Но на даче с ультиматумом ничего не случилось. В начале девяностых я привез его домой — документ уже не был опасен. Дома я его и потерял. Рассказывать, как и где я его искал — бессмысленно. Этого не передать. Вскоре я сменил квартиру, потом сменил и следующую. Ультиматум, который был направлен Карлом XX, Императором Священной Римской Империи Президенту Словернорусской Конфедерации — Стефану Бетанкуру, копии: Президенту Объединенных Исламских Халифатов — Халифу Аль-Али, Ламе Монголии — Ундур Гэгэну и Кагану Запорожского Каганата — Истеми, последний и единственный сохранившийся у меня документ, относящийся к истории этих государств, пропал.
Но у кого-то, видимо, сохранилась копия. У кого? Я набрал номер Курочкина. Курочкин не отвечал.
1984
Оказалось, арест — вещь довольно забавная. Поначалу. Пока серьезные, удивительно похожие друг на друга лица, окружившие меня вдруг, были еще внове, пока понимание абсурдности происходящего не сменилось тоскливым ощущением реальности, каменной и неотменимой, пока я мог свободно чувствовать и думать — это было забавно.
Они начали с обыска. Обыск занял двадцать часов, хотя все, что они искали — документы Каганата: дипломатическая переписка, донесения разведки, выдержки из годовых отчетов правительства — было свалено тремя расползающимися стопками на подоконнике. Еще одна папка лежала на моем письменном столе. Бумаги можно было собрать, аккуратно увязать и упаковать в специальные брезентовые мешки, а потом мешки опечатать. На это ушло бы тридцать минут. То есть, полчаса. А остальные девятнадцать с половиной часов они могли бы пить пиво, например, а могли бы и водку. Мама сварила бы им картошки, нарезала колбасы и достала баночку соленых огурчиков. У меня мама удивительно готовила соленые огурчики: с чесноком, с укропом, иногда с вишневым листом, а иногда — со смородиновым. И вместо того, чтобы возиться в пыли под диваном, простукивать стены и пол, двигать шкафы, снимать и не вешать на место книжные полки, перетряхивать мои книги, белье и старые тетради, они могли хрустеть огурчиками, обжигаться горячей картошкой, пить пиво и добродушно шутить друг над другом. А потом бы вздремнули немного. И все это время мешки с документами Каганата лежали бы спокойно опломбированными в углу комнаты. А потом бы они проснулись и довольные ушли к себе на службу. И меня бы с собой забрали.
Они и так забрали меня с собой. Но ушли голодные, злые и невыспавшиеся. И я с ними ушел — голодный, злой и растерянный. Я ничего не понимал.
Допросы начались несколько дней спустя. Майор Синевусов, круглый, изжелта-розовый человек, сочившийся то маслом, то ядом, покончив с формальностями, попросил меня нарисовать карту Запорожского Каганата. Он положил передо мной бледно-голубую школьную контурную карту и красный фломастер, яркий и сочный.
— Примерно так, — я вернул ему карту через несколько минут.
Красная черта, отделявшая земли Каганата от сопредельных государств, прошла по южной и западной границам Болгарии, рассекла Румынию и Украину, чуть севернее небольшого пограничного городка Киев свернула к востоку. От места впадения в Дон речки Воронеж она пошла по руслу Дона и вместе с ним уткнулась в Азовское море.
— Примерно, вот так, значит… Значит, примерно, вот так… — Поры Синевусова выделили порцию масла. Он протер платком лоб, щеки и шею. — Значит, это — Запорожский Каганат?
Я кивнул.
— А где же столица? Почему вы не отметили столицу?
— Умань.
— Умань?
— Два миллиона двести тысяч жителей. По переписи 1980 года. Умань.
— Угу, — хмыкнул майор. — Можно отметить?
— Конечно, — пожал плечами я.
— Умань. Два миллиона двести… Ну, расскажите подробнее. Представьте, что я никогда об этом государстве ничего не слышал… Да оно так и есть на самом деле. Расскажите мне подробнее, — попросил майор.
— Что же вам рассказать? — растерялся я. — Вот так, вдруг, о целом государстве…
— А мы не торопимся. Куда нам спешить? Верно? Обстоятельно, в деталях. Начните со строя. Какой там общественно-политический строй?
— Конституционная монархия.
— Отлично. Значит, конституционная монархия? Как в Англии?
— Не совсем. Английская королева, как известно, царствует, но не правит. А каган обладает реальной властью, и его власть передается по наследству.
— Такая значит устаревшая форма правления у вас в каганате, — не то спросил меня, не то сделал вывод майор Синевусов.
Я не стал с ним спорить, но уточнил:
— Каган назначает премьер-министра, но утверждает кандидата парламент. Законы же принимает парламент, но утверждает их каган.
— Вот я и говорю, — кивнул Синевусов, — устаревшая форма правления. XIX век. Кто же защищает интересы рабочего класса? Трудового крестьянства? А? Ну, ладно, об этом — после. Продолжайте. Численность населения? Ключевые отрасли промышленности.
— Население — 118 млн. человек…
— По переписи 1980 года?
— Да.
— Прекрасно. Ну-ну…
— Территория — один миллион сто тысяч квадратных километров. Государственный язык — запорожский…
— Даже так…
— Денежная единица — гривна, государственная религия — иудаизм.
— Евреи что ли у вас там живут?
— Нет, запорожцы.
— А религия — иудаизм?
— Да.
Майор тяжело вздохнул и смахнул со лба проступившее масло.
— Ну, ладно… Итак, ваши запорожцы ходят в синагоги и рассчитываются гривнами…
— Вообще-то, церковь в Каганате отделена от государства, но исторически сложилось именно так, как вы сказали. Большинство запорожцев — иудеи. Историю ведь не перепишешь.
— Правда? — удивился майор куда заметнее, чем ему следовало бы по должности. — Это вы говорите мне?
— А что, — оглянулся я, — здесь еще кто-то есть?
— Не будем отвлекаться, — ушел от ответа майор. — Вернемся к запорожцам. Как много нового можно иногда узнать во время обычного допроса. Теперь об армии каганата. И о его международной политике.
— Запорожский Каганат, государство экономически и промышленно развитое. Доход на душу населения чуть больше тридцати тысяч гривен… Я не помню точной цифры, но в бумагах она есть.
— Есть, — майор кивнул, подтверждая. — Сколько это в рублях?
— Не знаю, — я пожал плечами. — В рублях мы не считали.
— А в какой валюте вы считали? — В его вопросе глухо звякнул металл, а поры на шее и лбу вместе с маслом выделили яд. — В долларах? В марках? В израильских шекелях?
— Запорожская гривна — твердая валюта. Пусть другие в ней пересчитывают свои доходы и бюджеты. Вы меня очень часто перебиваете…
— Продолжайте, — сухо кивнул Синевусов.
— Запорожский Каганат — государство с крепкой экономикой и надежной промышленностью, — на зло ему повторил я. — Развиты машиностроение, приборостроение, химия, сельское хозяйство. Армия — один миллион человек.
— Один процент населения, — уточнил майор.
— Примерно. В арсенале есть ядерное оружие, средства доставки любой дальности. Но в целом, Каганат — государство мирное и давно уже ни с кем не воюет.
— Однако территориальные проблемы есть…
Он знал, о чем спрашивал. Итиль, древняя столица Запорожского Каганата, пятьсот лет назад была захвачена словеноруссами. Но воевать Каганат не собирался.
Первые допросы были похожи один на другой. Как-то я проводил консультации для школьников. Им предстоял экзамен, и я их консультировал. Школьники задавали вопросы, я отвечал на эти вопросы, а они записывали мои ответы и снова спрашивали. Вот и первые допросы были почти такими же, как те консультации. Я словно консультировал моего следователя, майора Синевусова. И ждал, когда же он перейдет к главному.
2004
С Курочкиным я смог поговорить только через день. Курочкин — большой человек в наших небольших масштабах. Теперь он депутат, и лет пять назад был депутатом, а в промежутке — первым вице-премьером. Прошу прощения, нынче они пишут себя так: Первый Вице-Премьер-Министр. Этот роскошный титул — предмет тайной посмертной зависти всех Вице-Королей Индии. Сейчас у Курочкина доля в приличном банке, а на кормление ему дан какой-то фонд, через который в ветшающую украинскую промышленность закачивают дутые американские деньги.
Мне пришлось звонить ему из офиса. Это плохо. Раз в месяц наши боссы получают с узла связи полный перечень номеров, по которым звонили сотрудники. То же и с мобильными. Если заметят, что я два дня подряд набирал Верховную Раду, мне начнут задавать разные глупые вопросы. Но только, если заметят. Вероятность не так велика.
А, между прочим, я неплохо помню время, когда мне не требовалось сутками дозваниваться до Курочкина, когда я наизусть знал все телефоны, по которым мог его найти, а он так же твердо знал мои телефоны. Мы могли встретиться в любое время по любому поводу, а повод найти было несложно. Да мы его и не искали. Мы учились в одной группе, сидели за одной партой, сдавали экзамены по одним учебникам. Я звал его Куркин, а чаще просто Кур. Мы были влюблены в Наташу Белокриницкую, и шансы наши были равны. Нулю. И обыски прошли у нас одновременно, и арестовали нас в один день.