Но сам Йохан немного спал с лица: отношение местного населения к его гуманной и благородной миссии становятся более менее понятно.
Народ здесь симпатичный. С одной стороны — наивный. С другой — проницательный и хитроватый. В основном, деликатный. Даже застенчивый. И женщины все — красавицы. Красивые невозмутимой северной красотой.
Но все категорически убеждены, что любая европейская наука, может быть где–то и верна, но к нашим холодам и просторам никак не применима.
Поэтому слова Брамса все воспринимает с терпеливым снисхождением. С ним не спорят, даже соглашаются, но продолжают делать все по–своему. По старинке. А к нему относятся как к безобидному, чудному, себе на уме учителю. Скажем, ботаники.
Впрочем, по российской традиции его даже полюбили: а чего, мужик симпатичный, не злой, и им добра желает. А уж то, что ничего из его советов ничего не получится — так это не его вина. Такая у нас планида …
Наши все время хотят поразить его широтой души и удалью. Например, во время застолья. Первое время Йохан постоянно мучился животом — у них не принято столько есть и пить.
Большие надежды местное население возлагало на первое мытье в бане. Казалось, что уж нашего пара голландец точно не выдержит. А он выдержал. И в ледяную воду бросался вместе со всеми. Знай ихних, голландских! Вот только от стакана самогона за легкий пар отказался.
Кстати, Йохан вывел свою собственную теорию, почему в России так много пьют. Оказывается, потому, что пища у нас непомерно жирная, содержащая чудовищное количество холестерина. А холестерин, как известно, разлагается алкоголем. Так что резоны повального пьянства — медицинские!
Ему выдали на складе резиновые сапоги от «Красного треугольника» и стеганую телогрейку на меху. Агроном пожертвовал ему свою кепку, и теперь, даже несмотря на золоченую оправу очков от Диора, его не отличить от местного жителя. Родная голландская мама не признала бы, не говоря уж о жене и прочих родственниках.
В свободное время голландец разглядывает картинки в подшивке старых журналов «Моделист–конструктор» — нашел в местной библиотеке. Помните, был такой журнал для пытливых и рукастых пионеров.
А я начал кое–что кропать. Может быть, через пару дней пошлю…
Ваш Сергей
Временный односельчанин Ломоносова
=====**
15 июня, четверг
п. Холмогоры
Архангельской области
Марина!
Посылаю вам новый рассказ. Из тех, что написаны уже здесь.
Кажется, кое–что удалось. Хотя, конечно, далеко не все…
Прошу любить и жаловать: новый сказочный персонаж — благородный банкир…
А как вы там? Что нового в редакции? Чиркните пару строк.
С северным приветом,
Ваш Сергей
Отец Ники — один из директоров известного банка. Узнав это, люди, как правило, не могут сдержать жадного любопытства. Нике пора бы давно привыкнуть, а ее каждый раз коробит. Она же не диковинка в зоопарке! Что на него пялиться!
И вообще, в их положении трудно найти человеческое к себе отношение. Люди относятся или враждебно — у-у, богачи! — или заискивают.
А между тем ее папа — очень простой человек. Терпеть не может приемы, банкеты, поездки. Он трудоголик. Торчит в своем банке с утра до вечера, и часто по выходным. И дома все время просматривает какие–то сводки в Интернете. А в свободные часы любит посидеть в кругу семьи. Чтобы только свои: мама, Ника, брат… Вместе поиграть в лото. Любит молодую картошку с малосольными огурцами, домашние рыжики…
Никин папа вырос в маленьком городке, в скромной семье. И всего добился сам. Поступил в университет, потом в аспирантуру, изучал экономические науки, потом сделал стремительную карьеру в банке. К людям несамостоятельным он относится презрительно. Нике, как девушке, еще бывают поблажки, а младшего брата Ваську держат в черном теле, не то, чтобы шофер на машине подвез, карманных денег дают в обрез. Иначе, как говорит папа, из него ничего в жизни не получится.
Ника тоже считает, что в жизни нужно быть самостоятельной. Поэтому и специальность себе выбрала такую, чтобы потом твердо стоять на ногах.
Впрочем, у них на юридическом многие из непростых семей. Ребята честолюбивые, азартные. Но атмосфера сложилась веселая и дружная. Если складчина, то кто сколько может. Собраться — у кого квартира позволяет. И с девчонками никаких пошлостей, отношения товарищеские. Ника многим нравится, но к ее независимости относятся с уважением.
А Нике нравится Ларин. Хотя об этом никто не знает. И сам Ларин в первую очередь.
Если бы Ларину кто–то сказал, что он любит Нику, он бы рассмеялся. Глупости! Потому что… потому что она — вон кто, а он… У семьи Лариных нет ни денег, ни связей. Да что там! И самой семьи–то нет. Родители давно развелись, у мамы новый муж, маленький ребенок. Отец вообще неизвестно где. Ларин живет в пригороде у тетки. Но это его личное дело, оно ровным счетом никого не касается. Даже если бы в один прекрасный день Ника выделила его среди других, даже если бы она по уши в него влюбилась, он бы ни за что не стал искать ее любви. Потому что он — человек гордый и всего в жизни добьется сам. Закончит факультет первым учеником, будет работать, как проклятый, и когда–нибудь станет знаменитым и богатым. И уж тогда… Тогда… А сейчас ему не нужны отношения, в которых он не был бы равным… Да, сказать по правде, ни у него, ни у нее и времени нет на глупости: каждый день лекции, библиотека, тома юриспруденции, переводы…
Так они и жили, каждое утро тайком отыскивали глазами друг друга в аудитории, а в конце дня расставаясь до утра. Жили, в общем, рядом. Что до поры до времени избавляло от необходимости что–то решать.
Время, между тем, шло. Люди вокруг влюблялись, сходились, женились. За Никой то и дело принимались ухаживать разные молодые люди. Но ей почему–то ни с кем не было интересно, ни с кем она не чувствовала себя свободно. Да и молодые люди никак не могли найти с ней верный тон: или заискивали, или были неоправданно самоуверенны.
На последней практике Ника и Ларин оказались в одном учреждении. Месяц пролетел как один счастливый день. В последний вечер Ларин провожал Нику домой. Не сговариваясь, они пошли по набережной, мимо сфинксов, к мосту. Ларин, который поначалу оживленно рассказывал о каком–то юридическом казусе, постепенно растерял свой энтузиазм. А потом и вообще стал молчалив и задумчив. А Нике было грустно. «Вот и все, — думала она. — Каникулы, потом диплом, и разлетимся в разные стороны».
— Знаешь, а меня Меркурьев замуж позвал, — неожиданно для себя призналась она.
Ларин вздрогнул. Но быстро взял себя в руки. И ухмыльнулся сам себе: «А что, собственно, такого? И что ты ждал? Когда–то это должно было случиться».
— И что ты ответила? — запнувшись, спросил он.
— Обещала подумать, — Ника помолчала. — А ты бы что посоветовал, выходить за него или нет?
Ларин пожал плечами: разве в таком вопросе могут быть советы. В принципе, Меркурьев хороший парень. Хоть и баловень судьбы. А впрочем, откуда он знает…
Ника как–то странно на него взглянула и ничего не сказала. На том разговор и закончился. Они простились, и Ларин уехал за город, к тетке.
Что думал Ларин дорогой — неизвестно, но к тетке он приехал мрачнее тучи.
А нужно сказать, что тетка у Ларина была весьма оригинальной женщиной. Она прожила бурную молодость, не раз страстно любила. Все ее возлюбленные были людьми удивительными: иностранный дипломат, балетный режиссер, известный теннисист. Но в итоге она осталась одна. Укрепившись в убеждении, что мужчины в наше время измельчали и вообще перевелись, а на тех, что остались, нечего и время тратить. Она уехала за город. Жила там с двумя борзыми, на деньги, оставленные теннисистом. Разбила редкой красоты сад. Воспитывала Ларина, оставшегося в пятнадцать лет соломенным сиротой. Кстати, Ларина она жалела и по–своему любила. Хотя и относилась к нему снисходительно, как к представителю слабого пола.
— Что это, зайчик, на тебе лица нет? — насмешливо поинтересовалась тетка, увидев приехавшего Ларина. — В карты продулся?
В другое время Ларин ответил бы грубостью, а тут ни с того, ни с сего расчувствовался и рассказал о Нике и их разговоре. Тетка слушала его сначала вполуха, рассеянно, потом с легким нетерпением, а потом и вообще стала демонстративно проявлять скуку, как будто ей уже стало ясно, чем история закончится.
Наконец Ларин рассказал про Меркурьева и про Никин вопрос. Тетка как–то неопределенно хмыкнула.
