Ваш Сергей
=====**
18 мая, четверг
п. Холмогоры
Архангельской области
Марина!
Вы не представляете, как приятно мне было получить на почте ваше письмо!
Вам пришлось специально наводить справки, звонить моим коллегам, узнавать наш адрес в Архангельской области… И это тоже почему–то приятно…
Забавно, но я впервые вижу ваш почерк. Он у вас симпатичный — аккуратный, но не занудливый. Я бы сказал, энергичный и оптимистический. И сразу видно, что в школе вы были хорошей ученицей. Кстати, письмо шло довольно быстро — по штемпелям получается, меньше недели. Может быть, это даже и не плохо: когда понимаешь, что ответ получишь не раньше, чем через полмесяца, поневоле с особой тщательностью отбираешь слова.
Пытаюсь сговориться с местной телефонисткой, чтобы она разрешала мне время от времени подключать мой портативный компьютер к телефонной сети, а через сеть к Интернету, но пока мне это не удалось. Телефонистка относится к моей идее подозрительно: как бы мой компьютер чего не попортил в ее хозяйстве — тогда весь поселок останется без связи. Да и вообще, она не знает, разрешено ли это начальством. Все–таки со мной иностранец. А вдруг мы передадим в этот самый Интернет какие–нибудь государственные секреты? Что тогда?
Кстати, вы обратили внимание на название деревни? Да–да, это те самые знаменитые Холмогоры, из которых Ломоносов пешком ушел делать свои перевороты в мировой науке.
Сейчас это обычный сельский район. Располагается совхоз, который теперь называется сельскохозяйственным акционерным обществом. Разводят коров холмогорской породы. А мой голландец помогает этим коровам выйти на мировые уровни привеса и удоя. А с голландцем и я по мере сил.
Вы пишете, что в Питере уже лето. Надо же… А тут еще глубокая весна… В тенистых низинках лежит снег. Может быть, поэтому Питер, редакция и вся наша привычная жизнь кажутся далеко–далеко. На другой планете.
Живем мы по–деревенски. Не жизнь, а чистая пастораль. Наша гостиница — это рубленый домик в четыре окошка. Оконца на северный манер высокие — чтобы зимой не заносило снегом. Милая женщина, которая в гостинице и администратор, и уборщица, дважды в день приходит топить печки… Она же кормит нас домашними обедами. Борщами, пирогами с капустой, сырниками с вареньем из дикой земляники.
Первые дни мы с голландцем все никак не могли привыкнуть к местному неторопливому ритму жизни, я вслед за ним все время куда–то рвался и спешил. А потом понял, какое счастье выпало мне на долю: на несколько месяцев быть выключенным из суеты, подумать о вечном…
Моего голландца здесь встретили ласково и хлебосольно. Без конца кормят, произносят многословные тосты за дружбу и выпивают за его здоровье. Огорчаются, что сам голландец категорически не пьет. А с этим делом местное население связывало серьезные надежды. В плане установления контакта и дальнейшего братания.
Гостеприимство окрыляет голландца. Его первые указания и рекомендации выслушали вежливо, не возражали, согласились… Он страшно доволен. Коллеги, уже побывавшие в России, предупреждали его, что внедрять новое будет очень трудно. А у него все идет как нельзя лучше. Хотя я замечаю, что местный народ, разговаривая с ним, отводит глаза. Им не хочется огорчать иностранца, но у меня закрадывается подозрение, что они убеждены: все равно из его советов ничего не получится
Несмотря на ласковость и покладистость, я замечаю тщательно скрываемую настороженность к иностранцу: кто его знает, что у него на уме. Да и то сказать, не похож голландец на нашего человека. Лет уже под шестьдесят, а он гладок, розовощек и жизнерадостен, как ребенок. Волосы вьются мелким бесом и стоят непокорной шапкой, глаза за круглыми очками — небесно голубые и наивно–проницательные.
Зовут его Йохан. А фамилия Брамс. Йохан Ван дер Брамс. Местные зовут его наш Ван, Ваня.
Местное племенное хозяйство выиграло европейский грант — на деньги Европейского Сообщества здесь будут внедрять самые современные методы животноводства — силами Ван дер Брамса и его коллег. Для того, чтобы здешнее хозяйство стало примером для подражания всех окружающих.
Брамс исполнен гордости и значимости своей миссии.
Сельскохозяйственное дело, на его взгляд, поставлено в Холмогорах хоть и добротно, но на средневековый манер — в Европе у каждой коровы давным–давно компьютер на шее.
Народ вокруг невозмутимый и доброжелательный. Живет вечными ценностями. Любовью, дружескими застольями, верностью и коварством. А всякую суету, вроде удоев, рациона питания, санитарии — воспринимает хоть и терпимо, но равнодушно
Короче, простор для деятельности есть…
А как у вас?
Вы пишите, что журналу не хватает такого автора, как я. Не думаю, что это такая уж потеря, но спасибо вам за добрые слова.
Вы спрашиваете, не могу ли я прислать что–нибудь написанное — вам абсолютно нечего ставить, одна Федякина. Отвечаю: пока еще ничего не писал. Хотя местная неторопливая жизнь и располагает.
Есть, правда, парочка написанных когда–то давно рассказов. Нашел их случайно среди бумаг. Перечитал… Весьма грустное впечатление. Рассказы какие–то нервные, с надрывом. Автор будто пытается что–то кому–то доказать… Особенно это чувствуется здесь, в деревне, где от близости с природой душа наполняется покоем и гармонией. Видимо, поэтому рассказы эти я вам в свое время и не отправил.
Но если вы просите — отправляю. Не понравится — просто выбросьте в корзину.
Всегда ваш,
Помор в первом поколении
Сергей
— Что поделаешь, старина… Молодежь подпирает… — сказал директор театра. — В любом случае, ты можешь гордиться. Успех ученика — это прежде всего успех учителя. Я уж не говорю о ваших личных отношениях.
— А мне ваш балет нравится намного больше, — сказала старший репетитор. — Сколько мудрости, сколько поэзии, сколько такта… А у нее — только литавры и фанфары, литавры и фанфары… Уж не знаю, приятно вам это слышать или нет.
Он грустно кивнул. Он понимал: старые друзья пытаются его утешить. Сегодня стало известно решение жюри: профессиональная премия в последнюю минуту была присуждена не главному номинанту, его спектаклю, которому отданы полтора года жизни, весь опыт и жар сердца, а постановке, которую осуществила на вспомогательной сцене молодой балетмейстер — его ученица и почти жена.
Это было тем более знаменательно, потому что приближался его пятидесятилетний юбилей. По всем предположениям в этот год коллеги должны были отдать самую престижную в профессиональной среде премию ему — как признание многолетних заслуг. А отдали все–таки ей…
— Спасибо на добром слове, — усмехнувшись, сказал он друзьям. — Спасибо…
Друзья почувствовали, что ему лучше остаться одному, и, переглянувшись, под разными предлогами вышли из его кабинета. В открывшуюся при этом дверь с первого этажа донеслись звуки музыки и аплодисменты.
А он остался сидеть за столом, сцепив перед собой руки, печально глядя на покрывающие стены премьерные афиши разных лет, драгоценные автографы, оставленные прямо на обоях, фотографии…
«Что поделаешь, — сказал он себе, стараясь, чтобы получилось шутливо. — Это когда–нибудь происходит с каждым. Вершину в конце концов приходится уступать. Собственно, ничего страшного не произошло. Мой спектакль имеет большой успех, рецензии восторженные. Но премия за новаторство досталась не мне. Это означает, что мои ниспровергания авторитетов уже стали традицией. Только и всего!»
Но говоря об этом, он чувствовал, что дело было вовсе не в премии… В своей бурной жизни ему не раз приходилось проигрывать. И каждый раз неудачи вызывали хорошую ярость, прилив сил, решимость в следующий раз обязательно победить. Решимость… А не грусть, как теперь… Нет, дело вовсе не в премии…
«Нечего было влюбляться в девчонку, которая на семнадцать лет моложе тебя, — невесело пошутил он. — Кстати, могла бы и зайти после пресс–конференции… Все–таки не чужие…»
…Она вошла как всегда легко и решительно. Но сразу остановилась, затворив спиной дверь.
— Ну? — затаив дыхание, спросила она.
— Поздравляю, — сказал он и почувствовал, что его голос звучит кисло.
— Я не об этом, — досадливо мотнула она головой.
Что–то кольнуло его в сердце. Она даже не считала нужным об этом говорить. Как будто ее победа в этом конкурсе была делом прошлого. И не то, чтобы само собой разумеющимся, но… Как будто сама она была уверена в своих силах, в том, что за ней будущее, и эту уверенность не могло поколебать никакое решение жюри.
