«Я сейчас же пошел проверить, правду ли говорит стюард. Мне было страшно входить в каюту многоуважаемого директора, и я посмотрел в замочную скважину. Сообщение подтвердилось. Мистер Лакран был вылитая акула. Он лежал в постели и, открывая чудовищную пасть, старался нажать кнопку звонка на стене, чтобы потребовать себе завтрак. Руки его превратились в плавники, а увеличившееся тело не умещалось в постели и упиралось хвостом в стену каюты…
Не было никакого сомнения, что за последнюю ночь он потерял все свои человеческие свойства, в частности речь. Из разинутого рта его вылетали хриплые стоны.
Чтобы скрыть ужасную тайну и не подвергать пассажиров опасности быть съеденными мистером Джорджем, я запер каюту и задвинул дверь бочонком, полным воды. Я рассчитывал, что, достигнув берега, мне удастся так или иначе выгрузить мистера Лакрана и передать его родным, хоть и в таком состоянии. Но чудовищный голод привел его в буйство. Сперва он проглотил свою одежду, потом съел постель, диваны, потом ковер, а когда остались одни голые стены, он набросился на свои чемоданы и проглотил их вместе с содержащимис я в них золотыми долларами. По-видимому, именно золотые доллары насытили его, и он спокойно заснул, растянувшись на голом полу каюты.
Проследив за всеми этими событиями в замочную скважину, я подумал, что сон его будет достаточно продолжительным и мы за это время успеем войти в гавань. Однако тайфун разбудил многоуважаемого директора, и он опять начал буйствовать. Он разбил хвостом стекло иллюминаторов, разгрыз своими страшными челюстями раму и, расширив таким образом проем, прыгнул в бурное море…
Публике известен конец этой печальной истории, и я не вижу надобности прибавлять к изложенному что бы то ни было».
— Теперь подпишитесь, — потребовал мистер Браун, очень довольный своим творением.
Я подписал и отдал ему документ.
— Предупреждаю вас, — сказал он, пряча бумагу в карман. — Вы не имеете права прибавлять к написанному ни единого слова. А компания возьмет теперь свой иск обратно и оставит вас на службе…
Я весело смеялся этой истории, но мой товарищ оставался серьезным. Не обращая внимания на бурю, он все так же сидел верхом на стуле, размахивая своими короткими руками.
Во время его рассказа мне вдруг показалось, что кто-то стукнул входной дверью.
— Ветер, — пренебрежительно бросил капитан. — Слушай дальше. История еще не кончена. Много бед она мне наделала! — засмеялся он, все более увлекаемый вдохновением.
На другой день я вышел из больницы. Купил газеты. Во всех было помещено мое письменное объяснение. В Америке поднялся необыкновенный шум. Прежде всего разные религиозные секты и церкви подняли между собой великий спор о причинах, вызвавших превращение мистера Л акра на в акулу. В Голливуде решили снять фильм на эту тему. Множество торговых фирм стали тотчас рекламировать всякие жевательные резинки, всевозможные напитки и препараты, изготовленные специально для предотвращения подобного рода несчастий, а в суде начался бесконечный процесс между компанией и ее кредиторами. Компания заявляла, что, поскольку мистер Лакран жив, права его как акционера остаются в силе. Хоть и в виде акулы, он продолжает занимать прежнее место директора и так далее. Кредиторы оспаривали это. Они утверждали, что так как он уже не человек, то утратил и свои права акционера, а во-вторых — и это главное, — проглоченных им долларов, составляющих ббльшую часть капитала компании, нет налицо и, следовательно, компании грозит банкротство. Но адвокаты компании настаивали на том, что золотые доллары по — прежнему существуют, хоть и в акульем желудке, и, следовательно, они наличествуют. Кроме того, говорили адвокаты компании, никто не знает, не вернется ли в один прекрасный день сам мистер Джордж, чтобы предъявить свои права, и так далее.
Каждый год я получал повестки как самый важный свидетель. Меня приглашали секты, мне приходилось устно подтверждать эту историю в церквах. Наконец рассказ мой был записан на граммофонную пластинку, а меня самого сфотографировали в натуральную величину…
Капитан Негро не выдержал и расхохотался.
Мне опять показалось, что кто-то постучал во входную дверь.
— Ты любишь читать книги, — сказал капитан. — Читал ли ты Джака Лондона?
— Конечно, я читал Джека Лондона.
— Не Джека, а Джака. Так выговаривают по-английски. Джак был моим матросом на сторожевом китобойце. Мы шли в Охотское море наблюдать за ходом китобойной кампании. И он поступил к нам простым матросом. Как-то раз дежурный сообщил мне, что Джак уклоняется от своих служебных обязанностей ради чтения книг. Я подстерег его в трюме, когда он только что впился в какую-то книгу, и дал ему по шее. Да, здорово огрел. Кто мог думать, что он станет таким известным писателем…
Капитан Негро хотел продолжить свой рассказ о Джеке Лондоне, но снаружи громыхнуло как из пушки. Мы вскочили и, растерянно переглянувшись, кинулись в коридор. Буря по-прежнему свирепствовала. Снаружи не было видно ничего, кроме белой мглы и крутящегося за окнами снега.
— Наверное, дерево повалилось, — сказал капитан.
Он пошел в комнату, надел шубу и обмотал голову шерстяным шарфом.
— Пойду погляжу, что там такое.
— Это упал тот старый бук, что скрипел, — сказал я и решил выйти вместе с ним.
На стеклах входной двери налип толстый слой снега. Целый сугроб свешивался с притолоки.
Капитан взялся за ручку и дернул дверь. Сугроб обрушился, и буря швырнула снег нам в глаза. В то же мгновение что-то кинулось нам в ноги и затопотало по дощатому полу прихожей.
— Серненок! — воскликнул мой товарищ.
Мы поспешили закрыть дверь, чтобы не дать Маю вырваться обратно. Но у него не было такого намерения. Он остановился позади нас и, слегка прижав уши, удивленно глядел на нас своими черными глазами. Весь белый, густая шерсть в снегу. Он отряхнулся, и в прихожей поднялась целая туча снежинок и водяных капель. После этого он высунул свой широкий язык и облизал верхнюю губу.
— Разбойник! — промолвил капитан и бросился его ловить.
Серненок отступил к двери, ведущей в комнату, и наклонил в нашу сторону свои маленькие рожки.
— Вот как? — прикрикнул капитан. — С кем это ты бороться вздумал?
Он схватил серненка за передние ноги и поднял его так, чтоб тот не мог брыкаться. Пять минут спустя Май лежал у нас в комнате на полу и облизывался, привода" свою мокрую шерсть в порядок. А капитан Негро держал перед ним длинную речь. Кончив речь, он обратился ко мне:
— Как ты думаешь, почему серненок вернулся один? Где его мать? Не вертится ли она вокруг сторожки?
— Может быть, — ответил я. — Стоит посмотреть.
Мы вышли, но на дворе — ни следа. Буря все засыпала.
Наши дрова исчезли под снегом, и только вырванный с корнем бук лежал возле, похожий на большой длинный сугроб, из которого торчали замерзшие, поломанные ветви.
Шоссе замерзло, заваленное огромными сугробами. Не слышалось ни рокота грузовиков, возивших шпалы и уголь с шахт, ни криков возчиков. Тяжелое молчание легло на белое лесное пространство, и только наши голоса будили уснувшее эхо в снежных туннелях леса.
Оленьи стада собирались в северных котловинах, где ветер слабей, а туманы не так густы. Теперь животные посещали кормушки регулярней, чем когда-либо. Давным — давно было съедено все сено в яслях, засыпанные снегом корыта для овса были изгрызены острыми резцами серн и оленей.
Мы сделали несколько безуспешных попыток засыпать дичи корм. Снег все валил, сугробы росли, мы тонули в них, падали на каждом шагу со своими мешками и в конце концов бывали вынуждены вернуться, не пройдя и половины пути. Все же благодаря великому упорству и ценой многих усилий мы смогли добраться до одной оленьей тропы и привязать к соседним деревьям несколько охапок сена.
Снегопад переставал к вечеру, когда мгла сгущалась, заливая всю гору глухотой и холодной сыростью. Тогда не слышалось ни единого звука. В затуманенном, словно потонувшем мире вечерние сумерки смешивались с мглой, и можно было различить только белизну снега, и то не больше как в двух шагах.
Экономя керосин, мы зажигали лампу, только когда в комнате становилось совсем темно, а пока удовлетворялись светом от затопленной печки, стоя в молчании у окна и глядя, как сереет снег и как мимо нас ползет туман. С дверной притолоки свисал в виде свода целый сугроб. Тень от него падала в коридор. Несколько засыпанных тропинок вело в конюшню, где лошадь целый день жевала сено, а за дощатой перегородкой ютились Миссис Стейк и Май.
После пятидневного снегопада снежный покров достиг полутора метров. Нельзя было никуда ногой ступить, кроме как по двору и к источнику, куда мы добирались с огромными усилиями, протаптывая тропинку каждый день заново.
