Ее родители, сын Лаптева Борис с невесткой Галиной, некоторое время назад перебрались в Питер, не забыв, разумеется, и дочку, которая очень скучала по деду и любила гостить у него в Москве. Собственно, сам профессор Лаптев был коренным питерцем, однако когда-то решил, что столица предоставляет больше возможностей для научных контактов и перспектив для исследований. Квартира же его покойной жены в свое время перешла семье Бориса.
Сын Лаптева не пошел по научной части. Он был геологом, работал в геолого-разведочных экспедициях. С ранней весны они с женой уходили в поле, возвращаясь только к осени. Как большинство людей его профессии, Борис был мастером на все руки. Все умел, многое знал, обладал многими талантами: прекрасно пел и играл на гитаре, даже сам иногда, под настроение, писал песни, которые мгновенно становились популярными среди друзей. К тому же они с Настиной матерью оказались настоящими фанатами жизни на природе, «в полевых условиях». Поэтому, как только начинался сезон, они забрасывали Настеньку деду в Москву и отправлялись в поле. Иван Петрович, не одобрявший никаких страстей, кроме научных, частенько ворчал по этому поводу, но в глубине души радовался возможности заполучить ребенка в свои руки. Он договорился с соседней школой, и Настя попеременно училась то дома в Питере, то в Москве у деда.
Зимой, меж сезонами, Борис с Галиной занимались тем, что обрабатывали недорогие поделочные камни, собранные летом, и создавали из них экспозиции. Это приносило им не только эстетическое удовольствие, но и хороший заработок. Их камни легко расходились по Питеру, оседали в домах любителей минералов.
Каждую зиму Настины родители тосковали по настоящей полевой жизни. Городская квартира для них была все равно что клетка для зверей в зоопарке. Хотя им и зимой всегда хватало дел (бумажная работа по отчетам за лето, разбор образцов, подготовка к грядущим поездкам, их любимые минералы, наконец), все же это время казалось им потерянным. Их все равно тянуло на природу, это была их настоящая страсть. И насытить эту страсть зимой им помогал подледный лов. Причем Галина всецело поддерживала мужа в этом увлечении.
В тот год, в самом начале весны, в положенное время начался клев – пошла корюшка. Настя, давно привыкшая к своему положению «подкидной внучки» (так обычно, не без скрытого удовольствия, шутил ее дед), самостоятельно приехала в Москву на весенние каникулы. У них с Иваном Петровичем заранее была разработана серьезная большая программа всяческих развлечений: походы в кино, консерваторию, театр и даже в новомодные московские кофейни и кабачки, которые оба они одинаково любили.
Родители, оставшиеся в Питере, должны были отправиться на несколько дней на подледный лов и позвонить, как только вернутся. Но вместо них позвонила соседка. Она сообщила, что Борис находится в больнице где-то в пригороде, в тяжелом состоянии, а Галина погибла.
Иван Петрович с Настенькой немедленно выехали в Питер. Прямо на вокзале они взяли машину, погнали в указанное местечко и… все равно опоздали. За час до их приезда, не приходя в сознание, Борис умер. Оказалось, что с Настиными родителями произошло то, что происходит с неосторожными рыбаками на Финском заливе каждую весну. Льдина раскололась прямо под Галиной, и она стала быстро погружаться под воду: в валенках с галошами, в толстом тулупе у нее практически не было шансов спастись, она утонула почти мгновенно. Муж и еще пара рыбаков пытались ее спасти; Борис бросился в воду, звал жену, нырял, долго барахтался в ледяной воде, никак не хотел отказываться от своих тщетных попыток спасти жену. Те, кто был рядом, в конце концов вытащили его. Однако даже его тренированный, могучий организм не вынес длительного переохлаждения, и он умер в больнице, не приходя в сознание.
И Борис, и Галина были единственными детьми у своих родителей. Теперь семью Лаптевых постигла та же судьба, что и многих коренных ленинградцев, которые в блокаду лишились почти всех родственников. Дедушка с внучкой остались одни.
Придя утром на работу и узнав в институте о несчастье, постигшем Лаптева, Антон бросился к старому другу в Питер. Он был одним из первых, кто вошел в квартиру на Литейном после возвращения деда с внучкой из больницы. Иван Петрович осунулся и похудел. Глаза за толстыми стеклами очков покраснели и слезились, стали как будто еще меньше и беззащитнее. Профессор сидел в гостиной на диване, уставясь в пол, и не двигался.
Антон подсел к нему, обнял за плечи и сказал, неожиданно для себя перейдя на «ты»:
– Не надо, не сиди так. Лучше поплачь, легче будет.
Иван Петрович, так и не отведя взгляда от пола, не пошевелившись, произнес каким-то бесцветным голосом:
– Нет, Антоша. Мне теперь плакать нельзя, а то так и до могилы недалеко. А мне еще внучку поднимать…
Разумеется, Антон взял на себя всю организацию похорон и поминок. Забот было много, города он совсем не знал. Но ему на помощь пришли коллеги Бориса и Галины. Женщины молча хлопотали на кухне, молодые мужики, чем-то похожие на Бориса, такие же здоровые и бородатые, ездили договариваться в загс, на кладбище, к сторожам и могильщикам… Службы, которая взяла бы на себя организацию всего этого скорбного дела, тогда в Ленинграде еще не существовало, она появилась позже.
Антон возвратился из Питера в Москву вместе с Иваном Петровичем и Настенькой. Невысокий от природы, Лаптев, казалось, стал еще ниже ростом, горе придавило его. Он потерял сон, категорически отказывался принимать успокоительное или даже простые сердечные капли. Если бы не внучка, он, пожалуй, не пережил бы случившегося. Только ответственность за ребенка заставляла его как-то держаться.
После долгих раздумий о том, как лучше построить его общее с Настенькой будущее, Иван Петрович покинул пост директора института и остался заведующим лабораторией и ведущим научным сотрудником. Антон, принявший несчастье своего старшего друга и шефа близко к сердцу, теперь все реже виделся с ним на работе, но старался по-прежнему бывать у него по выходным. А ведь у него на руках был еще и отец, отдалившийся от всех и практически ушедший в себя, который тоже требовал внимания. Антон подумывал о том, чтобы забрать его к себе, но Светлана об этом и слышать не хотела и предлагала поместить Житкевича-старшего в какую-нибудь клинику нервных болезней со строгим режимом. Антон не соглашался, но приходилось признать: проблему ухода за отцом надо было как-то решать.
Антон успевал подумать о своих проблемах в течение коротких перекуров плотно забитого делами дня, во время переездов по городу, поздними вечерами, когда возвращался домой с очередных переговоров… И вот однажды, когда он, оказавшись дома, устало поцеловал Костика перед сном и быстро сообразил себе ужин, состоявший из самостоятельно сваренных пельменей, в квартире раздалась трель телефона. Житкевичу часто, и в урочное, и в неурочное время звонили коллеги и партнеры по бизнесу. Но это был особый звонок: на другом конце провода Антон услышал голос Сергея. Друг был в Москве и хотел с ним увидеться.
Сергей Пономарев почти никак не давал о себе знать все последние годы. Он не виделся с бывшим одноклассником после возвращения того из армии, не был на свадьбе у Антона со Светой. Да это и понятно, думал всегда Антон: ведь молодой дипломат проходил практику в Китае, затем работал в этой стране, строил карьеру… Сергей поздравил приятелей письменно по дипломатическому этикету – сразу и со свадьбой, и с рождением сына. Сообщал о себе всегда крайне скупо, и из его редких писем – не больше двух-трех за все время – ничего нельзя было понять о его жизни: какая должность, чем занимается, женился ли…
Зная друга, Антон понимал: если бы все было отлично, он бы непременно похвастался, сообщил о своих достижениях. А вот если жизнь складывается средненько – все как у всех, хотя и в Китае, – то и писать не стоит. Антон же вспоминал Сергея часто, особенно в последнее время. Ему очень нужен был близкий человек – и не пожилой, а его возраста, сходный с ним по мироощущению, который помог бы разобраться в тупиковой семейной ситуации Житкевичей. Дело в том, что лучше она не становилась: Светлана продолжала бойкотировать свои семейные и супружеские обязанности, где-то пропадала по вечерам и по выходным. И Сергей – единственный человек, думал Антон, который, хорошо зная и понимая Светку, сможет поговорить с ней по душам, может быть, в чем-то переубедит ее… А самое главное – объяснит ему, Антону, что он сделал не так и почему девка свихнулась.
Как ни странно, ему все еще казалось, что стоит только как следует поговорить со Светланой, и она все поймет, переменится, исправится. Обладая острым и цепким деловым умом, он по-прежнему оставался весьма наивным во всем, что касалось человеческих характеров и взаимоотношений мужчины и женщины. Ему очень трудно, даже невозможно было хотя бы на мгновение допустить, что жена не любит и никогда не любила его, что она просто расчетливая и циничная дрянь, которая многие годы использует его любовь, его заработки, его возможности. Нет, думал Антон, надо только немножко потерпеть, и все встанет на свои места. У них есть условия для нормальной жизни – работа, квартира, друзья, достаточные для безбедного существования деньги. У них есть воспоминания о школьной дружбе, есть чувство, которое связывало и все еще связывает их, а самое главное – есть прекрасный сын, который сделал их брак осмысленным. Это было то, ради чего стоило выстраивать отношения, сохранять семью, стараться простить друг друга.
