Вот уже неделя, как он официально стал рогоносцем. Каждый волен вести отсчет от любого момента времени. Можно было даже торжественно отметить присвоение сего почетного титула. Многие мужчины мечтают обзавестись рогами – просто для того, чтобы в свою очередь изменять женам, не мучаясь при этом чувством вины. Очевидно, Гектор приспосабливал эти неожиданные теории к своему состоянию будущего отшельника. В подобном исходе не оставалось ни малейших сомнений, ибо женщины считаются существами гораздо более цельными, нежели мужчины. И, стало быть, она его бросит. И тогда он будет всего-навсего брошенным мужем. При мысли о пустой постели, рисовавшейся его воображению, Гектор начинал задыхаться. Его любовь уйдет, оставив простыни холодными. И кофе тоже будет вечно холодным (но как его варить, этот кофе?). Он будет целыми днями торчать перед телевизором, и его пижама покроется несводимыми пятнами. Он забудет, что он как-никак тоже был мужчиной, способным бриться по утрам. Так вот нет же, не бывать такому! Он отвергает эту участь робких и депрессивных; его честолюбие простирается куда дальше. Он станет другим, он обязан стать другим! Он чувствовал, что ради любви даже готов обойтись без мытья окон. Он простит ей волосатое тело чужого мужчины, счастливое тело, управляемое еще одними дурацкими мозгами. Он простит заблуждения плоти, которой необходимо совокупляться с кем попало, чтобы существовать! Каждому известны собственные отклонения. В общем, надо это принять, не особенно пытаясь вникнуть.
Надо застать ее врасплох – он не видел никакой иной стратегии, чтобы вновь завоевать свою жену. Заставить ее широко раскрыть глаза от изумления. Он подумал было встретить ее роскошным ужином – ее, возвращающуюся домой в чужом поту. Адюльтер тоже можно вылечить любовью. В прошлый раз ей понравилось жаркое, которое приготовила Лоранс. К несчастью, тут ему приходилось ограничиться благими намерениями, ибо нынче вечером он был совершенно не в состоянии приготовить что бы то ни было. Нет, он пригласит ее в ресторан, и ради этого неожиданного выхода она облачит свое тело в платье, достойное принцессы. Поход в ресторан будет просто счастьем. Там будут свечи, которые обволокут полумраком явные неурядицы четы. Мысль о вечере, в ходе которого все может начаться сызнова, подняла Гектору настроение, которое мы уж было сочли умершим. Он вошел в подъезд, совершенно забыв, до какой степени его внешность в данный момент непрезентабельна. Запах собачьих испражнений был так настойчив, что впору было выяснить, кто и чем накормил эту собаку.
К счастью, Гектор никого не встретил в подъезде.
К несчастью, войдя в квартиру в своем непотребном виде человека ниоткуда, он удивил там всех тех, кто вот уже битый час надеялся удивить его самого, и все они, будучи наготове, словно образцовые часовые, принялись вопить: «С днем рождения!». Он узнал Марселя, Брижит, Эрнеста и остальных. Следовало и впрямь быть кретином, чтобы родиться именно в этот день.
Гектор принадлежал к типу людей, которые ненавидят, когда им сюрпризом устраивают день рождения: для него это было не чем иным, как заговором. За его спиной тайно сговаривались, сюрприз подготовили точно так же, как могли бы подготовить измену. Не говоря уж о том, что он им вовсе не помог со своей поразительной инициативой покататься с Жераром на велосипедах, – надо же было додуматься! Эти мерзавцы даже слегка запаниковали, однако быстро оправились, как и подобало организаторам сюрпризов (настоящие профессионалы!). Он-то даже забыл, сколько ему лет. Эти энергичные люди наверняка приготовили торт, который обязательно напомнит ему собственный возраст. Вот зачем они все явились сюда – чтобы праздновать обратный счет, чтобы взбитыми сливками задавить, задушить его ложную молодость. При виде его физиономии настроение у присутствующих испортилось. Что такое могло с ним стрястись? Гектор осознал, что в день, когда он лицом к лицу столкнулся со всеми, кого знал, он выглядел скверно как никогда. А это, несомненно, означало, что его общественное бытие пошло прахом. Впрочем, коллективное снижение настроения оказалось эфемерным. Когда люди устраивают день рождения сюрпризом, они обязаны любой ценой изображать веселье (надо быть приглашенным, чтобы иметь право ходить с надутой физиономией). Все чувствовали себя виноватыми в том, что причинили Гектору такое унижение. Лица стали расплываться в медовых улыбках. Не давая сбить себя с толку, члены семьи вместе с друзьями хором затянули классическую песнь. Тут уж никаких сюрпризов быть не могло: «С днем рожден-е-енья те-бя-я-я!..»
Как это часто с ним бывало (дурная привычка), Гектору захотелось умереть на месте. Чувство стыда, которое он из-за них сейчас испытывал, было непомерно. Он, только что принявший решение стать другим, он, решивший примириться с зарождающейся нимфоманией своей Дульцинеи, в своей попытке стать ответственным человеком был безжалостно раздавлен. Для них всех он был лишь забавой, так было всегда и так всегда будет. Начиная с родителей, которые решили произвести его на свет только затем, чтобы отомстить за уход его брата. Нельзя рожать двух детей с двадцатилетним интервалом, приличные люди так не делают… Он не двигался с места, застыв от необходимости быть собой. Сейчас он бы все отдал за то, чтобы повсюду вокруг него были предметы-защитники, огромные коллекции марок или цеплялок для маслин, которые укрыли бы его от чужих взоров. Среди всех этих людей была его жена, его Брижит. Значит, она сейчас не с любовником; она еще любит его, Гектора, хоть немножко. Это ощущение было слабым и смутным, и все же он расслышал в себе тихое эхо надежды: она все еще его любит… Она предпочла быть на его дне рождения, а не предаваться телесной активности с другим. В конечном счете, оказывается, все-таки имело смысл в какой-то день родиться, а затем этот день праздновать. Она его любила… И на этом оставшемся ему кусочке любви он хотел прожить все свое будущее, подобно потерпевшему кораблекрушение – на необитаемом островке.
Мать его Мирей приблизилась к нему и спросила, что случилось с ее миленьким сыночком. Нужна была целая толпа вокруг, чтобы она назвала его «миленьким сыночком». Этот резкий возврат к действительности имел своим единственным следствием паническое бегство Гектора. Он промчался вниз по ступенькам, но не по всем. То есть одну он просто не заметил. В результате чего, после весьма эффектного падения, скатился на площадку соседа. Не будучи в состоянии подняться, он чувствовал себя, словно кабан, раненный подвыпившим охотником. Брижит, помчавшаяся за ним, стиснула его в своих объятиях, чтобы успокоить. Гектора трясло. Он ничего себе не сломал, но это скатывание по лестнице в довершение всех передряг нынешнего дня ужаснуло его. День явно затягивался.
– Не волнуйся, любовь моя, я с тобой… – И, словно в раскрытой книге читая боль мужа, она прибавила: – Да, я сейчас попрошу их уйти.
И гости покинули неудавшуюся вечеринку по случаю дня рождения.
Дома она уложила его на кровать. Ему было больно видеть ее такой красивой, и все прочие его боли заворчали от этой ненужной добавки. Она раздела его и, окунув губку в теплую воду, осторожно протерла все покрасневшие места у него на теле. Не зная, как лучше начать, она не решалась расспрашивать его о том, что же с ним произошло. И никак не могла понять, почему он пытается ей улыбнуться. А он был просто счастлив, что она возится с ним. Конечно, она любит его, иначе откуда бы эта нежность. Она даже поцеловала одну из его ссадин в странной надежде, что от ее кислой слюны рана незамедлительно затянется. Ее губы также втягивали отраву непонимания, да и следовало ли что-то выяснять? В любом случае, Гектор был неспособен говорить. Говорить пришлось Брижит.
– Твое состояние как-то связано с видеокассетой?… То есть нет, не так… Я не понимаю, почему ты мне ничего не сказал… Я ждала всю неделю, что ты заговоришь со мной об этом… Это фальшивка! Трюк! Мужчина виден только со спины, и мы притворялись. Я заметила камеру, едва ты уехал… И не знала, как быть. Хотела позвонить тебе, чтобы ты объяснил. Думала даже, что ты свихнулся. А потом решила отомстить и инсценировала измену… А ты так ничего и не сказал! За целую неделю – ни намека… Ты решил, что я тебе изменяю, и ни словом об этом не обмолвился… Я больше не верю, что ты меня любишь…
Значит, Брижит не совершала полового акта в их гостиной; то была лишь инсценировка. Она высказалась сейчас за всю прошедшую в молчании неделю. Улыбка Гектора растянулась до самых ушей. Медлительность его мозга еще не позволила ему сообразить, что теперь настал его черед отчитываться. И объяснять, почему он решил снимать на пленку главную женщину своей жизни.
– Зачем ты меня снимал?
Она несколько раз повторила этот вопрос, который потонул в неудержимых слезах. Гектор пытался утешить ее взглядом, сказать, как сильно он ее любит. Он хотел увековечить ее своей любовью. И здесь, в самом сердце этих сфер, оторванных от реальности, он размышлял о своем ответе. Был ли у него выбор? Мог ли он поступить иначе, нежели сказать ей всю правду? Ведь, если она его любит, она же должна понять! Разве может жена бросить мужа только за признание, что больше всего на свете он обожает смотреть, как она моет окна? Такое объяснение в любви не хуже любого другого – особые последствия чувственности. Женщины ведь любят оригинальных мужчин, даже маргиналов? Вообще-то, чтобы узнать, что любят женщины, надо бы пожить хотя бы с двумя, подумал Гектор. Он поднялся с кровати и взял Брижит за руку – за ту самую руку, которую увидел прежде ее лица: главную женщину своей жизни часто встречают перед книгами. Так, держась за руки, они прошли в гостиную. Там мужчина устремил свой указательный палец на оконное стекло, а женщина при виде этого стекла впала в полное недоумение. Пока он ей наконец не объяснил:
