— А мы все не можем отвыкнуть от пустой болтовни, — вмешалась Нахад. — Даже когда враг начал наносить удары по глубинным районам нашей страны.
Хасан Хамуда сказал грустно:
— Вся беда в том, что мы потерпели поражение, но не хотим признать этого факта. Когда мы смиримся с этой печальной истиной?
Журналист закурил.
— Русские предпримут еще один шаг для дальнейшего укрепления нашей оборонной мощи.
Опять русские, которых Хасан Хамуда боится больше, чем холеры! Если бы не русские, то пятое июня стало бы для него счастливым днем. Но нет, счастья на этом свете не бывает.
— А мы продержимся до тех пор, пока твои русские пришлют свою помощь?
— Русские не допустят нашего нового поражения! — убежденно заявил Сафват.
— Да хранит нас аллах!
— Русские не преследуют никаких своекорыстных целей! — засмеялся Сафват.
Нахад попыталась перевести разговор с политики на более интересную для нее тему. Она шутливо посоветовала:
— Почему бы тебе не дать брачное объявление в газету?
— Предлагаю такой текст, — добавил Сафват. — «Преуспевающий адвокат, богатый, аристократического происхождения, сорока лет, любящий Америку и про-израильски настроенный, хочет жениться на красивой девушке не старше двадцати лет, придерживающейся ультрасовременных взглядов».
— Боюсь, первым на такое объявление откликнется министр внутренних дел, — усмехнулся Хасан.
Медовый месяц Марзук и Надер провели в Асуане. Вернувшись в Каир, они сняли квартиру на улице Фана. Марзук вновь обрел уверенность в себе, а с ней вернулись надежды и радужные мечты. Надер получила приглашение сниматься в новом фильме. Она поставила условие, чтобы главного героя играл Марзук. Ей заявили, что об этом не может быть и речи. Тогда она отказалась сниматься. Через несколько дней повторилось то же самое, и Марзук решил поговорить с женой.
— Больше ты не можешь отказываться от съемок, иначе…
— Я убеждена, что твое участие обеспечит успех любому фильму, — перебила его Надер.
— Беда в том, что продюсеры не разделяют твоего убеждения.
Его охватило странное ощущение, что снимался в фильмах и завоевал успех совсем не он, а кто-то другой. Он высказал вслух мысль, которую уже давно серьезно взвешивал:
— Пожалуй, разумнее всего будет, если я приму должность, которую мне в свое время предлагали.
— Работать каждый день но шесть часов за семнадцать фунтов в месяц? — сердито спросила Надер.
— Довольно витать в облаках. Пора посмотреть правде в глаза.
Надер ничего не желала слушать.
— Но пойми, дорогая! На роль героя-любовника я больше не гожусь.
— В фильмах есть и другие роли! Не надо только соглашаться на второстепенную — это ловушка, из которой потом не выбраться!
Да, ловушка… и эта роскошная квартира тоже ловушка. Его нынешняя любовь, ради которой он предал свое чувство к простой девушке, еще одна ловушка… Марзук вдруг почувствовал невыносимое отвращение к жизни…
Зазвонил телефон. Надер взяла трубку и услышала голос… Ахмеда Радвана! Режиссер просил разрешения зайти. Она вопросительно посмотрела на Марзука. Подавив неприязнь, он сказал:
— Если по делу, пусть зайдет.
Ахмед пришел точно в назначенное время. Он поздоровался очень вежливо, но протянуть руку не рискнул. Опустившись в кресло, он начал разговор.
— Мне кажется, наши отношения испортились из-за какого-то недоразумения.
Он внимательно посмотрел на обоих и продолжал:
— Это недоразумение следует выяснить. Ваше предубеждение ни на чем не основано. А ведь нам придется работать вместе.
Марзук и Надер молчали, не спуская с него глаз.
— Вызов к следователю был гнусным издевательством, оскорбительным для всякого честного человека…
Они по-прежнему молчали.
— Я не преступник! Я, как и вы, артист и, по-моему, не раз делом доказывал свое дружеское отношение к товарищам.
Тут Надер спохватилась, что даже не поздоровалась с гостем и ничего ему не предложила.
— Извини, пожалуйста, Ахмед! Не хочешь ли выпить?
Он встал, подошел к бару, взял бутылку «Курвуазье» и залпом выпил полную рюмку. Потом повернулся к Марзуку.
— От клеветы не защищен никто. И потому мне мало, что меня признали невиновным. Мне надо, чтобы вы оба этому поверили.
Вновь его слова были встречены ледяным молчанием. Ему стало не по себе.
— Открой мне свое сердце, Марзук, сбрось с него камень! — Радван взглянул молодому человеку прямо в глаза.
— Я больше не думаю о том, что произошло! Пусть этим занимается полиция.
— Вот и прекрасно! Подождем результатов. Я не сомневаюсь, что все разъяснится. А теперь поговорим о деле.
Гость выпил еще одну рюмку коньяку и сказал Надер:
— У нас ведь были совместные планы!
— Что же нам мешает их осуществить? — спросила актриса.
— Все зависит от тебя, — невозмутимо ответил Радван.
— Ну что ж! Но ведь и он принимал участие в разработке наших планов! — Надер улыбнулась мужу.
— У него будет хорошая роль!
— Я хотела бы прочитать сценарий и выяснить, какую роль ему предлагают.
— Отлично. Послушай, однако, моего совета и не требуй невозможного. В нынешних условиях постановка фильма сопряжена с большим риском. Стоит начаться военным действиям или воздушным налетам, и съемки будут сразу прекращены. Более того, могут закрыться все киностудии. Одному богу известно, что может произойти!
— Я сказала тебе, Ахмед, чего я хочу, — спокойно, но твердо повторила Надер.
— Наши личные беды и волнения — ничто по сравнению с тем, что переживает наша родина! Об этом следует помнить всегда.
Надер усмехнулась.
— Как-то странно слышать от тебя подобные призывы.
— И это ты говоришь человеку, у которого брат на фронте?! — возмущенно воскликнул Ахмед Радван.
Он встал и вежливо откланялся.
С Хамедом, братом Салема Али, Алият познакомилась в доме Моны Захран, в Замалеке[12]. Мона пригласила их с Санией поужинать. Хамед влюбился в Алият с первого взгляда. Он проводил ее и Санию до остановки автобуса и по дороге спросил Алият, где они могли бы увидеться еще раз, — он очень бы хотел продолжить знакомство.
Алият и Хамед встретились на площади Талаат-Харб. Он спросил, куда она хотела бы пойти. Алият назвала «Чайный домик» — ведь именно там Мона и Салем нашли свое счастье. Алият скоро заметила, что Хамед знает о ней очень много — видимо, информатором его была Мона. В разговоре выяснилось, что Хамед всего лишь мелкий чиновник в каком-то министерстве. Алият очень удивилась — слишком это не соответствовало тому впечатлению, которое он на нее произвел.
— А какой факультет ты окончил? — спросила она.
— Только среднюю школу, — с некоторым смущением ответил Хамед.
— Но ведь сразу видно, что ты образован и очень начитан.
— Это другое дело.
Он догадался, что Алият не терпится узнать, где же он столькому научился, и предупредил ее расспросы, сказав весело:
— Почти сразу после окончания школы я угодил в тюрьму!
— За что?
— По подозрению в причастности к деятельности коммунистов! — засмеялся Хамед.
Алият не спускала с него глаз, сгорая от любопытства.
— А ведь я вовсе не был коммунистом, когда меня арестовали, — продолжал Хамед.
— Подумать только!
— А ты знаешь, какая ты замечательная? — сказал Хамед и широко улыбнулся.
Алият привыкла к комплиментам, но они, как правило, относились к ее внешности.
— Да что ты!
— Едва я тебя увидел, как сразу же решил: мы должны быть вместе.
— Спасибо, — просто сказала Алият. — Но почему все-таки тебя обвинили в причастности к деятельности коммунистов?
— Я и сам не знаю.
— Вот уж никак не думала, что подобные обвинения могут бросаться с такой легкостью.
— В нашей жизни все возможно!
Ее глаза были полны негодования.
— Когда произошла революция, мне было восемь лет. Значит, я могу считать себя сыном революционной эпохи… Мона восхищается тобой. Она мне много о тебе рассказала. И о твоем брате-герое тоже…
— Он мужественно прокладывает себе путь в полном мраке.
— Судя по рассказам Моны, жена твоего брата тоже изумительная женщина.
— Любовь облагораживает человека.
— По-моему, истинное чувство всегда обладает такой властью.
— К сожалению, не всегда.
— Откуда такой пессимизм? Мне это не нравится!
— Ну хорошо, больше не буду.
Им подали чай.
— Тебя призывали в армию? — спросила Алият.
— Нет. Я почти слеп на левый глаз.
— У тебя болели глаза?
— Это случилось в тюрьме.
Алият помрачнела, но Хамед поспешил рассеять ее грусть.
