В 14.00 объявили, что вылет в Бахар-Юрт через один час.
Село, в которое мы летели было заблокировано с самого рассвета, и войска тщетно пытались выбить из него боевиков. Каждая вылазка солдат встречалась плотным огнем. Обработка артиллерией и «полосатыми» мало что дала. Наши подразделения теряли людей, а «чехи» и не думали сдаваться.
Рота шла на трех «вертушках», впереди и выше двигался «горбатый», который то отворачивал в сторону, отлетая, возвращался и занимал свое место.
Я чувствовал каждый поворот машины. Когда перед нами оказывались холмы, заросшие «зеленкой», пилот до упора отжимал рычаг управления и «вертушка» поднималась вверх, вдавливая меня в сиденье. Следовавший за подъемом резкий спуск создавал ощущение невесомости.
В полете нас застал дождь. Струйки воды текли по стеклам иллюминаторов не сверху вниз, а горизонтально, а иногда и снизу вверх под углом в сорок пять градусов.
Но дождь быстро прекратился и опять засверкало солнце.
Под вертолетом проносились чеченские поля, сверкающие искорками солнечных бликов. Внизу все было неподвижно. Я вглядывался в землю и вздрагивал каждый раз, когда видел вспышку солнца, тень или солнечное пятно. Мои ботинки были слишком туго зашнурованы, и ноги онемели.
Я прислушивался, надеясь, что в моторе «полосатого» начнутся неполадки – не такие, из-за которых можно разбиться, просто перебои, требующие ремонта на базе. И тогда, может быть, пришлось бы вернуться.
Я боялся вертолетов, так как изучал войну, изучал, когда она особенно грозит смертью, и пришел к выводу, что нет ничего опаснее вертолетных десантов, приземляющихся на открытой местности, где противник уже ожидал атаки. В вертолете негде укрыться и «чехи» могли видеть меня лучше, чем я – их.
Справа от неожиданно появившегося села я заметил оранжевый дым – наши обозначали себя. Затем «вертушки», сделав круг, наклонили носы и пошли на село. НУРСы с шумом сошли с подвесок. По крышам домов прошли огненные взрывы. Машины ушли влево. «Полосатые» шли, как привязанные, ни на секунду не отрываясь друг от друга.
Из кабины в грузовой отсек вышел стрелок-радист. Открыв боковую дверь и хорошо закрепив на стене пулемет, он приготовился к стрельбе. «Полосатые» опять делали заход на село. По земле шла волна взрывов, а за ней следовали длинные пулеметные очереди.
Пулеметчик прижимался к тяжелому казеннику грудью и дрожал вместе с дрожавшим от очередей пулеметом. Мимо створок двери проносились ракеты.
Обычно «чехи» пропускали первый вертолет и били по второму, чтобы труднее было заметить, откуда ведется огонь. Я заметил яркую вспышку в «зеленке». Крупнокалиберный пулемет. «Вертушка» резко ушла в сторону. Бойцы открыли блистеры и били вниз из автоматов.
Ждать оставалось недолго. Вертолет накренился вправо и начал терять высоту. Каждый из солдат в очередной раз осмотрел оружие, подтянул лямки и ремешки снаряжения.
«Вертушка» неожиданно вылетела на открытое пространство из-за леса и, резко снижаясь, стала опускаться на поле метрах в трехстах от крайних домов.
Кабина начала вибрировать, и я увидел высокую траву, которую прижимал к земле воздушный поток вращающегося винта. У меня невольно сжались мышцы живота. Число оборотов двигателя увеличилось до максимума и вертолет быстро снижался.
Мы неслись вниз с пугающей скоростью. Я был беспомощен в этой жестяной ловушке и ожидал смерти. Мы прибыли в ад. Я хватался за что попало, стараясь удержаться на месте. Вертолет дергался и оседал вниз, моторы свистели и завывали, сбавляя обороты, и постепенно смолкали.
«Полосатые» садились на кукурузное поле. Я видел, как к вертолету, пригнувшись, бежали солдаты с носилками. На носилках лежали раненые, перевязанные бинтами, через которые ярко проступала кровь. Несколько мертвых солдат подносили на брезентах.
Приземлились, из открытых дверей, пригибаясь, выпрыгивали солдаты и разбегались в стороны, помогая поднять раненых и убитых на «борт».
Вторая «вертушка» низко прошла над полем и села правее, сразу скрывшись в клубах пыли.
Последнему вертолету с десантом осталось метров тридцать до земли. Погасив скорость, он начал выполнять заход на посадку. Вдруг неожиданно сделал рывок влево. Я увидел вспышку под самым винтом и взрыв, приглушенный рокотом мотора. Машина упала вертикально вниз и ударилась о землю. Лопасти, ударившись о поле, разлетелись в разные стороны. Остатки «вертушки» взорвались, выпустив из топливных баков фонтан огня.
Я отбегал от «борта» пригибаясь, словно опасаясь ударов лопастей. Через несколько мгновений по «полосатым» обрушился шквал автоматного и пулеметного огня. «Чехи» открыли стрельбу по машинам как раз в тот момент, когда они оказались в самом уязвимом положении. Пули разрывали дюралевую обшивку.
Нас встретили огнем из-за деревьев, росших не далее, чем в трехстах метрах от места высадки. С последней «вертушки» не успели высадиться все бойцы, а машина уже взлетала, заставив последнюю группу прыгать с пятиметровой высоты.
Солдаты отвечали короткими очередями, выискивая цели. Оглядевшись, я увидел, что боевики засели не в домах, как я вначале подумал, а в окопах. Позиции готовились заранее. По треску очередей было трудно определить, сколько там «бородатых».
Через пол часа был назначен очередной общий штурм, и нам следовало успеть занять более выгодную позицию для атаки.
Лишь только сместились правее, в сторону наиболее поврежденных от взрывов домов, как я увидел три зеленые ракеты, одновременно взлетевшие в воздух – знак, по которому несколько десятков людей правее нас вскочили на ноги и побежали к селу. Одновременно от холма на противоположной стороне приближалась еще одна группа. Слышалась быстрая трескотня очередей, прозвучало несколько взрывов.
В селах, где приходилось атаковать каждый дом, действовали мелкими группами. Каждый боец должен был сам принимать все решения.
Ребята перебежками продвигались вглубь Бахар-Юрта. Неожиданно один из идущих впереди солдат выбежал на дорогу и махнул рукой. В тот же миг, подпрыгнув, он упал, а я услышал очередь. Разведчик попытался встать и, припадая на одну ногу, бросился к кустам. Но ему наперерез уже бежали боевики. Подхватив его под руки, внесли в один из домов. По «чехам» открыли огонь, но стреляли неточно, опасаясь попасть в своего.
Я слышал треск беспорядочных длинных очередей и прицельных коротких. Стрелял сам, тщательно выискивая в кустах мелькающие фигуры.
«Чехи» атаковали непрерывно, и у бойцов не всегда было время оказать раненым, истекающим кровью, хотя бы первую помощь.
Титов смотрел на меня затуманенными глазами, сжимая в руке автомат. В плече у него была одна дыра, в ноге другая. Из обеих ран сильно текла кровь. Я вытащил перевязочные пакеты и приложил их к ранам. Солдат застонал, когда я, стараясь остановить кровь, сильнее прижал бинты к ране.
Охваченный азартом боя, пренебрегая осторожностью, Виноградов высунулся наружу и ударил по «чехам» длинной очередью. Но в ту же секунду удар нескольких пуль отбросил его назад. Он лежал с размозженным лицом, превращенным в месиво, из которого вытекали серо-красные клочья мозга.
- Не бросайте меня! – закричал Титов.
Я оперся о стену, успокоил дыхание и начал подводить прицел под темные фигуры, мелькающие в «зеленке». Надо было стрелять наверняка, чтобы не позволить «чехам» обойти нас.
Один из боевиков смог подойти очень близко и оказался в «мертвой зоне», недосягаемой для пуль. Я попытался достать его осколками гранаты.
- Посмотри со своего места, - крикнул я Крючкову. – Там, возле стены должен лежать труп.
- Нету, - ответил сержант спустя какое-то время.
- Как нету? А где же он?
- Ушел сука.
Неожиданно раздался грохот, взрыв взметнулся вверх огнем на три метра и у меня потемнело в глазах. Я отшатнулся назад, прижался к стене спиной и охватил ладонями лицо. Я подумал, что открыв глаза увижу только темноту, и меня сковал ужас. Несколько секунд боролся со страхом.
Опять что-то грохнуло, и в меня шлепнули мокрые комья. Подняв голову, я увидел, что комья, обдавшие меня, - это мясо. Солдата разнесло в клочья. В разные стороны разбросало ноги, обнаженную руку, разорванное туловище.
Я вытер кровь, забрызгавшую лицо и попытался подняться, но ноги скользнули по крови, и я упал. И уже не пытался подняться. Я лежал и видел, как на коленях стоял Крючков и стрелял короткими очередями.
- Из гранатомета бьют, суки! – крикнул Шмонин. – Идут на прорыв.
Я опять услышал воющий свист, который налетел и грохнул.
Крючкову осколком пробило грудь. В его легких была рана, и я слышал, как через нее со свистом входил и выходил воздух.
Солдаты принесли убитого Постникова. Я видел впалый, перевязанный живот и пробитую голову. Пуля вошла в голову справа, прошла сквозь мозг и вылетела с другой стороны, разворотив половину черепа. Глаза трупа были раскрыты и испуганы.
