За что она так презирала свекровь? Это Светлане и самой было непонятно, но очень скоро сделалось для девушки непреложным фактом. Может быть, за простоту? За покорность? За то удовольствие, с которым она тянула быстро ставшую ненавистной для нее, Светланы, лямку жены и матери? За то, что Анна Алексеевна любила всем известные песни у костра, получала настоящую радость от своей домашней работы за компьютером и бесплатно лечила всех своих знакомых?.. Невестка не хотела разбираться в истоках своей неприязни к свекрови.
Однако Анне Алексеевне, пожалуй, повезло: она не успела узнать о чувствах невестки, потому что умерла во сне, неожиданно для всех своих близких, через год после рождения внука. Застарелая болезнь сердца дала о себе знать. Она как медик, наверное, понимала, что может уйти из жизни в любой момент, но никогда не говорила мужу и сыну, насколько серьезно ее положение. Может быть, именно это понимание и делало ее такой доброй, такой любящей и снисходительной к родным людям…
Отсутствие в их жизни этой нежной и ласковой женщины быстро почувствовали все Житкевичи. Как ни странно, это касалось и Светланы тоже; она и не подозревала, как много хлопот по уходу за ребенком незаметно брала на себя свекровь. Теперь мальчика не с кем было оставлять, когда его матери нужно было, как она говорила, «пробежаться по городу». Но Светлана быстро решила эту проблему. Она стала оставлять малыша либо своей матери, либо срочно нанятой на почасовую работу няньке.
Однако Клавдия Афанасьевна продолжала много работать, обшивать клиенток, которых нельзя было терять, и не могла постоянно откликаться на просьбы дочери. А нянька оказалась слишком уж дорогим удовольствием. Когда стали заканчиваться деньги, подаренные им на свадьбу и заработанные Антоном на мелких подработках, Светлана оказалась запертой в квартире с ребенком на руках. Антон уходил рано, приходил поздно. Ночью он постоянно вставал к ребенку и потому выглядел усталым.
У них не оставалось времени на нежности ни вечером, ни днем, а ночью давно уже не было даже разговоров ни о каком сексе. Светлана не хотела решать эту проблему. Она боялась спирали, боялась принимать гормональные таблетки и очень боялась повторной беременности. Все другие пути решения вопроса тоже ее не устраивали (то ненадежно, то «невкусно», то долго…). Мало-помалу молодая женщина превратилась в злобную, вечно раздраженную, опустившуюся домохозяйку. Она начала много курить, и в маленькой квартирке с ребенком постоянный сигаретный смог быстро сделался невыносимым. Но Светлана во всем находила для себя оправдания: она еще так молода, ей так хочется тратить деньги, развлекаться, ходить в гости, в клубы, ездить за границу на курорты, а она вынуждена влачить это жалкое существование, терпеть эту ужасную, нищую жизнь…
Она жаловалась всем: матери, свекру, подругам, едва знакомым людям… И вскоре уже большинство из них смотрело на Светлану с осуждением, а на Житкевича-младшего – с жалостью. Однако Антон ничего не замечал. Он был слишком увлечен наукой, учебой, семейной жизнью, которая не казалась ему ни слишком тяжелой, ни слишком грустной. Ему удалось экстерном сдать экзамены за следующий курс, а это была большая нагрузка. Став отцом и мужем, он практически не мог заниматься дома, часами просиживал в библиотеке. И к тому же жена нагрузила его обязанностями по хозяйству. Молодой отец бывал с ребенком у врачей, бегал с ним на прививки, вставал к нему ночью, ходил на молочную кухню… Катастрофически не высыпался, стал хуже заниматься. У него накопилась усталость.
Однажды он решил было посоветоваться с отцом, но быстро отказался от этой затеи, с грустью заметив, насколько отдалился от него Николай Васильевич после смерти Анны Алексеевны. Дело не в том, что отец разлюбил Антона или сделался равнодушным к маленькому внуку, просто со смертью жены он как будто лишился той опоры, что незримо поддерживала его на протяжении всей жизни, потерял интерес ко всему и всем. Он стал реже навещать молодых, не смотрел на Костика даже в те редкие минуты, когда находился рядом с внуком. Теперь выходные он чаще всего проводил дома в полном одиночестве или в обществе заранее припасенной бутылки. Завел знакомство с какими-то странными субъектами, вел с ними долгие философские разговоры ни о чем и опускался с немыслимой быстротой.
Антон все видел и очень переживал за отца, однако мог приезжать к Николаю Васильевичу лишь изредка, когда это позволяли его дела и семейные обязанности, что случалось весьма нечасто. Сам же Житкевич-старший никакой инициативы к общению с Антоном не проявлял, и сын с отцом все более и более отдалялись друг от друга.
Однажды в субботу утром Антон отправился с Костиком на прогулку. Светлана еще спала: она любила допоздна засиживаться перед телевизором и вставала после таких ночных бдений лишь к обеду.
Антон, стараясь не шуметь, накормил сына завтраком, одел его, и они, взяв санки, тихо вышли за дверь. Снега в том году было много, и молодой отец, усадив Костика в санки, двинулся по знакомому бульвару, мимо детского сада, куда надо было уже скоро оформлять ребенка, через запорошенный белой поземкой сквер. Такая прогулка не мешала Антону думать о наболевшем: сын что-то лепетал, а его отец, двигаясь медленным, широким шагом, в это время прокручивал в голове возможные варианты решения своих проблем.
Они уже дошли до широкой магистрали, когда Антона вдруг осенило: он больше не может вариться в собственном соку, решать все вопросы самостоятельно. Он должен, просто обязан немедленно поговорить с кем-нибудь о своих делах. Ему нужен совет старшего, рассудительного и мудрого товарища. Отец был не в счет – его самого нужно теперь поддерживать. А вот профессор Лаптев…
Имя, так неожиданно всплывшее в памяти, подтолкнуло Антона к решительным действиям. Он не успел еще сформулировать для себя мысль: «Вот кто мне сейчас нужен!» – а его рука уже поднялась в высоком жесте. Он быстро погрузил малыша и санки в подкатившую машину, назвал адрес Ивана Петровича, и такси помчалось в сторону Ленинского проспекта.
Разумеется, ранним субботним утром профессор оказался дома и несказанно обрадовался неожиданному приходу Антона. У него, как обычно в каникулы, гостила любимая внучка. Настенька уже давно стала школьницей. Она обрадовалась, увидев малыша, заботливо помогла раздеть Костика и повела его играть в свою комнату. Мужчины получили свободу и смогли спокойно поговорить.
В аскетичной, но стерильно чистой холостяцкой кухне профессора Антон расслабился. Иван Петрович быстро приготовил для гостя несколько аппетитных тостов с сыром, поставил перед ним чашку ароматного кофе и уселся напротив. Антон давно уже отвык от того, чтобы за ним кто-то ухаживал, и эти простые и гостеприимные жесты старшего друга вдруг ввергли его в состояние, близкое к слезам. Только теперь он понял, как истосковался по нормальному общению, по теплу и заботе близких людей, по дружескому участию. Он и не подозревал, что сможет так открыться перед Иваном Петровичем, так распахнуть перед ним все тайники души, так подробно рассказать о наболевшем.
Не замечая, как бежит время, он поведал старому профессору о состоянии отца, о его депрессии после смерти матери. Рассказал и о том, что сам тоже близок к отчаянию, потому что запутался в своих семейных делах. Он не знал, как помочь отцу, прежде такому умному и сильному, – Антон вообще искренне недоумевал, как такие превращения могут происходить с людьми. Он не знал, как справиться с тоской по матери, которая столько лет незаметно опекала его и гордилась им.
Не знал он и что теперь делать со своей не прошедшей, но запутавшейся в каких-то силках любовью. Рассказывая Лаптеву о жене, о том, что у нее какие-то другие интересы в жизни, непонятные ему, Антону, он ни словом не пожаловался на Светлану. Утаил, что она бесконечно ноет, раздражается, сердится на них с Костиком… Но сказал профессору, что жена его, видимо, не создана быть домохозяйкой. Простая работа по дому, уход за ребенком – все это вызывает у нее отвращение, может быть, даже протест. Она настаивает на том, что муж должен ей помогать, и это требование, конечно, справедливо; Антон старается изо всех сил. Но если он полностью возьмет на себя обязанности по дому, то ничего не успеет сделать в науке, и это отразится не только на его карьере, но и на благосостоянии семьи, на финансовом положении той же Светланы… Ведь ему еще два года учиться, а халтурить в медицине нельзя.
Иван Петрович внимательно слушал Антона, ни словом не перебивая его и только время от времени кивая головой в знак того, что он все понимает. У себя дома профессор еще больше походил на старого доброго волшебника; его бородка оставалась все такой же безукоризненной, какой запомнил ее Антон при первой встрече на ВДНХ (только он ее слегка укоротил, и от этого как будто стал моложе), глаза – все такими же внимательными и лукавыми, улыбка все такой же приветливой. На фоне аккуратной и чистенькой кухоньки, где все необходимое хозяйственное оборудование было сокращено до минимума и тем не менее отвечало несколько даже изысканным вкусам хозяина, Лаптев казался Антону самым лучшим в мире слушателем.
