– Секс-пауза! – галантно выкрикнул Игорь и потащил Маньку в сторону ванны.
– Куда они пошли? – глуповато спросил Агзамов после небольшой заминки.
– А вы не поняли? Он же только что сообщил, – резонно заметил Танат.
За стенкой послышался звук бурно льющейся воды и интригующее ржание случающейся пары.
– Все, что делает Игорь, так обаятельно, – улыбнулся Агзамов.
– Вы еще скажите «Мой нежный и ласковый зверь». Никакой он не зверь, а доморощенный интеллигентишка. Все они такие эти модернисты, им только дай выпендриться. Помните Маяковского: «Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду!». А в итоге взял и застрелился! Модернизм как пенистая струя после ночи в пивбаре. Так что в этом эпатажного? Моча она и есть моча, рано или поздно всегда выпрет! Единственное, что я приветствую, это пивной путч Гитлера! Вот человек, который не только демонстрировал, но и достигал!
– Фу, да ты нацист!
– Не нацист, а националист! А впрочем, какая разница! А Игорь? Ты думаешь, он – одуванчик! Великорусский шовинист, вот кто он! Вон даже Маньку приватизировал, не может отдать ее черножопым!
До Агзамыча стали доходить очевидные истины. Но многое для него было непонятным, ведь модернизм всегда считался положительным явлением. Даже Сартр заявлял, что экзистенциализм – это гуманизм.
– А как же Сартр? – неуверенно начал Агзамыч.
– Прочитайте Хайдеггера. Хотя бы «Письмо о гуманизме». И вы поймете что Сартр – мальчишка. Только тогда, когда гуманизм выйдет за пределы морализма, начнется настоящее развитие человечества. Это и предлагает постмодерн, в лице допустим, Бодрийяра. Поймите вместе с ним, что не субъект, а объект важен.
За стенкой всё также продолжала литься вода, проигрыватель крутил очередной опус Вивальди, музыка была напряженной или просто кричащей. Вдруг из коридорчика выскочили голые Игорь и Манька и друг за дружкой, паровозиком проскакали под музыку в комнату, Манька была спереди, а Игорь держал ее за бедра. Потом они стали в горизонтальную стойку и стали галопорировать, как в кордебалете, то справа налево, то слева направо, при этом большой член Игоря извивался как змей, а груди Маньки так и стояли торчком, слегка качаясь в сторону движения. В какой-то момент Игорь сел на пол и сдвинул по-турецки ноги, его член торчал как надутая изнутри труба, Манька села перед ним на колени и, прижав ребра ладоней ко лбу, склонилась перед ним в поклоне. Чувствовалось, что она крайне благодарна партнеру. Для нее в этот момент никого, кроме него не существовало.
В это время заверещал дверной звонок и раздался страшный, напористый стук в дверь. Казалось, дверь сейчас треснет, и в квартиру ворвутся какие-то монстры. Игорь с Манькой кинулись в ванную, Танат пошел открывать дверь, и только тут обнаружил, что вода из ванной уже пошла к двери и, видимо, заливает соседей. Недолго думая он открыл дверь, и тут же был сбит с ног мощным ударом крепкого коренастого казаха с придурковатыми глазами, налитыми кровью.
– Ты, что тут за бардак? – поднял казах Таната с пола.
– А ты кто? – не удержался спросить Танат.
– Я дам тебе кто, манкурт сраный! Ты у меня кипятком будешь писать, забудешь с какой стороны твоя жопа! Я же твой сосед, ахмак!
– Тебя зовут Ахмак?
– Дурак! «Ахмак» по-казахски означает «дурак»! А ну, пропусти, дай посмотреть, кто тут у тебя озорничает?
«Ахмак», – а Танат стал его теперь так звать про себя, не зная и не желая знать его настоящего имени, – ворвался в комнату, но, увидев там парадно одетого Агзамыча, слегка замялся.
– Уважаемый, ассалаумалейкум! Можно войти?
– Входи, входи, братишка! – ласково сказал Агзамов, лихорадочно продумывая, как бы повежливей выставить его за дверь и, в то же время, не забывая играть роль благожелательного влиятельного сородича.
– Уважаемый, что происходит? Мою квартиру залило водой, и я смотрю, что она течет отсюда!
– Знаешь, дорогой, мы уже вызвали аварийную службу, а это вот тебе – в счет убытка! – Агзамов вытащил стодолларовую купюру.
– Нет, нет, что вы! – замахал руками казах. – Я всего лишь чабан, недавно переехал в город. Мне родственник купил квартиру, он такой же уважаемый человек, как вы. Мне достаточно с вами только поздороваться!
С этими словами он подошел к Агзамову и протянул ему свою квадратную смуглую ладонь.
«А ведь он меня не знает, – подумал Агзамов, всовывая свою ладошку в его объемистую ладонь. – Для него важно, что я хорошо одет и с этими важными очками. Вот и получается, что всю жизнь меня замещала моя внешность. Так, где же потеря? Выходит, я себя и не терял? С другой стороны, какое почтение у казахов к старшим, только что он готов был убить Таната, а передо мной расшаркивается, как перед богдыханом!»
Казах повернулся к Танату.
– Ты бы хоть сказал, что у тебя такой брат. А то я никак не мог понять – как ты, такой чипиздрик, мог заработать на квартиру. Ладно, смотри, еще раз зальешь, я на брата не посмотрю!
Закрыв за ним дверь, Танат постучал в ванную.
– Эй, трубадуры, выходите! Только не забудьте почистить ванную, вон соседа залили!
Зайдя в зал, он поблагодарил Агзамова и разлил по стаканам водку.
– Ну, Агзамыч, за вас! Не то этот «ахмак» мог бы нас всех отыметь!
Выпили. Агзамов стал закусывать.
Как мокрые курицы, вошли Игорь и Манька. Манька была в халате Таната, а Игорь – с голым торсом и в брюках.
– Ну, что, пронесло? – весело вопросил Игорь. – Разврат продолжим али как?
– Ты убрался в ванной? – сурово спросил Танат.
– Да, мы убрались, – сказала Манька. – Но мне пришлось пожертвовать всей одеждой, потому что у тебя нет тряпок.
– Я тряпок не держу, – гордо отвечал Танат. – И не люблю мужчин – тряпок, – многозначительно посмотрел он на Игоря.
– Это, видать, намек на меня, – задумчиво произнес Игорь. – А как тогда быть с Кафкой? Его иначе как тряпкой и не назовешь. Ведь он ничего не предлагал и ничего не обсирал.
Все уже сидели за столиком и пили водку.
– Тем не менее, чувствуешь себя мусором под властной шваброй обстоятельств, – продолжал Игорь. – Это полнейшая деструкция власти и властных отношений…
– Почему? – прервал его Танат. – У него есть и обнадеживающие вещи. К примеру, его отношение к женщине. Она у него всегда отвратна и в то же время неприступна. Ее приходится иметь. Но, имея ее, ты принадлежишь ей. А если не принадлежишь, то превращаешься в насекомое.
– Так, значит, он деконструировал женщину? – недоуменно спросил Игорь.
– Именно, – грустно сказал Танат. – Она – в строе бытия и значит, онтологически предопределяет все. Она – соблазн, и этим она всегда ограничивает уровень соблазна.
– Ты согласна, что ограничиваешь уровень соблазна? – обратился Игорь к Маньке.
– Как сказать? – замялась немножко Манька. – Это, наверное, связано с длиной маточной трубы…
– Нет! – отрезал Танат. – Об этом как-то хорошо сказал Бродский: «Сколь же радостней прекрасное вне тела».
– «Ни объятия невозможны, ни измена», – продолжил Игорь.
– Нет, – дело не в этом, – сказал Танат. – Это уже предел Бродского, т. е. всё та же метафизика.
– Что же не метафизика?
– Промискуитет! – обреченно произнес Танат. – Сношения всех со всеми, машина желаний без тормозов.
– Ну, это скучно! – поморщился Агзамов. – Я читал этого вашего Уэльбека.
– При чем тут Уэльбек, – усмехнулся Танат. – Надо Делёза читать.
– Пожалуй, из всего, что здесь прозвучало, мне понравилась идея этого вашего Силезиуса, что бог должен родиться в душе человека. Это похоже на идеи суфиев об индивидуальном возвышении к Богу.
– У суфиев это идет от знакомства с христианством, – авторитетно заявил Танат. – Меня более привлекает идея Хайдеггера о том, что Бог умер, но что его место осталось. Получается, что всё это время мы заполняли это «место» не тем содержанием. Но каким теперь должно быть это содержание, это новое понятие бога – вот в чем вопрос. По Хайдеггеру, человек – это четверица земного и небесного, смертного и бессмертного, т. е. человек – это космос и часть космоса, или как он сказал, «нечто выдвинутое в ничто». Он был близок к идее безрелигиозной религии в стиле пиетизма Бёме. Наверное, в этом направлении и надо искать.
Зазвенел дверной звонок. Все насторожились, никому не хотелось повторного визита апокалипсического казаха. Продолжающий восседать с голым торсом Игорь встал и заозирался, что бы с собой взять в случае нападения, но у Таната не было даже утюга. Игорь медленно подошел к двери и нехотя открыл ее, но тут же раздался его восторженный возглас: «Император! Да неужто, это Ваше величество? Да как же вы на четвертый этаж подняться изволили? Поднял кто-нибудь?»
