутить, например, фильмы «Мужчина и женщина», «Последнее танго в Париже» или «Ромео и Джульетта» — живее от этого не будешь. А жаль, вдруг когда-нибудь и мне пригодится!..
На этот раз Лида без Ягуара. После смены предлагаю подвезти. Садимся к Вадиму, стартуем. У нее все время звонит телефон. По обрывкам разговора понимаю — встречают.
Высаживается у рекламного щита бытовой электроники, на пересечение с кольцевой автодорогой. Там уже стоит на парах бордовый Ягуар. Из-за тонированных стекол не разглядеть, кто за рулем. Какая разница? Это только в ранней юности важно, есть у девушки кто-то или нет. А теперь, в юности поздней, гораздо важнее, например, как у нее с чувством юмора? И храпит ли по ночам? И какие фильмы нравятся? И какие песни поет? А еще кто ее родители, как она пахнет, когда возбуждена, и любит ли оральный секс…
— Мы же на связи? — дежурно спрашивает на прощанье.
— Да, конечно, Лидочка. Береги себя!
Возвращаюсь на рассвете. Пытаюсь спать, но мне не спится. Мысленно проигрываю дневные сцены. Не могу остановиться. Выпиваю снотворное — не помогает.
«Не надо слишком близко воспринимать, — внушаю себе. — Это работа. Не больше и не меньше. Не стоит относиться к ней, как к последнему шансу кому-то что-то доказать…»
Но принимаю.
И отношусь.
И доказываю.
Паша Глазков уезжает в Москву в любой свободный день. Говорит, что спектакли. Может, и так. А может, как нормальному человеку, ему просто нужна перемена. Больше двух-трех дней на одном месте трудно. После недели непрерывного пребывания в чужой шкуре начинаешь путать реальность и вымысел. Вчера в шесть утра Паша снова приехал из Москвы. Вадик встречал — говорит, Глазков привез с собой не только ролики, но и коньки… А я никуда не езжу, и не вожу коньков. Может, со мной что-то не так? Может, я так вжился в образ, что не заметил, что уже зима?
Чтобы переключить мозги, ставлю «Таксиста» Скорсезе. Первые кадры — расплывающиеся огни, много красного и желтого. Ночной Нью-Йорк через залитое дождем лобовое стекло напоминает, ночную Москву, когда я «бомбил» по ночам…
Де Ниро играет, как дышит. Между ним и ролью нет дистанции. Совсем не плюсует и не боится забыть о камере. По сюжету ему 26. Еще не сыграна большая часть его лучших фильмов! Я читал, что, готовясь к этой роли, он катал по ночному Нью-Йорку таксистом. Его никто не узнавал. На всякий случай он все же клеил усы. Ну, и пассажиры в нью-йоркском такси, как известно, сидят сзади, за прозрачной перегородкой. Если водитель не оборачивается, лицо его никто не увидит. Только затылок, а затылки, как известно, у всех на одно лицо… Есть и актеры такие. Они, как таксисты — крутят баранку, жмут на педали, останавливаются на светофорах на красный свет и трогаются на зеленый… Короче, все делают правильно, но смотреть на них в кино — ни уму, ни сердцу. Не запоминаются. Потому что не хотят или не могут повернуться к зрителю лицом. Если приглядеться — в последнее время на экране так много развелось затылков!
…День. Пасмурно и тепло. Люблю такие дни. Можно съездить искупаться. Или окунуться в зелень, побродить среди деревьев. Пустынные пляжи. Пустынные дорожки парков. Люди как будто уехали. И птицы улетели. Хорошо у воды одному — достанешь блокнот и карандаш, пишешь, делаешь наброски… Что такое Одиночество? Судьба или сознательный выбор? И почему «или»? Для кого-то судьба, для кого-то сознательный выбор, для кого-то игра, для кого-то очередная интрига, для кого-то попытка спрятаться или даже спастись… А для меня? По-моему, у одиночества много лиц. А может, все же лицо одно, а все остальное — маски…?
Пасмурный день располагает к неге, как сказали бы во времена Пушкина. Ну, то есть к сладостному духовному успокоению, к мечтательному забытью. Пушкин умел ценить Одиночество и Тишину — они перед дуэлью дорогого стоят!
С семи утра в РУВД на улице Карла Маркса снимаем сцены допросов.
— Не трогайте ничего на столе! — то и дело нервно напоминает Володя. — Я здесь оставил все, как есть.
Реальный кабинет реального следователя. На рабочем столе — выкрашенный в камуфляж карманный фонарик, милицейская Волга величиной со спичечный коробок, початая коробка алказельтцера… Партнер одет в форму капитана милиции. Играет медленно, проговаривает текст четко, как на сцене. Одновременно по задаче ему требуется наливать из графина воду, брать из коробки алказельтцера запечатанную таблетку, разрывать упаковку, бросать таблетку в стакан… С трудом совмещает текст с физическим действием, но это помогает ему сыграть похмелье — нам и в жизни с трудом удается совмещать текст с физическим действием на другой день после не детской пьянки…. Сцена затягивается до обеда, но зато получается подробной, тягучей, давящей на мозги.
…Аэропорт в центре города. Желтое здание с колоннами построено в 30-е годы. Функционирует только, когда прилетают правительственные делегации. Снимаем здесь аэропорт Тирасполя.
На небе ни облачка. Раскаленный асфальт дымится под ногами и пахнет, как в июле шоссе между Симферополем и Ялтой. Глазков пинает игровую сумку, держа за ремень. А я сижу в тени, оседлав набитый игрушечными миллионами пластмассовый чемодан, пью крепкий зеленый чай и вспоминаю, как чеканили мяч у школы после уроков. А когда не было мяча, чеканили кожаные ранцы и мешки для сменной обуви. Новые ранцы пахли. Этот запах долго сохранялся внутри, под блестящим железным замком, пропитывал тетради, учебники и домашние бутерброды. Когда приходило тепло, и можно было много времени проводить на улице, я носил в ранце самодельный самолетик. Я вырезал его сам из досок от ящиков, подобранных за гастрономом. К крылу привязана веревка, чтобы крутить самолетик над головой. Скрепить дощечки так, чтобы самолетик не кувыркался в воздухе было целое искусство… Зачем эти подробные воспоминания? Какая от них польза для роли? Может, Родион, как тот самолетик — пытается летать, но привязанный за одно крыло, летает по кругу? А может, это я летаю по кругу и пытаюсь сделать таким Родиона? Что мешает сорваться с привязи и улететь? И надо ли срываться? Может, дело не в привязи, а в том, к чему привязан, вокруг каких ценностей крутится жизнь?
Когда уже известно, что в газетах
наутро будет новая кайма,
мне хочется, поднявшись до рассвета,
врываться в незнакомые дома,
искать ту неизвестную квартиру,
где спит, уже витая в облаках,
мальчишка, рыжий, маленький задира,
весь в ссадинах, веснушках, синяках!
Отрывок из стихотворения Константина Симонова о том, как летчики становились героями… Почему я вспомнил его? Может, атмосфера сталинского аэропорта? Или мальчишество в действиях товарища? Или воспоминания о самолетиках? Подробности…
То, чего мне всегда не хватало в жизни, и что я мечтал воплощать на экране — это, как обычные парни становятся героями. Самолетик Мечты моего детства крутился вокруг героев советского прошлого. Там записывались в летные школы ОСОАВИАХИМа, уходили добровольцами на фронт, поднимали целину, прокладывали в тайге железную дорогу… Мне не нравится романтика свободы, главное достоинство которой — вседозволенность и безнаказанность. Не нравится, что все крутится вокруг «идеи» побольше украсть и поменьше сделать для других. Наверное, я все еще законченный идеалист, но я мечтаю сыграть какого-нибудь нового Робин Гуда, укравшего миллиард и потратившего его на слабых и больных. А пока пожинаем плоды фильмов и сериалов последних пары десятков лет — вокруг Саши Белые, и бывшие мальчиши-плохиши из черных бумеров с размахом гребут под себя, воруют у слабых. Многим в России все еще жить негде и жрать нечего, зато по последним данным у нас в стране более 400 миллиардеров… Хороша отговорка — не мы такие, время такое! Типа, мы грабим, убиваем, насилуем, но с нас взятки гладки… Не правда, время у каждого свое! И Павки Корчагины, и Чкаловы, и Стахановы, и Матросовы, и Гагарины жили в трудное время, но изо всех сил пытались сделать это время лучше. Думаю, во многом благодаря этим героям в 90-е не вымерли ребята, что не грабили, не убивали и не насиловали, а мечтали совершить для страны что-то полезное. И потому, что в детстве отцы читали им «правильные книги», водили в кино на правильные фильмы и рассказывали романтические истории о правильных мальчишках и девчонках, совершавших правильные поступки. И поэтому, когда пришло смутное время, не все ринулись грабить, насиловать и убивать. Кто-то остался стоять у станка, сеял хлеб, создавал новые ракетные двигатели, охранял границу, водил поезда и самолеты, тушил пожар… И поэтому, например, в 2006 м, когда аэробус А — 310 выкатился за взлетно-посадочную полосу, врезался в бетонные гаражи и загорелся, выжившие бортпроводники не спасались, а спасали. Андрей Дьяконов спас более тридцати человек, но сам выбраться не успел — он стоял у открытого люка, в нескольких метрах от долгой и счастливой жизни, и выталкивал в эту жизнь других… И начальник пожарной охраны Москвы Герой России Евгений Чернышев в марте 2010-го мог сидеть в штабной машине и руководить тушением пожара злосчастного торгового центра на расстоянии. Но в торговом центре оставались люди, и когда ситуация вышла из-под контроля, Чернышев лично пошел в огонь и вывел шесть человек из огня. А сам не сумел выйти… И таких примеров много, надо лишь хорошенько поискать. Только потому, что рядом с нами живут такие никому не известные парни, мы пока еще не штат США и не территория Китая. Но рассказать о них так, чтобы зрителя было не оторвать от экрана, труднее, чем о тех, кто грабит, убивает и насилует, и таланта надо больше. Видимо, еще не пришло у нас время такого кино. Но придет, очень на это надеюсь.
