– Знаешь, в чем твоя проблема? – бормочу я вроде как про себя. – Ты чересчур настойчив. Это, конечно, неплохое качество, но у тебя оно развито чрезмерно. И многих женщин это обламывает. Так что фишку надо рубить.
– Фишку? – переспрашивает Макар на редкость омерзительным фальцетом. – То есть быть таким мягкотелым придурком, как ты? Нет уж! Телки любят сильных мужиков.
А ведь этот диск Prince мне нравится практически весь. Но больше всего, куколка, я тащусь от ужасно грувовой, качающей вещи «Illusion, Coma, Pimp & Circumstance» и следующей за ней сентиментальной «A Million Days». Хотя и «Call My Name» ничуть не хуже.
Ooh Call My Name
Whenever You Need My Love
Whoa Whoa Baby Call My Name
Whenever You Need My Love, –
кажется, я даже напеваю это вслух, кажется, Prince поет вместе со мной.
Я закрываю глаза. Я прислушиваюсь к себе. Алло, детка, посмотри, я так романтичен сегодня, именно здесь и сейчас, в этом стремном кафе, над тарелкой отвратительной безвкусной растительной дряни. Вот я слушаю, как Prince ласково ноет в моем сердце. Под такую музыку приятно расставаться с женщиной. Ранним утром оставить ей, спящей, короткую записку с глупыми словами, немного помедлить, порыться в ее сумочке в поисках черной карточки American Express и выйти за дверь номера люкс отеля Burj Al Arab. Катить в маленькой смешной зеленой машинке навстречу солнцу вдоль линии моря и слушать «The Greatest Romance Ever Sold», глотать соленые слезы и вспоминать ее запах, голос, прикосновения и взаимные проникновения. Пусть Prince поплачет за меня. Пусть он поплачет…
– Телки любят сильных, – говорит Макар. Он никак не может угомониться, он, бывает, принимает близко к сердцу то, что, казалось бы, не имеет к нему и малейшего отношения. Сейчас, например, он убежден, что его святой долг направить меня на путь истинный, раскрыть мне глаза. – Они ненавидят слабовольных лощеных кретинов. Мужик должен быть изрядно помят, мрачен и малословен. Вот тогда их реально вставляет. Накрывает реально, как кошек от валерьянки.
На нем голубая рубашка поло от Burberry, бежевый джемпер Prada и идеально выглаженные брюки Lanvin. Конечно, именно такой человек и должен рассуждать о преимуществах расхристанного стиля!
Just Let Him Go
And Soon The Pain Will Pass, –
напеваю я.
– Да чего там, они же подсознательно хотят хоть раз в год получать крепких увесистых мужских пиздюлей. Бабы по своей природе мазохистки, можно даже сказать, рабыни, только признаваться в этом не хотят, запудрили себе и нам мозги всяким феминистическим дерьмом, а кто это дерьмо, спрашивается, придумал?
I Know You're Hurtin
But My Love Will Make You Feel So Right, –
пою я.
– Тебе хоть ясно, почему эта сука Клара Цеткин провозглашала независимость и равные с мужиками права?
– Я не интересуюсь историей, приятель.
– Ты просто идиот! Ну, подумай, подумай, придурок, о Кларе Цеткин!
– Признаться, я очень смутно представляю, кто она вообще такая.
– Ты серьезно? О боже, да ты – клинический случай. Ты же должен был проходить это в школе!
– А! – говорю я и заставляю себя проглотить небольшой склизкий комочек капусты, неожиданно оказавшийся в моем рту. – А! Это та самая женщина-математик.
– Холодно, Филипп, холодно. Напрягись, прошу тебя. Ну! Клара Цеткин, революционная борьба…
– Все, вспомнил. Спасибо, старик, а то я действительно испугался, что на мою память оказали большое влияние транки. Вспомнил. Она стреляла в Ленина, верно?
– Ты непроходимый идиот. Ну это же та самая Клара Цеткин, борец за права женщин, революционная оторва, все моталась по лагерям, все никак не могла угомониться.
– Ага.
– Ну, напрягись чуть-чуть! Ты как думаешь, почему это она все мутила?
– Она была женой Троцкого, что ли?
– Да нет. Ты конченый кретин. При чем здесь Троцкий? Цеткин – немецкая революционерка! При чем здесь Троцкий?
– Вроде не при чем.
– Вот именно. А все дело в том, что она была жутко страшная, еще хуже, чем Крупская.
– Да ты что! – говорю я, медленно пережевывая капусту.
– Да! И на нее ни у кого не вставал! Она и так и сяк – безрезультатно! И вот она от безнадеги, от угнетения своих природных эротических позывов возненавидела всех самцов вокруг. Весь мужской мир.
– «It's a man's, man's world», – мурлычу я себе под нос.
– И ладно бы эта Цеткин стала просто очередной активной лесбиянкой, их, кстати, на зоне именуют ковырялками, а знаешь почему?
– Господи боже!
– Впрочем, это не важно, не важно, так вот, эта активная сука даже на это, на лесбийскую любовь, на извращенную ориентацию оказалась неспособна.
– Что извращенного в однополом сексе? Похоже, ты дикий человек с абсолютно дремучими представлениями, приятель.
– А ведь ее и женщины не хотели, сторонились, презирали даже. Представляешь?
– Ну и что?
– В смысле?
– Ну, к чему ты все это прогнал?
– Да я объясняю тебе смысл всего, что происходит вокруг. На примере Клары Цеткин. Ее никто не хотел – и вот, пожалуйста, ей пришлось быть сильной, бороться, и теперь у нас есть праздник Восьмое марта.
Тут уж я молчу.
– А на самом деле самки ищут сильного самца.
Мне снова нечего сказать.
– Они ищут того, за кем можно укрыться, как за ебаной каменной стеной, и спокойно рожать, благоустраивать свою вонючую пещеру, постепенно превращая ее в коттедж на Рублевке, в них просто заложено все это…
– Я теряю нить, приятель, – только и говорю я.
– Они всегда ищут настоящего мужика, – говорит он, – а все эти прилизанные загорелые мудилы с глянцевых обложек, кубики на прессе, причесочки там, увлажняющее молочко, пирсинг, татуировочки… Вся эта нелепая начинка твоих педрильных журналов…
– То есть? – только и спрашиваю, тихо и коротко, лишь для того, чтобы снова погрузиться в отрешенное молчание.
– Что? – он прекрасно понимает вопрос, но все же переспрашивает, это вообще его манера, все время переспрашивать, и только для того, чтобы потом уж гнать без остановки, гнать, словно под феном, с абсолютно серьезной рожей, самозаводясь при этом, словно Гитлер.
– Что? – спрашивает Макар и не ждет ответа. – Я имею в виду этот твой идиотский педовский GQ и тому подобную лажу. Всю эту глянцевую поебень, что ты хаваешь без остановки, весь этот гламурный фаст-фуд. GQ, Vogue, Esquire, Harper's Bazaar… Кто, ты думаешь, пишет для них и кто их читает? Одни разочарованные в жизни педовки. Дрочат на этих твоих метросексуалов, уроды. А настоящий мужик не будет париться своей внешностью, нет уж! Позавчера я, например, сам видел, как один, бледный и изможденный, недавно, по-моему, откинувшийся с зоны типаж запросто отмудохал трех перекачанных долбоебов в «Галерее».
– В «Галерее»?
– Ну да, это было под утро, когда собралась одна пьянь да проституция, ну и торчки, конечно.
– Там была драка?
– Ты чего, там почти каждые выходные месилово натуральное под утро, быки никак телок не поделят, а халдеи уже привыкли, вяло так стоят в сторонке и ждут, пока все не устаканится. И секьюрити курят, и никто не зовет ментов. Бывает, конечно, в дело вмешиваются телохранители каких-нибудь толстопузиков. Вот тогда уже действительно становится весело.
– Вот это да, – говорю я, – давно я ночь напролет не тусовал.
– Старость, – констатирует Макар.
– А спорт… – начинаю я, но так вяло и тихо, что Макар, похоже, не слышит.
– А? – переспрашивает он, но я молчу.
– Спорт, безусловно, нужен, – тут же говорит он, из чего я делаю вывод, что опять переспрашивал Макар так просто, ради проформы, дабы поиздеваться, ну такая издевка типа «как ты сказал, спорт, или че?!», впрочем, не важно, парня все равно не заткнешь, я даже иногда думаю, что он точно на стимуляторах, хотя, впрочем, нет, вряд ли, мой приятель, при всем своем оголтелом похуизме, еще как думает о своем здоровье, в общем, он гонит, а я терпеливо жду, жду, ибо рано или поздно он сам выдохнется. Тем временем Макар продолжает распыляться: – Да, важен, важен спорт, но не эти твои увеселительные мероприятия в клубе, где собираются жеманные пересушенные проститутки в поисках очередного кошелька да педовки центровые, нет, на хуй, вернее сказать, в пизду, в могилу или в задницу, в сырой темный погреб, ведь важен только настоящий спорт, то, что ты делаешь, чтобы достичь результатов. Понял? – Он смотрит победителем и, так как я вообще не реагирую, продолжает: – Спорт – это когда выкладываешься до конца, хуяришь по полной, чтобы стать первым. И хуяришь ты не для кого-нибудь, не для того чтобы красоваться в обтягивающей маечке и давать климактеричным старушкам Шварценеггера, не для того чтобы педрилы в каком-нибудь зачуханном клубе терлись о твою круглую жопу, а для себя, только для себя, ты хочешь побить все возможные рекорды, утереть нос другим придуркам, доказать, что ты среди них самый крутой, и все остальные мужики должны сдохнуть от зависти, сдохнуть и отдать тебе своих жен, сестер, матерей и дочерей, потому что так правильно, так надо. Потому что ты гребаный лидер, самый злоебучий вожак во всей вашей зачуханной стае, врубаешься? Вот когда от баб у тебя отбоя не будет.
