Ознакомительная версия.
Андрей огляделся. В черных лужах на асфальте валялись раненые подростки. Кто-то из них стонал, некоторые и вовсе были без сознания. Андрею стало страшно. Совсем один, в незнакомой деревне среди разъяренных людей. Но самообладание вскоре вернулось к нему.
— Подсинцам стоять возле меня, кайбальцам отойти от нас на сорок метров, — крикнул он твердым голосом, пользуясь замешательством в среде подростков.
Толпа подчинилась.
— Кто ты такой? Я тебя не знаю, да и пушка у тебя вроде газовая! — крикнул Забелин Антон. — Это не воя разборка. В Кайбалах я тебя ни разу не видел, да и не похоже, чтобы ты приехал с ними, судя по твоему парадно-выходному костюмчику.
Андрей лихорадочно придумывал ответ. Мысли вихрем проносились в голове, но ни на какой он не решался остановиться. В ночной тиши собственный голос прозвучал неожиданно даже для него самого:
— Я приехал к бабке, и я — мент. Вот подтверждение.
Он засунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил студенческий билет, высоко поднял его над головой и, развернувшись, бросил его под ноги подсинцам.
Дерябин поднял упавшую в лужу корочку и ознакомился с ее содержанием.
— Спасибо, браток, кто бы ты ни был, — тихо сказал Колька, а потом Громко, чтобы все услышали, добавил: "Он действительно мент, нет никакого сомнения в этом.
— Всем оставаться на своих местах. Вот вы двое — мигом в клуб и вызовете скорую, — крикнул он двум парням, стоявшим поблизости от крыльца; сам же снял рубаху, разорвал ее на три части и принялся перевязывать голову непрестанно стонавшему парню, сидевшему на корточках в трех метрах от него. Закончив с ним, подошел к другому подростку и с быстротой, свойственной чувствительным рукам, выдернул нож из бедра пострадавшего, вырвав у парня крик боли.
— А ты как хотел? Вообще то не стоит с тобой возиться, но да ладно — в последний раз, — сказал он парню с усмешкой.
Толпа погудела немного и начала расходиться по домам, зная, что приездом одной лишь скорой дело теперь не обойдется. Подсинцы заводили мотоциклы, усаживались и уже через минуту скрывались за поворотом. Скорая забрала четырех человек и через некоторое время площадь перед домом культуры обезлюдела.
Андрей остался один. Пелена восторга застилала разум. Он победил животный страх перед неизвестностью, вверив себя слепой судьбе, подтолкнувшей его на отчаянный поступок, и все обошлось.
Световые потоки сохранившихся чудом желтых фонарей, пересекаясь в воздухе и становясь единым целым, заливали центральную улицу, освещая унылую картину валявшихся в беспорядке штакетников и арматурин. Собираясь уже идти к бабушке, к которой приехал погостить, Андрей натолкнулся на фигурку вздрагивающей от рыданий молодой девушки, стоявшей лицом к стене клуба.
— Эй, ты чего воду попусту льешь? И так много луж по кругу, — сказал он, ласково обняв девушку за плечи.
Она повернулась к нему лицом, и глазам парня предстало симпатичное создание с большими ясными бирюзовыми глазами и завораживающими ямочками на щеках.
— Брата моего увезли. Что теперь делать? — тихонько спросила она, всхлипывая.
— Вот незадача. Да меня сколько раз туда увозили и хоть бы что, — нагло соврал Андрей. — Знаешь, давай я тебя до дому провожу, а завтра утром мы вместе к нему съездим.
— Но ты ведь меня совсем не знаешь.
— Уже знаю, — отшутился Андрей и предложил новоиспеченной знакомой руку.
Наташа, а именно так звали девушку, имя которой Андрей так и не удосужился спросить, обвила предоставленный в ее распоряжение локоть, и они вместе отправились от клуба.
Проводив девушку домой и заверив, что к одиннадцати часам он будет ждать ее у ворот, Андрей наконец-то пошел домой.
Бабушка встретила его у ворот, и до того момента, пока он не разделся и лег в постель, она невнятно бормотала что-то об упавших нравах современной молодежи, о том, как спокойно жилось во времена ее юности в Пензенской губернии, и как было бы неплохо, если бы внук с дедом завтра наладили колонку.
— Наладим, баба. Обязательно что-нибудь придумаем. Иди ложись, — бодрым тоном ответил Андрей и закрыл глаза.
Бабушка, известное дело, не удовлетворилась прерванным разговором и стала придирчиво, со свойственным всем пожилым людям любопытством осматривать вещи внука. От ее взгляда не укрылось отсутствие рубашки, пятна крови на пиджаке и замаранные в грязи брюки с продранными коленками.
— "Окаянный, подрался с кем-то. Опять, наверное, подсинские наехали, чтоб им пусто было. А ты куда лезешь, дурья твоя башка? — обращалась она к внуку, который, впрочем, неплохо имитировал сон и на обращение в свой адрес никак не реагировал.
Бабушка еще немного попричитала и засеменила в другую комнату, шаркая тапочками по деревянному полу. Андрей услышал, как она разобрала постель и, обращаясь к деве Марии заступиться за праведников и покарать нечестивцев, улеглась.
Старинные часы с латинским циферблатом и недремлющей кукушкой пробили час. Андрей погрузился в мысли о прожитом дне, вспоминал своих университетских товарищей, с которыми так часто проводил время в беседах о судьбе России и построении настоящего демократического общества. Сегодня он ясно понял, что он и его товарищи, так усердно ратовавшие за народное счастье, были от чаяний простых людей невероятно далеки.
— "Страшно далеки они были от народа", — даже вспомнил он знаменитую фразу".
Получая высшее образование, люди его среды (а их стало уже достаточно много) были движимы высокими идеалами, но вся проблема заключалась в том, что потерялась преемственность поколений революционного, в хорошем понимании этого слова, "студенческого общежития". Дух борьбы против несправедливости исчез. Он был ярко выражен в двух прошлых столетиях, а в нынешнем надо было начинать все с начала.
Андрей неплохо знал отечественную историю, ему были дороги декабристы и народовольцы. Только первые (все это знали) хотели насадить высшую правду без поддержки народа, последние встали на путь террора. Обе ветви гибельные. Революцию октября семнадцатого он вообще не признавал и удивлялся, как коммунистическая зараза до сих пор еще гнездится в людях его страны. Массовые репрессии, высылка интеллигенции из страны, разрушение храмов, тупиковая мораль привели к вырождению генофонда нации. Результаты такой государственной политики можно было наблюдать в Кайбалах, но, что самое страшное, — люди в деревне не знали, от чего их теперешняя жизнь хуже горькой редьки.
Лежа на кровати, Андрей вдруг вспомнил о хождениях в народ, когда студенты, бросив привольную сытую столичную жизнь, подавались в деревни, становились там врачами, кузнецами, плотниками и пытались разъяснить народу, как жить дальше. Своей самоотреченной деятельностью во благо людей они снискали себе уважение крестьян, но не смогли найти отклика у простых мужиков. Это и была их главная непростительная ошибка. Они нашли уважение для себя, возвысили свою душу, терпя лишения, но не смогли научить, не сумели привить мужикам уважение к самим себе.
— "Все еще можно исправить. Не знаю как, но можно. Остановлюсь, присмотрюсь к деревенским. Вот он мой народ во всей своей неприкрытой наготе. В этом доме, в этой деревне. Жалко, что один. Только кому сейчас легко?" — улыбалась совсем еще юная, не заветренная временем душа.
Веки Андрея слипались, и он сам не заметил, как погрузился в крепкий здоровый сон молодости.
В эту ночь многие из деревенских, присутствовавших вечером в клубе, пытались понять, что подвигло приезжего на вмешательство. Им и в голову не могло прийти, какие чувства обуревали Андрея. Одни злились на него за то, что не дал добродить буйству крови, не позволил бить, крушить, кромсать, резать; другие (и их было не меньше) одобряли, понимая, что кто-то должен был все это остановить. Одобряли или злились, но не понимали. Все же просто. Если ты приехал в Кайбалы к бабке, — встань на сторону деревенских или в крайнем случае не мешай. В то, что он мент, никто не поверил сразу. Типаж не тот. Но в те решительные минуты, когда он стоял между ними и подсинцами, грозно вперив взгляд не на них даже, нет, а куда-то поверх голов, казалось, что не силы, способной его остановить.
Митька Белов проснулся по-деревенски рано. Отец с матерью уже собирались на птичник. Голова у Митьки гудела от полученного в драке удара. Он не помнил, как и где его вчера заработал. Смутно припоминал, что был в первых рядах атакующих, потом вспышка, потом катался по земле, не помня себя от боли, затем провал, и кто-то ночью, вроде бы Сага, отводит его домой. Что-то стягивало череп. Прикоснувшись к голове, Митька нащупал повязку, подошел к зеркалу и обнаружил рукав белой рубахи, пропитанной кровью.
— Хэ, как на войне прямо, — сказал он вслух.
В это время в комнату вошла мать и обнаружила стоявшего у зеркала парня.
Батюшки, отец ты погляди на него, иди, посмотри на своего оглоеда. Опять дрался и напился ведь, наверняка напился ведь сволочь. Куда тебя черти вечно заносят, горе ты луковое.
Ознакомительная версия.
