Милена забилась в его садистском горловом зажиме. Она замычала, замахала рукой с опасной вилкой. Я, не будь дураком, отбросил свою вилку и горячо зааплодировал.
— Да пусти… Да пустите же! О господи! Вы с ума сошли, Константин Павлович, — освободилась и сбивчиво заговорила учительница.
Отчаюга Автономов прерывисто дышал. Голубые глаза его победно блестели.
— Ничего, Милочка, ничего… не удержался, прости. Ты такая красивая. А он все знает.
— Но, господи… за столом…
— Правда, Анатоль, ты все знаешь? Правда, Милена красивая?
— Я все знаю, Милена, — послушно подтвердил я. — Вы красивая, Милена, — сказал я.
Говори дальше! — нетерпеливо подстегнул меня Автономов.
— Я, Милена, очень рад, что все у вас так получилось. У вас получилось все очень хорошо. Вы, Милена, красивая, а Константин Павлович очень хороший человек. Я рад, что все у вас так получилось, — сложно высказался я.
Она покраснела до корней волос.
— Да, вот так получилось, — пролепетала она.
— Хорошо получилось, Милсна.
— Ты одобряешь, значит? — потребовал еще большей точности победный Автономов.
— Да, я, можно сказать, одобряю, что все у вас так получилось. За это можно даже, по-моему, выпить.
— За что «за это»? Ты конкретно говори! Не виляй! — обнаглел Автономов.
— Костя… — прошелестела она.
— Ну, за вашу любовь… за ваш предстоящий союз, я правильно понимаю? («Мать-перемать!»)
— ПР-РАВИЛЬНО!
— Костя…
— Что, Милочка?
— Ты что-то очень…
— Что, Милочка?
— …торопишь события, — договорила она, вся пылая.
— Надо. Так надо, — рассиялся Автономов и взялся за бутылку.
— Он такой нетерпеливый, — нервно пояснила мне Милена. — Он все решил за себя и за меня.
— Так надо, — твердил Автономов, наливая. — Анатоль, скажи, что так надо.
«А хрена не хочешь? Попка-дурак я, что ли, какой? Не скажу, Автономов». И сказал:
— Надо ковать железо, пока горячо. Народная мудрость.
— Вот слышишь, Милочка. Народная мудрость.
— Любовью опять же дорожить умейте, а с годами дорожить вдвойне, — сладко продолжал я. ОН МЕНЯ ДОСТАЛ!
— Сильно выразился Щипачев, правда, Милочка? Ну-с! Подними, Анатоль, свою рюмку. Провозгласи тост за нас, — совсем распоясался мой дружок и по-хозяйски обнял одной рукой учительницу за плечи. Она поежилась, но промолчала.
— Совет вам да любовь! — продолжал я сеять народную мудрость. ДОСТАЛ, ДОСТАЛ ОН МЕНЯ!
Между тем Раиса Юрьевна неумолимо приближалась. Она отменила свои деловые визиты, прервала командировку, выложила миллион триста тысяч отечественных рублей за билет до Тойохаро и стремительно перемещалась в черном небе, которое постепенно набирало дневной свет, над бесконечными равнинами, лесами, болотными марями и реками все еще необъятной, как эпопея, страны — навстречу солнцу и Великому океану. Раиса Юрьевна тяжело дышала. Сердце ее то падало, то возносилось. Кровь стучала в ее висках. Ярость ее нарастала с каждым часовым поясом и не давала уснуть. ПОДЛЕЦ, МЕРЗАВЕЦ, НЕГОДЯЙ — это ты, Автономов. Ты слышишь, Автономов, приближающийся гул самолетных турбин?
Нет, не слышит.
Ты понимаешь, Автономов, на что обрекаешь себя в союзе с этой молодкой?
На счастье и блаженство, писака.
Сколько лет деятельной жизни у тебя в запасе, Автономов?
Вечность, писака.
Нет, это невыносимо! Сочинитель встал, чтобы раскланяться и уйти. Откровенность и открытость Автономова автоматически сделали меня членом их нового семейства. Это невыносимо. Я встал, чтобы раскланяться и уйти. Он оглашал размашистые планы совместной жизни. Двухкомнатная квартира — их будущее семейное гнездышко. Эта жилплощадь остается Раисе, дача переходит к нему. У него есть перспективные акции банка «Инвест». Торгово-закупочная фирма «Олимп» приглашает его на почетную должность с бешеным окладом. Генеральный директор — его приятель. Возможно, туда же удастся устроить Милену. Жизнь прекрасна и удивительна. Дочку Милены он усыновит, это безоговорочно, так, Милена?
Невыносимо, и я встал, чтобы раскланяться и уйти. Милена сгорала — ОТ ЛЮБВИ И СТЫДА? Но поразительнейшим образом похорошела.
— Константин Павлович… Костя… — умоляюще просила она, смеясь и хватая его за руку. Он не давал ей слова, сам невыносимо словоохотливый. Я встал, чтобы раскланяться наконец и уйти. Невыносимо же.
— Куды-ы? — закричал развеселый Автономов. — Мы пойдем вместе. Знаешь, куда мы пойдем, Милена?
— Куда? — потерянно спросила она, бросая на меня жалкий взгляд.
— Смотреть квартиру. Погодите, сейчас позвоню, договорюсь еще раз.
Он взялся за телефон. Милена судорожно вздохнула. Неуверенно улыбнулась мне, показав крупные белые зубы.
— Вы извините нас, пожалуйста, — проговорила она. «Нас!»
— За что? — улыбнулся и я, хотя невыносимо хотелось мне сказать, что невыносимо все же нормальному пожилому человеку, каким я, безусловно, являюсь, существовать даже краткое время в невыносимых условиях их счастливой близости… СЧАСТЛИВОЙ? ДОЛГОВЕЧНОЙ? НАДЕЖНОЙ?
— Я приберу со стола, — засуетилась Милена, — извините.
РАИСА ЛЕТИТ! РАИСА ЛЕТИТ, МИЛЕНА! РАИСА МЧИТСЯ! ТЫ НЕ ЗНАКОМА С РАИСОЙ, БЕДНАЯ БЫВШАЯ УЧИТЕЛКА, СТРАННАЯ ОСОБА, ДВАДЦАТИСЕМИЛЕТНЕЕ ЛОНО, УЖАСЫ ЖИЗНИ ЕЩЕ НЕ ВЕДОМЫ ТЕБЕ!
Автономов бросил трубку и объявил:
— Порядок, ребята. Нас ждут.
— Без меня, — твердо сказал я.
Анатоль, не будь ренегатом! — не в склад, не в лад брякнул он. — Что тебе дома делать? Ну что? Ты же подшофе, а ты, я знаю, подшофе за писания не садишься. Что ты будешь делать, ну, скажи? В телик пялиться? Слушай. — Он проводил Милену горящим взглядом. — Программа такая. Мы смотрим квартиру. Затем Милена едет к родителям, сегодня она ночует там, а мы идем в Бизнесцентр. Анатоль, я играю сегодня по-крупному! Есть один деятель… — Он широко улыбнулся Милене, которая вошла и опять вышла с новой горкой грязной посуды. — Деятель, говорю, один есть. Швыряется, как купчик, лимонами, а играет на среднем уровне. Мы с ним договорились сразиться. Аполлошка будет арбитром. И ты будешь арбитром, идет?
— Сейчас посоветуюсь с Миленой, как мне быть.
— Ты что, ошалел? — перепугался Автономов. — Посмей только!..
— Ну, тогда я возьму бельевую веревку и привяжу тебя к батарее.
— Ха-ха-ха! Не удастся. Я сильней тебя, слабачок.
— Ну, тогда я пошел по своим государственным делам.
— Какие дела! Какие дела!
— Все-то тебе надо знать, жизнелюбу. В гости я иду.
— ВРЕШЬ. У ТЕБЯ НЕТ ДРУЗЕЙ, КРОМЕ МЕНЯ.
— Ошибаешься. Налей остаток на посошок.
НЕВЫНОСИМО
НЕВЫНОСИМО
Иной раз возвращаться в глухомань своей квартиры, где наличествует переизбыток запустения, а по дороге вспоминать оставленных жен и утерянных детей. Пора уже привыкнуть к одиночеству, которое испытал впервые в девятимесячной темноте материнской утробы, которое сопровождало долгие годы в шумном братании жизни и надежно обеспечено после погребения. Зачем же, спрашивается, иду по этому запретному адресу?
— Здравствуй, Сергей. Мама дома? — спросил я высокого, тонколицего паренька, который открыл мне дверь.
— Дома. Здравствуйте. Мама! К тебе гость! Входите.
Он исчез в глубине квартиры, зато появилась она, Наталья Георгиевна. Маленькая женщина в домашнем халате, круглолицая, пышноволосая. Она ахнула и прислонилась спиной к дверному косяку.
— Не ожидала, Наташа? Извини, что без спросу.
— Но я же сказала тебе по телефону, чтобы ты не появлялся.
— Ну да, ну да! — нетерпеливо согласился я. — А что делать, если до безумия соскучился и захотел тебя увидеть?
СОСКУЧИЛСЯ, НАТАША. ЭТО НАДО ПОНИМАТЬ. ЭТО НАДО ЦЕНИТЬ.
— Нет, дорогой, я не могу тебя впустить. Да я просто-напросто не хочу тебя впускать.
— И все-таки впустишь, — засмеялся я. — Вижу ведь, как ты рада.
— Я просто поражена.
— Это еще лучше.
— Зачем ты пришел?
— Поговорить.
— О чем нам разговаривать, скажи на милость?
— За два года накопилось, наверно, немало новостей. Мы умудрились ни разу не встретиться на улице за два года.
— Я видела тебя несколько раз, но не стала окликать. Уходи, пожалуйста.
Я поманил ее пальцем:
— Иди-ка, что-то шепну на ухо.
— Уходи, Христа ради! — взмолилась она. — Не просить же мне сына, чтобы он тебя прогнал.
ВОТ ОНО КАК. А НЕКТО АВТОНОМОВ ПРЕСПОКОЙНО ВЕДЕТ ПОД РУКУ МОЛОДУЮ ЖЕНЩИНУ В СВОЕ БУДУЩЕЕ СЕМЕЙНОЕ ГНЕЗДЫШКО. ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО.
— Наташа, я виноват перед тобой и хочу покаяться.
— Поздно, дорогой, поздно.
— Ничего никогда не бывает поздно, мне ли тебе объяснять! — воспрял я.
— Ты смеешь повышать голос?
— У меня очень серьезные намерения, Наташа.
— Например?
