Ознакомительная версия.
Отец, чтобы не принизить свой авторитет сразу не откликнулся, молча доел завтрак и перед самым уходом, грозно насупив черные густые брови, начал допрос
— Подсинцы? — бросил с порога.
— Они, — потупившись, ответил Митька.
— Кто кого? — продолжил отец.
— Да вроде мы, батя.
— Пил вчера?
— Нет. Да не ну правда.
— Врешь, собака. Зашибу. Мать в гроб загонишь со своими пьянками, паскуда такая. Чтоб к вечеру по хозяйству все сделал. Понял? — подвел итог отец и, громыхая кирзовыми сапогами, вышел во двор.
— "Пронесло, — подумал Митька. — А ведь на моей стороне был. Сам дрался в свое время. В открытую сказать не может, но эта еле видная ухмылка на лице. Я ведь не дурак — все вижу.
Митька прошел в соседнюю комнату, где, мирно посапывая, спали два младших брата и сестра.
— Подъем, черти! — во весь голос завопил Митька.
Серега, второй по старшинству после Митьки, резко открыл глаза и немигающим взором уставился в потолок. Видя, что брат продолжает лежать и не предпринимает никаких попыток, чтобы подняться с постели, старшой перешел от слов к действию, отвесив подзатыльник, по его мнению, средней степени тяжести. Серега быстро сел на кровать. Вцепившись обеими руками в металлическую сетку, нервно сплюнул. Со старшим братом, даже обладая редким неукротимым нравом, он все же никогда не решался связываться. Оставив Серегу наедине со злобой по поводу утреннего пробуждения, Митька подошел к семилетнему мальчугану Олежке, сдернул с него одеяло, поднял за левую ногу и приготовился влепить очередную затрещину, но потом, переполненный жалостью, решил ограничиться легким щелчком по лбу. Олежка взвыл, трепыхнулся всем телом, вырвался из Митькиных рук и протяжно вымученно заголосил, уткнувшись в подушку.
— Позор! Как баба воешь, — сказал Митька. — Я тебе втулку на заднем колесе перебрал, подшипник заменил, и все смазал, а ты воешь, — добавил он примирительным тоном.
Олежка ныть перестал, одарил брата ненавистным взглядом и пошел к умывальнику.
Аленка, единственная девчонка в доме, услышав возню братьев, тихонько встала и отправилась на кухню собирать на стол.
Жевали молча, еще не померкла обида после утренней выходки старшего брата. Намазывая масло на хлеб, Митька первым решился начать разговор.
— Ну, как мы вчера? — обратился он к сидящим за столом.
— Да приезжий, гад, помешал. Всю малину нам изгадил. Кстати это он тебе башку перевязал… пустоголовую, — невнятно из-за куска сала во рту пробормотал Сережка и, давясь, прыснул смехом.
— Но, но, но. Соблюдай субординацию, бродяга, а то махом отучу над старшими смеяться, — тоном беспрекословного подчинения сказал Митька, а потом внезапно помутнел и взорвался диким хохотом, обронив бутерброд на пол. — Черт, опять маслом к низу. Олежка, сбегай-ка за тряпкой… Так, слушай меня внимательно. Не знаю, как вы тут будете делить обязанности, но чтобы к вечеру — дрова наколоты, вещи постираны и поглажены, свиньи с курями накормлены, стайки вылизаны, грядки прополоты, жрать сварено. Поливать не надо, вчера дождь был… Полы помоете, паласы пропылесосите. А я пойду коров в стадо отведу, а затем на рыбалку отправлюсь, — подытожил завтрак старшой заранее приготовленной речью и вышел во двор.
— Вот сволочь, — прошепелявил Олежка и, обведя взглядом оставшихся за столом, увидел немое подтверждение удачно подобранному слову.
Взяв в сарае две самодельные удочки, Митька проводил коров и отправился на рыбалку.
Утро было прохладным. Ясное небо с редкими вкраплениями белоснежных облаков предвещало знойный день. Свернув за старой баней, Митька быстро спустился с обрыва. Накалываясь босыми ногами об острые камни, плотно усеявшие дно, перешел вброд неглубокий ручеек, бывший рукавом быстроного полноводного Абакана, и углубился в лесную глушь.
Лес всегда привлекал парня. Здесь он находил забвение от каждодневных деревенских забот. Его утлая, почти мальчишеская фигурка словно бы растворялась среди могучих вековых тополей, всегда навевавших тихие светлые грезы. Деревья видели восторг молодой души и мудро по-стариковски молчали, печально перешептываясь о былом под порывами стремительного вездесущего ветерка.
В это утро пробуждающийся ото сна лес был особенно красив. Солнечные лучи, отгоняя миражи ночи, весело струились по ветвям и листьям, заливая благодатным теплом ершистые поляны.
Чудноголосые птичьи трели древней сладостной песней неслись во все концы, возвещая округе о приближении человека.
А человек шел и шел, вдыхая терпкий бодрящий аромат лесных трав и цветов. Он наслаждался покоем и с интересом вглядывался сквозь просветы между деревьями в пронзительную высь бездонного неба.
Небольшой лес остался позади и взору парня предстал могучий Абакан, непокорно огибавший препятствия на своем пути и веками несущий свои воды в призрачную даль грядущих столетий. Чуть выше реки стелился туман, сквозь его сероватую дымку виднелись полушария холмов.
Митька достал из садка стеклянную банку и начал шариться по густой сочной траве в поисках кузнечиков. Наловив дюжины две, вернулся к речке и размотал удочки. Пройдясь вдоль берега, натолкнулся на две рогатулины, оставленные предыдущими рыбаками. Здесь и решил обосноваться, зная по опыту, что где попало рогатулины ставить не станут, а, значит, клев наверняка будет.
Нацепив кузнечиков на крючки, поплевал на них, как полагается, для удачи, и закинул удочки. Приученный дедом, завзятым рыбаком, к абсолютной тишине во время рыбной ловли, Митька присмотрел удобное местечко на бережку, достал из-за уха стибренную у отца сигарету и закурил, смачно самодовольно затягиваясь, пуская в небо сизые кольца дыма.
— Странно, ничего понять не могу. Зачем приезжему понадобилось вмешиваться? Зачем перевязал голову, ведь видит меня впервые? Может у него не все дома?.. Нет, скорее выпендриться захотел, крутого из себя построить, эдакого гангстера. Надо с ним потолковать потом, как представится случай. Странно, очень странно, — думал Митька.
***
Андрей проснулся в девять. Сладко потягиваясь, позволил себе еще немного понежиться на мягкой пуховой перине, давая затекшему раскисшему телу прийти в рабочее состояние. Полежав самую малость, неторопливо оделся и вышел на крыльцо.
Здесь его ждала маленькая неприятность. Бродивший поблизости черный петух с пунцовым гребешком расценил появление молодого человека как посягательство на священные особы вверенных ему кур, сновавших рядом. Взъерошив перья на длинной шее, хозяин куриного гарема приступил к атаке. Парень не растерялся и, пуская в ход ноги, начал контрнаступление. В отличие от кудахтающего соперника Андрей терпеливо молчал, боясь привлечь внимание стариков, а больше деда, скорого на язвительное словцо в сопровождении с короткими смешками в окладистую русую бороду. Будучи в душе оптимистом, парень, обозрев ограду, увидел возле будки Пушка — собаку, ласковое прозвище которой в данный момент никак не вязалось со всклоченной, линявшей не повсеместно шерстью. Оскалившийся Пушок изредка кидал умоляющие взгляды на человека, потом переводил налитые кровью глаза на ненавистного задиристого петуха, всегда нагло расхаживающего в опасной близости и игнорирующего законные притязания ночного сторожа на неограниченную власть в усадьбе. Кто знает, почему между животными не получилось дружбы. Баба утверждала, что виной всему короткая собачья цепь, которую вольная птица свысока презирал. Дед же говорил, что красавец-петух за версту чует непородистое происхождение пса, особенно ярко выраженное в периоды линьки.
Андрей быстро смекнул, что гонор молодого раззадоренного петуха быстро поутихнет в кобелиной пасти, и стал теснить птицу к будке.
До собаки оставалось несколько сантиметров, и Пушок неминуемо растерзал бы зарвавшуюся птицу, но петух, ощутив спиной подлую засаду, взмыл высоко вверх, оттолкнулся от воздуха и успешно ретировался в огород. Все бы ничего, да последний взмах ноги, произведенный в яростном конечном запале, заставил Андрея потерять равновесие и рухнуть на землю. Содержимое собачьей миски, опрокинутое при падении, неравномерно окатило правый бок и вязко стекало.
В таком неприглядном виде и застал Андрея высунувшийся из времянки дед.
— Тьфу, язви тя в душу, — сказал старик неизвестно кому и вновь скрылся за дверью.
Андрей с помощью воды быстро отмыл замаранный бок и вошел во времянку. Запах свежеиспеченных пирогов, ворвавшись в ноздри, пробудил аппетит. Бабушка переливала из крынки в кружку купленное у соседки молоко, так как своей коровы старики по немощности уже не держали. Дед, шмыгая огромным красным носом, изредка встряхивал головой, наверное, по поводу казуса, в котором оказался внук недавно.
— Что стряслось опять, Андрюшенька? — запричитала бабушка, обернувшись к внуку.
— Да ничего существенного. Просто петух ваш задиристый больно.
Ознакомительная версия.
