Через какое-то время тьма исчезла, когда я открыл глаза. Я приподнялся и сел. Вытер затылок. Когда я отнял руку от шеи, то увидел, что она в крови. Справа от меня лежал «чех» и смотрел невидящими глазами. Вокруг было очень тихо. Я сидел очень долго, стараясь справиться с подступающей к горлу тошнотой.
Опять начали раздаваться очереди вокруг. Казались, что они приближались откуда-то издалека, становились громче и громче.
Рядом со стеной дома солдаты пытались перевязать раненого Пескова. Он был без куртки. На поврежденной ключице лежали красные тампоны. Бинты сбивались и сползали. Кровь капала на камни. Вверху взвыло, впереди разорвалась граната, Все бросились на землю, закрывая головы руками. Мокрая тяжелая кровью ватно-марлевая повязка сползла, обильнее потекла кровь, струясь по руке, по груди, скапливаясь на поясе. Песков уже не дышал: один из осколков гранаты пробил ему грудь под сердцем.
В это время Дорожкин прижал к лицу руки. Между его пальцами потекла кровь.
- Меня ранило в голову, - сказал он. – Меня не убило. Если пуля пробивает голову, тогда сразу конец. Рана едва ли опасная.
Солдат был оглушен и, не переставая говорить, отползал в сторону.
Раздался взрыв, и Григорьев слетел с выступа в стене. Около переносицы у него кровянилась дыра, из-за уха била кровь, а вместо левого глаза осталось пустое углубление.
Следующим взрывом меня опрокинуло на спину, и я ощутил, как тело разлетается на куски. Вскочил и начал ощупывать голову, грудь, не веря, что остался невредим. Рядом со мной поднялся на одно колено Ломакин и начал оглядываться по сторонам, на замечая, как из его распоротого живота вываливались внутренности.
Еще один выстрел из гранатомета мог накрыть оставшихся в живых.
Бежали через «зеленку», часто пригибаясь и посылая очереди в разные стороны.
Новиков, бегущий передо мной вздрогнул, попытался схватить воздух растопыренными пальцами и упал на спину. Я ощутил себя следующей целью и бросился на землю. Лежа рядом с Новиковым, я видел, как быстро из него вытекала кровь и на сухом песке из красной становилась серой. Страх словно парализовал меня, и я не осмеливался сдвинуться с места.
Когда я все же поднялся, то побежал вправо. Перепрыгнул через ограду и скатился в яму. Окна дома передо мной были обложены мешками с песком. «Чехи» хорошо укрепились.
Я ударил дверь ударом ноги. Внутрь сразу проник свет, и я увидел несколько неподвижных фигур, сидящих вдоль стен. Не знаю, что удержало меня от стрельбы по женщинам, держащим на руках детей. Пробежав мимо них, я выскочил прямо на «чеха», который лежал, привалившись к стене, у открытого окна. Он прижимал к лицу насквозь промокшую красную тряпку. Кровь текла у него по пальцам, по наручным часам. Не пошевелившись, он зло уставился на меня уцелевшим глазом. Я выстрелил, стараясь, чтобы очередь попала прямо в часы.
Выскочив в окно, я побежал через сад в ту сторону, где раздавались частые очереди и рядом с кучей щебня наткнулся на тело Новожилова. Он лежал на спине, его лицо было запрокинуто кверху, в спутанных волосах запеклись сгустки крови. Большая часть лба была снесена, из рваной раны над виском вывалились мозги – серая масса, покрытая темно-красными пузырьками. Это была работа снайпера.
Пробежав еще несколько метров, я заметил в канаве стоящего на коленях «чеха». Он взмахивал рукой и что-то кричал, видимо подзывая к себе остальных боевиков. В следующий момент его голова сникла на грудь, он медленно повалился на спину и скрылся в канаве.
Вдруг я отчетливо услышал привычный щелчок. Где-то в подсознании мелькнуло: запал. И прямо к моим ногам скатилась осколочная граната Ф-1. В ее горловине был виден стержень запала. Граната без кольца. Секунду я, как завороженный смотрел на «лимонку», затем рука дернулась к гранате и отбросила ее. Еще через секунду раздался оглушительный взрыв.
Через мгновенье раздался еще один взрыв. Мощная взрывная волна подхватила меня и закружила. Я почти задохнулся от жара, легкие, казалось, были сожжены. Я сдавил голову руками и задержал дыхание так, что голова чуть не лопнула. Потом посмотрел вокруг. Сквозь слезы и жжение, сначала расплывчато, а потом все яснее я увидел расколотую, покрытую пятнами крови кирпичную стену, солдата, нависшего над лестницей. Его грудь была пробита прутом от железных перил, и конец его торчал из спины. В стороне от первого трупа лежал второй, без головы. Казалось, что у него нет костей: ноги были закинуты за плечи.
Подошедшая нам на помощь «броня» входила в село с нескольких сторон.
Теперь, когда бой почти закончился, уцелеть было по-прежнему сложно. Я медленно продвигался сквозь «зеленку» сада. Сердце билось так, словно хотело выскочить из груди, и тело вздрагивало от каждого нового удара.
Подавляя страх, я продолжал старательно, до боли в глазах всматриваться в листву вокруг себя. Услышал свист пули и увидел, или мне показалось, едва заметное шевеление в густых кустах. Я опустился на колено и дал очередь из автомата. Резкие выстрелы почти оглушили, но в то же время исчез страх. Я почувствовал воодушевление в ожидании крови. Я вскочил на ноги, метнулся на несколько метров вправо, укрылся за деревом и еще раз выстрелил в гущу зелени. Подбежав ближе, я раздвинул ветки кустов.
На земле лежала мертвая женщина с мертвой девочкой на груди. Автоматная очередь насквозь пробила обеих.
У меня не было никаких ощущений, каких можно было бы ожидать. Я не чувствовал ни раскаяния, ни ужаса. Я испытывал лишь раздражение, как будто меня слишком уж долго и придирчиво подвергали испытанию.
12
Стояли в Кентине. Готовились к операции и ждали погоды.
Личный состав приводил себя в порядок. Солдаты были довольны, что их оставили здесь. Все надеялись отдохнуть. Военное положение в Чечне опять обострилось и нагрузка на боевые части возросла. Несколько дней отдыха означало, что ребята могли помыться, сменить белье, ответить на письма и отоспаться.
И в этот день некоторые солдаты, словно что-то предчувствуя писали письма. Кто-то пробовал уснуть, другие соединились в кружок и играли в карты. Все дни отдыха были похожи между собой.
Начался артиллерийский обстрел позиций боевиков. Раскаты залпов сотрясали воздух. Я вздрагивал от каждого залпа и, казалось, что земля тоже дергалась.
В поле виднелась ведущая огонь артиллерийская батарея. Первые номера боевых расчетов дергали спусковые шнуры, едва заряжающие успевали закрыть затвор. Раскаты взрывов следовали один за другим, без пауз. Солдаты были усталые и небритые. Подносчики снарядов в спешке наталкивались друг на друга, спотыкались.
Объектами обстрела были не конкретные цели, а чаще всего квадраты на карте. Командование указывало, в какой квадрат сделать за день сколько выстрелов, и все.
Поиск боевиков в этом районе был затруднен сильно пересеченной местностью, часто переходящей в горный рельеф. Иногда происходили бои за отдельные высоты и населенные пункты.
Всякий раз, когда стенки палатки вздрагивали от артиллерийских залпов, у меня подергивались ноги. Сквозь гул канонады до меня доносились и снова пропадали чьи-то голоса. Интенсивность огня снизилась, и обстрел стал методичным.
Я щелчком отбросил окурок и выдохнул последнюю затяжку. На первый взгляд в этой войне все казалось простым и понятным, но стоило присмотреться внимательнее и появлялись сложности.
Было бессмысленно и невозможно следить за всеми дорогами, тропами. Даже вокруг расположений федеральных войск было слишком неспокойно. Каждый «мирный» чеченец мог взяться за автомат. Власть федеральных войск была властью лишь для того, кто очень хотел в это верить. Непрофессионал был неспособен судить об остановке, в которой мы находились. Война в Чечне сделалась бытом, смерть – подробностью.
Я лежал на койке. Мои глаза были закрыты, но я не спал и прислушивался к шуму дождя. По крыше палатки, заглушая все звуки, непрерывно барабанили капли. От просачивающейся воды на полу появились маленькие ручейки. Мне нравилось быть одному.
Мне следовало перестать напрягаться. Я лежал, чувствуя, что обливаюсь потом и заставлял себя признать правду. Мне было страшно. Я отказывался понимать происходящее и отказывался быть самим собой.
Дождь поутих. Сквозь звуки капель опять стал доноситься грохот артиллерийских залпов. Я радовался отдыху, который чувствуешь лишь тогда, когда по-настоящему устал.
13
Утром, сразу после завтрака, получил неожиданный приказ лететь в Бахар-Юрт. На сборы дали час. Экипировались. Сухой паек получили на трое суток. Все утро были в готовности, но «вертушек» так и не дождались.
