Мистер Холлидей настаивал на том, что многие изменения Мэддокса приносили больше вреда, чем пользы, сказала тетя Эл. Он чувствовал, что мистер Мэддокс делает рабочих более несчастными и менее мотивированными на работу. Это означало, что они все меньше гордились работой и время от времени даже отказывались использовать какие-то механизмы, просто чтобы иметь несколько минут отдыха при этой изнурительной скорости. Мистер Холлидей и мистер Мэддокс спорили о том, как лучше управлять фабрикой. Дело дошло до скандала. Мистер Холлидей стал жаловаться новым владельцам, но они приняли сторону мистера Мэддокса и заставили дядю Тинсли уйти с фабрики.
– Фабрика носит его имя, – сказал тетя Эл. – Его семья основала фабрику, владела и управляла ею много лет. Но после всего случившегося многие в Байлере стали избегать вашего дядю.
– Но он же не сделал ничего плохого! – воскликнула я.
– Разумеется. Однако мистер Мэддокс выиграл, и у него в руках все карты.
– Наверное, поэтому дядя Тинсли замкнулся в себе.
– За короткое время он потерял родителей, жену и фабрику. Сразу лишился всего.
Я доела яйца с сухарями.
– Наверное, мы должны рассказать дяде Тинсли, что работаем на мистера Мэддокса? – произнесла я, взяла свою пустую тарелку и вымыла ее. – Мне как-то не по себе. Он был добр к нам, а мы тайком что-то делаем за его спиной.
– Я не очень-то гожусь для того, чтобы давать советы, – ответила тетя Эл. – Чаще всего, когда люди просят совета, они уже знают, как им поступить. Они просто хотят услышать это от кого-то еще.
– Да хватит вам говорить про этого злодея, – сказал Джо. – Пойдем, куз, соберем яблочек.
Вечером в «птичьем крыле» я рассказала сестре о вражде между мистером Мэддоксом и дядей Тинсли.
– Вряд ли будет правильным работать на того, кого ненавидит дядя Тинсли.
– Нам нужны деньги.
– Он позволяет нам здесь жить и есть его отбивные, а мы ему лжем.
– Мы не лжем, а просто не все ему рассказываем, – заметила Лиз. – Если бы дядя Тинсли понимал, что нам нужны деньги на одежду и школьные принадлежности, это было бы одно. Но поскольку он все еще считает, что мы могли бы ходить в платьях сороковых годов и нам не нужно волноваться о покупке учебников, тогда мы должны делать то, что делаем. Не следует рассказывать людям абсолютно все. Сохранять что-то в себе – не то же самое, что лгать.
У Лиз была своя точка зрения, но я все равно ощущала неловкость.
На следующий день, вернувшись с работы, сестра сказала, что спросила мистера Мэддокса о его конфликте с дядей Тинсли. Мистер Мэддокс объяснил ей, что он и дядя Тинсли действительно имели какие-то разногласия в том, как нужно управлять фабрикой. Дядя Тинсли не смог привести достаточных аргументов, сказал мистер Мэддокс. Он не упоминал об этом прежде, потому что не хотел, чтобы выглядело так, будто он плохо отзывается о нашем дяде. Но его не очень-то удивит, что дядя Тинсли или кто-либо в городе плохо отзывается о Джерри Мэддоксе, и он был бы рад рассказать нам правду, если мы захотим ее выслушать.
– Я думаю, мы должны принять его предложение, – заключила Лиз.
Я была рада, что мистер Мэддокс предложил нам высказать свою точку зрения на эту историю. В конце концов, он был нашим боссом, а мы – теми, кому нужны деньги. Он не обязан давать нам какие-либо объяснения. Видимо, ему небезразлично, как мы к нему относимся.
Днем мистер Мэддокс трудился на фабрике, но иногда работал по ночам и в выходные дни, что позволяло ему в остальное время заниматься другими делами. Именно в эту неделю он работал днем, но утром был свободен, так что на следующий день после завтрака мы с сестрой поехали в город и поставили свои велосипеды около его автомобиля. Дорис, как обычно, включила телевизор и сидела с детьми на диване. Они смотрели мультфильмы.
Мистер Мэддокс сидел у письменного стола и опускал листы бумаги в машинку, которая резала ее на тонкие, как лапша, полоски. Потом все это падало в мусорную корзину.
– Никогда просто не выбрасывайте бумаги, – сказал мистер Мэддокс. – Ваши враги перетряхнут весь ваш мусор, чтобы найти кое-что такое, что они могут использовать против вас. Себя следует защищать.
Мистер Мэддокс изрезал последний лист бумаги. Стол был чист, и ему это нравилось. В обязанности Лиз входило убедиться в том, что все бумаги разложены по папкам и убраны в шкаф, который мистер Мэддокс запирал.
– Так вы хотите знать, что произошло между мной и вашим дядей? – спросил он. – Странно, что вы слишком долго не задавали мне этого вопроса. – Мистер Мэддокс поднялся и закрыл дверь. – Я рад был бы все вам рассказать, но сначала вы мне кое-что поясните. – Он взял из кладовки два складных стула и велел нам сесть. – Ваш дядя Тинсли знает, что вы работаете у меня?
Мы с сестрой переглянулись.
– Не совсем так, – ответила Лиз.
– Я был уверен в этом.
– Мы хотели сообщить ему, – сказала я, – но…
– Его это, наверное, не очень-то порадовало бы, – усмехнулся мистер Мэддокс.
– Мы любим дядю Тинсли…
– Но иногда он не видит вещи такими, какие они на самом деле. Не видит, что кое-что необходимо сделать.
– Вот-вот, – кивнула Лиз.
– Хорошо, что вы не сообщили ему, – продолжил мистер Мэддокс и улыбнулся. – Давайте оставим это между нами.
– Но есть люди, которые уже это знают, – возразила Лиз. – Вы же представляете меня как племянницу Тинсли Холлидея.
– А я сказала тете Эл – Эл Уайетт, – добавила я. – И Джо Уайетту тоже.
– Уайетты… Жена работает в вечернюю смену. Уволенный муж жалуется на больные легкие. Их дочь раньше работала у нас, смотрела за ребенком, но начали пропадать вещи, и мы выгнали ее. Несколько человек знают, что вы работаете у меня, но вряд ли вашему дяде это тоже станет известно. Теперь он редко появляется в городе. И если он об этом узнает, тогда мы и поговорим. Но, думаю, вы должны понимать, какой головной болью были для меня дела с ним.
Мистер Мэддокс объяснил, что чикагская компания направила его сюда, потому что фабрика стала терпеть убытки. Новые владельцы сказали, что надо выбрать одно из двух – или сократить издержки производства на тридцать процентов и попытаться повысить прибыль, или закрыть фабрику и все продать.
– Рабочие ненавидели меня за увольнение их друзей, – продолжил мистер Мэддокс. – А фактически они должны были встать на четвереньки и целовать ту часть моего тела, которую я позволю, благодаря меня за спасение их рабочих мест. В Азии готовы работать за двадцать центов в час. А тут ваш дядя в своих старых брюках, стонущий о сохранении бейсбольной команды и о том, что качество туалетной бумаги не такое, как прежде. Будто в эти дни люди выдают качественное дерьмо. Они ищут что угодно, лишь бы подтереть свои задницы, и их заботит лишь цена.
Мистер Мэддокс наклонился вперед, положив толстые руки на колени, напряженно глядя своими голубыми глазами то на меня, то на Лиз.
– Итак, дядя Тинсли должен был уйти. – Он снова улыбнулся. – От новостей, что ему дали пинка и выставили, завертелся волчком. Круг за кругом. Как маленькая балерина. – Мистер Мэддокс встал, поднял руки над головой и сделал неуклюжий пируэт. Потом сел. – Я думаю, ваш дядя хороший человек, но порой его суждения никуда не годятся. – Он посмотрел на нас с Лиз. – Ну как?
Я ерзала на стуле. Сестра изучала свои ногти. Нам нечего было сказать.
Мама звонила раз в неделю, сначала она общалась с Лиз, потом со мной. Жизнь в Нью-Йорке увлекательная, говорила она, но более трудная, чем ей представлялось. Там все дорого. В единственной приличной квартире, которую она смогла найти, был душ с поддоном, окружение было неприятное, школа мерзкая. В Нью-Йорке многие дети ходят в частные школы, но это не для нашего бюджета. У нас с Лиз было право посещать одну из школ для одаренных учеников, объяснила мама, но в этом году уже поздно подавать туда заявление, так что нужно начать учебу в школе Байлера. Дядя Тинсли не возражает, если мы будем жить в «Мэйнфилде», а как только она найдет дешевую квартиру рядом с хорошей школой, то привезет нас в Нью-Йорк и Племя Троих снова будет вместе.
По мне, так это было хорошо. Честно, мама начала действовать мне на нервы. Сейчас начало августа. Если я хотела с кем-нибудь поговорить, то ехала на велосипеде к Уайеттам. Сидела с тетей Эл и Эрлом за кухонным столом, та давала мне стакан ледяного чая и рассказывала о разных вещах, например, о том времени, когда она была девочкой и жила на семейной ферме. В одном году была засуха, и пшеница не проросла, папа заставлял детей выкапывать зернышки, чтобы посадить их на следующий год. Еще она рассказывала истории о моем папе, о том, как он собрал автомобиль из выброшенных на свалку частей, о том, как держал Рут вниз головой над мостом, чтобы та перестала бояться высоты, и о том, что он разрешал тете Эл ездить на мотоцикле, а она случайно прижала ногу к спицам, разодрав обувь в клочья.
