— Курочкин, — спросил я, когда нас, наконец, соединили, — ты письмо получил?
Он не спросил меня, что за письмо. Капризным голосом он сказал: «Так и знал, что это твои дурацкие шутки». И устало вздохнул. Такова, дескать, его нелегкая доля — всю жизнь терпеть меня и мои шутки. Труженик. Борец за благо народное. Жертва Давыдова.
Но письмо, значит, он тоже получил.
— Нет, Курочкин, это не мои шутки. Это кто-то другой пошутил. Я думал, ты что-то знаешь.
— Давыдов, — он убрал из голоса усталость, но капризные интонации сохранил, — ты, вообще, можешь представить, как я занят? У меня только на сегодня… — тут он шумно зевнул и привычно зашелестел своими депутатскими бумажками. Так, словно собирался огласить с трибуны полный перечень дел, назначенных на день.
— Все, все! Хватит! Верю! — перебил я, чтобы он и в самом деле не вздумал перечислять свои дела.
— А ты тут со своим письмом, — довольно закончил Курочкин.
— Письмо не мое, Юра. И текст — слово в слово…
— Ну да…
— Один в один. Я же его на память помню. Только дата изменена.
— Дату я заметил. Так это — не ты?
— Говорю тебе — не я!
Наконец, и он задумался, а тут, и правда, было о чем подумать.
— Скажи, Юра, а на какой адрес тебе пришло письмо?
— На мой ящик в Верховной Раде. А что?
— Посторонний человек при желании мог узнать этот адрес?
— Довольно легко. Это открытая информация.
— Так, может, ты ответишь ему? — спросил я Курочкина так просто и между делом, словно вовсе не за этим звонил.
— Я? Отвечу? Ты издеваешься, Давыдов?!
— Ну, представь себе, что это письмо от твоего избирателя. У тебя же есть избиратели? Одному пенсию неправильно насчитали, другому льгот не додали…
— А третий присылает ультиматум…
— Кстати, уже четыре часа дня.
— Ну и что?
— Ты должен ответить ему до шести. У тебя два часа осталось.
— А третий, — взревел вдруг Курочкин, — присылает ультиматум, подписывается Императором Карлом и требует до шести вечера отвести войска… откуда он требует войска отвести?
— От Лейбаха…
— От Любляны, значит. И вернуть ему Истрию! Хорош я буду, если с моего адреса в Верховной Раде уйдет ответ на эту… это… Вот, слов нет, честное слово.
— Отправь с другого адреса, если все дело в этом…
— Не в адресе! Что ты дурака валяешь! — уже спокойнее буркнул Курочкин. Ты же знаешь, что не в адресе дело!
— Ну, хорошо. Давай подумаем несколько дней. Да? А потом свяжемся.
— Давай. Хотя… Ну, ты сам найдешь меня.
Видно, он хотел еще раз сказать, что ему это не интересно. Но не сказал. И хорошо, что не сказал. Я ведь знал, что интересно и важно. По-прежнему важно, хоть с тех пор, как все началось, прошло двадцать лет.
1984
Я давно себе не верю. Не верю тому, что помню. Я знаю точно: все было не так… Но как? Я был бы рад, да, я хотел бы увидеть сейчас (только со стороны, невидимым соглядатаем из дальнего угла), что же происходило на самом деле. Еще раз услышать, о чем меня спрашивали и что я отвечал? Кабинет Синевусова с окном, выходящим во внутренний двор и безжизненный свет люминисцентной лампы в камере… Десятки раз я видел их во сне, сотни раз вспоминал. И всегда по-новому, всегда иначе. А ведь каждая минута допроса, каждый день, проведенный в стылом пространстве, вычлененном из остального мира бетонными панелями камеры внутренней тюрьмы, отличались от других минут и дней. И эти различия, иногда едва заметные, иногда громадные, давно затерты и закрашены вымыслом и снами. Слой за слоем ложились мысли о том, чего не было, но быть могло на воспоминания о том, что было, но чего могло не быть. И каждый новый слой в своем правдоподобии не уступал предыдущему, но превосходил его. Так что же я теперь могу и должен вспомнить? О чем меня спрашивали? Что я отвечал? Да был ли я там, вообще? И был ли Синевусов?.. Ну, он-то, положим, был.
Как были и другие. Во время допросов они заходили в кабинет Синевусова. Иногда, приветствуя вошедшего, майор вскакивал, стоял, дожидаясь позволения вновь умостить свой зад на мягкой коже кресла, и вернуться к работе. Но чаще просто вскидывал руку в дружеском приветствии, ласково и тепло улыбаясь. И так он вел себя не только с равными ему по званию майорами, но и с теми, кто уступал размерами звездочек на умозрительных погонах, (я никогда не видел Синевусова в форме) и с теми, у кого этих звездочек вовсе не было. Да и со мной он всегда держал себя корректно, даже дружелюбно. И неизменно сочился маслом.
Он подробно расспрашивал об Истеми, об отношениях, которые сложились у Императора Карла с Президентом Бетанкуром, об истории войн между Каганатом и Халифатами. Он расспрашивал о многом, а интересовало его все. Его вопросы часто удивляли меня. Удивляясь, я старался не подавать виду. Он же, напротив, живо реагировал на мои ответы, переспрашивал и уточнял одно и то же по два, по три раза. И всегда очень внимательно слушал. Он любил смотреть, как на школьных контурных картах я рисовал границы наших стран, как ползла жирная красная линия — след новенького польского фломастера, который он доставал из ящика стола специально для меня — то, совпадая с бледно-синим пунктиром европейских границ, то отклоняясь от него, рассекая по живому территории суверенных государств. Как-то за этим занятием застал нас генерал, начальник Синевусова. Мягким жестом он усадил вскочившего майора и велел продолжать допрос.
К тому моменту я уже протянул красный барьер по границе Болгарии с Грецией и двигался на север вдоль болгаро-югославской границы. Соблюдая ее изгибы, я не спеша добрался до Дуная. Тут генерал остановил меня.
— Вы сразу подписывайте, а то не все понятно. Это что? — он постучал пальцем по четырехпалой кисти Пелопоннеса.
— Это халифаты, — я написал «ОИХ» между Патрами и Дельфами.
— А это? — генеральский палец уперся в Болгарию.
— Каганат.
Я заметил опасливый взгляд Синевусова, брошенный на генерала. Синеусовский лоб заблестел мелкими каплями масла.
— Подписывайте, ну! — потребовал генерал.
За годы службы он неплохо выучился этой фразе. Я вывел «ЗК» над болгаро-румынской границей, потом, не дожидаясь новых вопросов, на территории Югославии написал «СРК». И объяснил: «Словенорусская Конфедерация».
— Буржуазная республика. Территория 9,5 миллионов квадратных километров, население 210 миллионов человек. Армия — 2 миллиона человек, есть ядерное оружие, — тут же дал справку Синевусов.
Я ему этого не рассказывал, а он меня не спрашивал. Значит, сам нашел в документах. Или Курочкин… Его ведь тоже где-то допрашивали. Может, рядом, за стеной в соседнем кабинете. Тогда я не знал наверняка, что кроме меня арестован еще кто-то из наших. Но догадаться было не сложно.
Генерал стоял, тяжело опираясь на синевусовский стол, и внимательно рассматривал карту.
— Ну, дальше, — потребовал он.
От Дуная граница Каганата пошла на северо-восток, рассекла пополам Румынию, оставила Украину без девяти западных областей и уткнулась в синюю ограничительную линию. Карта закончилась.
Не дожидаясь генеральских напоминаний, я отыскал нужное место, поставил жирную точку, большими буквами написал Умань и подчеркнул.
— Столица, — объяснил я.
— Так, а на юге? Вот это чье? — он постучал по Мраморному морю.
— Ага! — спохватился я. — Конечно, наше! — и отделил от Турции ее северо-запад. Красная полоса соединила устья Гедриза, Парсука и Сакарьи.
— Наше?! — ухмыльнулся генерал. — А турки согласны, что это наше?
— Никаких турок там нет. Это линия прекращения огня по перемирию 1975 года. Фактически, это — граница Каганата и Халифата. Правда, Словеноруссия считает, что проливы должны принадлежать им, но это же не серьезно.
— Не серьезно? — еще раз ухмыльнулся генерал. — Ну, хорошо. Продолжайте, — кивнул он Синевусову и пошел к двери. Но вдруг остановился: — А если Словеноруссия нападет на Халифат? Такое ведь может быть?
— А Советский Союз может напасть на Иран? — спросил его я, чтобы он понял, какую глупость сморозил. Но он понял что-то совсем другое? Все мои слова они толковали по-своему.
— Откуда такая мысль? — Генерал посмотрел на Синевусова. Тот беспомощно затряс головой. — Значит Словеноруссия у вас — аналог Советского Союза? Вы это имели ввиду?
Если человек что-то хочет услышать, он услышит нужное, что бы ему ни говорили. Мне оставалось только пожать плечами:
— Если бы хотел — сказал бы. Словеноруссия — не Советский Союз, а Запорожский Каганат не… — я замолчал, подбирая подходящее государство. — Никакая наперед заданная страна, — подвернулся огрызок формулировки из матанализа…
На следующем допросе я опять рисовал Синевусову карту. На этот раз — карту Халифатов.
— Кстати, — спросил он, разглядывая рисунок, — как, вообще, возникла идея такой странной игры?
