— А, ты об этом. Да. — Но затем он признался: — Мария, у меня опять неприятности. Совсем нет денег, и банк начинает доставать.
Мария покачала головой:
— Я больше не дам тебе в долг. Мне и так нелегко платить за этот дом. И к тому же ты никогда не возвращаешь долги.
— Это твое последнее слово? — спросил Бобби.
— Да.
Они погрузились в угрюмое молчание, которое вскоре было прервано появлением Дороти.
— Пришла вымыть посуду? — спросила Мария.
— Отвали, — ответила Дороти. (Вежливость, как тактичность, воспитанность и щедрость, не входила в число ее добродетелей.) — Я хочу пить.
— Мария, — произнес Бобби, когда Дороти вышла, — помнишь ту ночь в Оксфорде, когда я гостил у тебя? Я тогда ушел вечером и не возвращался до четырех утра.
— Конечно, помню.
— А тебе интересно, где я был?
— Конечно, интересно. Ты же знаешь.
— Если бы ты одолжила мне немного денег — всего пятьдесят фунтов, — я бы рассказал тебе, что тогда случилось.
Мария выписала чек, но стоило брату сложить бумажку и сунуть ее в карман, как сестра поняла, что ее надули.
— Расскажу, когда обналичу чек, — пообещал Бобби. — Честное слово.
Он вышел из кухни как раз в тот момент, когда туда входил Ронни. Тот заглянул, чтобы перед уходом, на посошок, сделать предложение Марии. Она отказала ему благодушнее, чем обычно, и, провожая до двери, поцеловала на прощанье.
Бобби и Уильям ушли вместе, поскольку они жили в одном районе Лондона. Их также проводили поцелуями, сдержанными и нежными одновременно. Дороти в проводах не участвовала. Осоловев от выпитого, она завалилась спать после последовательных и безуспешных приставаний к каждому из трех мужчин, которых она пыталась заманить в свою комнату под предлогом починки будильника. Добродетель не входила в число ее добродетелей.
Мария и Сара остались одни перед камином, так и прежде часто бывало.
— Какой чудесный вечер, — сказала Сара. Мария не нашла что возразить.
— Прекрасный сегодня день. — Это уже немного отдавало рапсодией.
— Да, я неплохо провела время. — Большего энтузиазма от Марии нельзя было добиться.
— Сегодня, — медленно произнесла Сара, — самый счастливый день в моей жизни.
Мария удивленно глянула на нее:
— Неужели?
— Да. — Изумление подруги вызвало у Сары улыбку. — Не догадываешься почему? — Мария молчала. — Когда ты была на кухне с Робертом, а Дороти в своей комнате с Ронни, мы с Уильямом остались здесь и он сделал мне предложение. — Она встала. — Мы собираемся пожениться.
8. Праздник на улице Ронни
Весна в том году выдалась дождливой. У Марии редко возникало желание выйти на улицу, чтобы прогуляться, сходить в гости, в театр или в кино. Она попросту сидела на кровати, тупо глядя на моросящий дождик, и ждала, пока пройдет время. Много, очень много выходных она провела таким образом. До Марии долетал шум, производимый Дороти; соседка то принимала гостей, то крутила пластинки, то смотрела телевизор или как-то иначе развлекалась. В обществе Дороти Мария проводила крайне мало времени, а когда такое случалось, они перебрасывались отрывочными фразами. Куда чаще Мария выжидала, пока соседка уйдет, и уже тогда совершала вылазки в другие комнаты, ибо более не имело смысла притворяться, будто они ладят друг с другом. Следует отдать Дороти справедливость: в сложившихся обстоятельствах Мария производила впечатление не самого приятного человека. И надо отдать справедливость Марии: она полностью сознавала, какое впечатление производит, но неделями не находила в себе сил, чтобы выбраться из состояния холодной апатии, усталого приятия любой гадости, какую соизволит подбросить ей жизнь. На работе ее перестали звать Смурной Марией, сочтя прозвище чересчур нежным, и начали подумывать, как бы совсем от нее избавиться.
Ухудшению отношений с соседкой способствовала не только непреходящая угрюмость Марии. Была и другая причина. А именно: Дороти, уставшая, как я подозреваю, ложиться в постель то с одним, то с другим мужчиной и явно очарованная физическими данными Марии, которые (на тот случай, если я прежде не упомянул, как-то не пришлось) были вполне достойны внимания, однако в детали вдаваться не стану, хоть убейте, — так вот, поддавшись очарованию, — повторяю, отчаянно пытаясь свести концы с концами и подобраться к главному, — Дороти решила соблазнить Марию.
У читателей-мужчин, наверное, уже слюнки потекли от предвкушения неизбежной и приятно возбуждающей сценки. Мне жаль их, ибо ничего подобного не последует. Дороти приступила к делу чрезвычайно прямолинейно (воспитанность, деликатность… и т. д. не входили… и т. д., см. предыдущую главу), а также, к моей радости, исключительно вербально. Она завела разговор на интересующую ее тему в один из вечеров в начале апреля. В тот светлый дождливый вечер Мария почему-то не ретировалась в свою комнату сразу после ужина, а предпочла сидеть в гостиной, глядя усталыми глазами себе на ноги. Дороти вроде бы читала журнал, но явно думала о чем-то другом, потому что, полистав журнал несколько минут, отложила его с подчеркнутым равнодушием.
— О-хо-хо! — произнесла она (и если вы этому поверите, то тогда, думаю я, потирая руки, вы поверите чему угодно). — Как же время медленно тянется, правда?
Мария вяло кивнула.
— Ты скучаешь по Саре?
— Да. Иногда.
— Бедная Мария. — Дороти жалостливо улыбалась, с каждой минутой все больше напоминая Шарлотту. — Как же я тебе сочувствую. Твоя жизнь стала такой пустой. Мне ужасно хочется тебя порадовать.
— Со мной все в порядке, — возразила Мария, помышляя о бегстве.
— У тебя ведь нет любовника, Мария?
— Нет.
— И никого, кого бы ты хотела полюбить? Человека, глядя на которого у тебя глаза загораются?
Мария не сочла этот вопрос достойным ответа.
— А вот у меня глаза огнем горят. Мария подняла голову и обнаружила, что Дороти не врет. Она почувствовала себя немного неловко.
— Странно, что у тебя нет парня, Мария. Ты очень красивая. — Покончив, таким образом, со вступлением, Дороти стремительно перешла к сути: — Мария, давай ляжем в постель и займемся любовью. Мария приподняла бровь:
— Ты серьезно?
— Конечно, серьезно. Давай познаем тела друг друга, все равно по телику ничего нет.
— Спасибо, но, пожалуй, я откажусь.
Сколь бы ни покоробило Марию подобное предложение, она тем не менее не двинулась с места. Ей было любопытно послушать, как Дороти станет объяснять столь резкую перемену в своих наклонностях.
— Но почему? — спросила Дороти.
— Потому что ты меня не привлекаешь. Ты — женщина.
— Ох, Мария, до чего же ты ограниченна! Где жажда приключений? Я приглашаю тебя в путешествие, мы отправимся к физическому наслаждению, куда ни один мужчина не сможет нас доставить. Будь добра, докажи, что мы принадлежим к свободному и независимому полу. Мы сможем познать экстаз, какого никогда прежде не испытывали, ну а в худшем случае наш поступок станет весомым политическим заявлением.
Где твое самоуважение? Я хочу повести тебя по сексуальному пути, пройти по которому долг каждой женщины. Почему ты не хочешь пойти со мной?
Мария собралась было ответить: «Потому что это тупик», но передумала:
— Потому что там висит табличка «Входа нет».
Согласитесь, ответ получился остроумнее того, что первым пришел в голову. В сущности, это единственный зафиксированный случай, когда Мария отпустила забавное замечание. Дороти совершенно взбесилась. Она схватила журнал и с возмущением швырнула его на другой конец комнаты.
— Неудивительно, что ты одинока, Мария. Неудивительно, что тебя все ненавидят.
С этими словами она ринулась в свою комнату и с треском захлопнула дверь. Мария осталась сидеть, размышляя над ее последними словами.
Одним из следствий этого инцидента стало решение, давно назревавшее. Мария поняла: пора искать третью соседку. Когда Сара переехала к мужу, Мария с Дороти договорились, что приступят к поискам нового жильца, только когда в том возникнет финансовая необходимость. Мария знала, что такая необходимость неотвратимо приближается, но теперь она, кроме всего прочего, просто испытывала потребность в дружеском общении. Уж не знаю, почему я сказал «просто», ибо такие потребности, присущие всем, кроме немногих счастливчиков, далеко не просты, не говоря уж о способах их удовлетворения. Но Мария вдруг возомнила, исполнившись беспочвенного и, следует отметить, абсолютно для нее нехарактерного оптимизма, будто вполне реально найти такого третьего жильца, с которым она сумеет установить дружеские или по крайней мере дружелюбные отношения. Скорее всего, она имела в виду женщин своего возраста (Марии теперь двадцать девять). Однако Дороти думала иначе.
— Действительно, почему бы нам не поискать кого-нибудь, — снисходительно бросила она, когда Мария подняла этот вопрос за завтраком на следующее утро. — Но, по-моему, не стоит давать объявление. Человека с улицы нам не надо. У тебя есть кто-нибудь на примете?
