Иван Петрович внимательно слушал Антона, ни словом не перебивая его и только время от времени кивая головой в знак того, что он все понимает. У себя дома профессор еще больше походил на старого доброго волшебника; его бородка оставалась все такой же безукоризненной, какой запомнил ее Антон при первой встрече на ВДНХ (только он ее слегка укоротил, и от этого как будто стал моложе), глаза – все такими же внимательными и лукавыми, улыбка все такой же приветливой. На фоне аккуратной и чистенькой кухоньки, где все необходимое хозяйственное оборудование было сокращено до минимума и тем не менее отвечало несколько даже изысканным вкусам хозяина, Лаптев казался Антону самым лучшим в мире слушателем.
– Вы знаете, Антон, я думаю, вы совершаете ошибку, которую и до вас совершали миллионы людей в мире, – неторопливо проговорил он, отпивая ароматный кофе из небольшой чашки и внимательно глядя на гостя из-под толстых стекол очков. – Вы смотрите на Светлану только как на свою жену, воспринимаете ее главным образом как мать Костика. А мы ведь все прежде всего люди, а потом уже чьи-то жены, мужья, отцы, матери, дочери… Подумайте, на что в жизни настроена, нацелена по-крупному ваша жена. Какой у нее характер, какие планы, мечты, что и кого она любит. И тогда вы поймете, что за женщина стала матерью вашего ребенка, с кем вы связали свою жизнь.
– Да поздно уже об этом думать, Иван Петрович, – отмахнулся Антон. – Дело сделано, сын растет. Ему в любом случае нужна мать, и другой у него уже не будет. Но беда в том, что иногда мне кажется, будто рядом со мной совсем незнакомая женщина. А то, что я прежде принимал за любовь, словно бы вовсе никогда и не существовало. Если все это было, то куда подевалось?
Лаптев молчал, покачивая головой. Он явно не хотел навязывать гостю свою философию жизни, свои ценности и свое отношение к миру. Ему не слишком-то понравилась Светлана, но Антон сам отвечал за свой выбор, свою семью, свое будущее. И, словно по какому-то молчаливому уговору, они перешли от конкретной проблемы к общим рассуждениям. Например, о том, можно ли переделать человека – объяснить взрослой женщине, что она неправильно живет, напрасно мучает себя и других… И пришли к неутешительному выводу, что сделать это, даже при наличии большой любви, в принципе невозможно. А потом они от семейных дел Антона как-то незаметно и быстро перешли к тому, что интересовало их больше всего на свете, – к медицине и электронике.
Короткий зимний день был уже на исходе, когда Антон с Костиком вышли от Ивана Петровича. Проведя время в такой дружеской обстановке, Антон как будто глотнул свежего воздуха. Конечно, семейная жизнь у него складывалась не совсем так, как хотелось, но теперь он опять был полон решимости не сдаваться. Сегодня все казалось ему по плечу. К тому же его очень радовало, что Костик выглядел таким довольным. Настенька, как выяснилось, прекрасно умела обращаться с малышами. Она занимала ребенка целый день: накормила его обедом, уложила спать, придумала для него кучу интересных игр. Костик не капризничал, чувствовал себя, как дома, и даже не хотел расставаться со своей новой подружкой.
С этого дня Антон стал часто бывать в доме у профессора; их совместная работа и дружба возобновились. Иногда Житкевич оставлял сына с Настенькой, и они с Иваном Петровичем получали возможность засесть в институте и хорошенько поработать. Лаптев и прежде был наставником для Антона, но теперь, когда у парня появилось столько проблем, как будто не имеющих прямого отношения к науке, профессор стал ему еще ближе. Целеустремленности, оптимизму, умению не сворачивать со своего пути Антон в те годы учился именно у него.
Работа была для Антона отдушиной, а семейная жизнь оставалась по-прежнему трудной и невеселой. Новые перспективы подстегнули его к успешному окончанию института. Он сдал государственные экзамены, защитил диплом по теме, близкой к тому, над чем они работали с Лаптевым, и в результате – чему удивлялись все окружающие – умудрился окончить институт с тем самым курсом, на который когда-то поступил, компенсировав два пропавших из-за армии года.
Костику тем временем пошел уже третий год. Он с удовольствием ходил в детский сад, был заводилой в группе, отличался подвижностью, бойкостью и общительностью. Любил громко, с выражением читать наизусть стихи, знал все буквы, отлично считал… Антон не мог нарадоваться на него и, глядя на родную мордашку, то и дело вспоминал так рано ушедшую из жизни мать: мальчишка и в самом деле становился все больше похожим на нее. И, грустя и утешаясь одновременно, Антон любил малыша всем сердцем.
Когда Антон получил диплом, у него был уже солидный стаж работы в научно-исследовательском институте, возглавляемом Иваном Петровичем Лаптевым. Тот зачислил любимого ученика к себе лаборантом, еще когда парень только окончил школу. И к окончанию вуза Антон оказался обладателем солидной научной биографии: за плечами у него уже было участие в нескольких научных разработках, выступления на научных конференциях, проходивших в Москве, соавторство в статьях такого крупного ученого, как профессор Лаптев.
Получив диплом, молодой медик сразу взялся за кандидатскую диссертацию, опираясь на то, что было у него к тому времени наработано. Быстрая защита только укрепила его и без того блестящие позиции, и через два года он уже был начальником отдела микроэлектроники в лаптевском институте.
Антон оказался на гребне успеха. Ему все удавалось, все радовало… Все – кроме отношений с женой и обстоятельств семейной жизни, которые зашли уже в столь глухой тупик, что превратились в постоянную, саднящую занозу в сердце.
А в стране как раз в это время началась перестройка. Открылись границы, стало возможным общение с иностранными коллегами; все вокруг закрутилось и завертелось. Наконец-то появились возможности продажи и покупки новых технологий, методик, разработок, программ… Более того, впервые ученые смогли продавать не только идеи, но и собственные мозги, и в открывшиеся шлюзы хлынули потоки отъезжающих за рубеж, готовых обменять свой интеллектуальный потенциал на заграничные гранты и зарплаты. В медицинском научном мире – как, впрочем, и в сообществе химиков, физиков, микробиологов и так далее – началось великое волнение.
И тогда интеллектуальная элита России разделилась на две категории. Одни ученые хотели работать так же, как и ранее – проводить эксперименты, исследовать, внедрять в практику свои разработки, публиковаться, «удовлетворять личное любопытство за государственный счет», как шутили еще в советские времена. Другие же принялись спешно учиться продавать эти самые новые технологии, разработки и прочее. Это были менеджеры от науки, хорошо знающие достижения страны в этой области, смело бросившиеся в рынок, так откровенно презираемый их коллегами из первого круга.
Антона тянуло и к первым и ко вторым. Как человек молодой он рвался на большую арену, на простор мирового сообщества, а как въедливый и азартный исследователь не мог и не хотел покидать свой узкий и кастовый мирок. Поэтому он мечтал совместить оба направления – старое и новое. Его стремление одобрял и сам Лаптев. И из Антона на самом деле со временем должен был выйти отличный ученый нового поколения – менеджер и исследователь в одном лице.
Отдел, которым в то время руководил Антон, заключил несколько крупных договоров. Появились первые, весьма большие по тогдашним меркам деньги. И их можно было смело тратить на оборудование, на заработную плату персоналу, на продолжение исследований. Антон, с головой уйдя в работу, радовался новым возможностям.
Как ни старался он проводить дома побольше времени, у него это получалось катастрофически плохо. Новый график не позволял ему расслабиться ни на минуту. Это были горячие деньки, страна перестраивалась, делались заготовки на будущее, и для семьи молодой ученый неизбежно превращался в воскресного папу. Многие его друзья и коллеги жили в таком же режиме, но у них были сильные тылы – нормальные жены, родители, помогавшие обеспечивать будущее семейное благополучие.
На Светлану же опереться было невозможно. Наоборот, она постоянно создавала Антону все новые и новые проблемы. Молодая, красивая женщина без конца жаловалась, упрекала его в том, что он не ходит с ней на концерты и не читает модных книжек, не принимает участия в ее светской жизни, не украшает ее существования… Иногда Антон с грустной усмешкой вспоминал фразу из прочитанного когда-то французского романа: «Жена вошла в семейную жизнь, как в кондитерскую, а меня представляла этаким кондитером, главная задача которого – усластить и украсить ее жизнь…» Светлана оказалась из разряда именно таких жен. Для нее муж, по сути дела, никогда не был авторитетом, а теперь, занятый непонятными для нее исследованиями, какими-то учеными советами и партнерами, он потерял в ее глазах остатки привлекательности.
