Ильза Айхингер - Великая надежда

— Что тогда?

— Тогда это вы спрятали карту.

— Что еще за глупости? — сердито осведомился консул.

— Но вы еще можете все исправить. — Эллен порылась в своем портфеле. — У меня с собой папка для рисования и ручка. А то вдруг ваш стол уже заперт.

— Для чего мне все это?

— Для визы, — робко улыбнулась Эллен. — Пожалуйста, напишите мне визу! Бабушка сказала, это зависит от вас, стоит вам только расписаться. А бабушка у меня умная, можете мне поверить!

— Да, верю, — ответил он.

— Слава Богу! — улыбнулась Эллен. — Но тогда почему вы отказались дать мне визу? Мама не может уплыть без меня, одна. Кому она будет причесывать волосы и стирать носки? Кому она будет вечером рассказывать сказку, если она будет одна? Кому она будет чистить яблоко, если я с ней не поеду? И кто у нее схлопочет затрещину, когда у нее лопнет терпение? Я не могу отпустить маму одну, господин консул. А маму высылают.

— Все не так просто, — объяснил консул, чтобы выиграть время.

— И все потому, — сказала Эллен, — что никто за меня не отвечает. Те, кто отвечает за маму, те не отвечают за меня. Это вопрос денег, говорит бабушка, смешно, говорит бабушка, воробьем больше или воробьем меньше, говорит бабушка, ну, уедет ребенок, даст тягу, и во всем виноват консул!

— Так говорит бабушка?

— Да. Никто не дает за меня никаких гарантий. На каждый холодильник бывает гарантия, только на меня — ничего. Бабушка говорит: все правильно, никто не может за меня отвечать, но за кого вообще можно отвечать, говорит бабушка, пока он не умер? У акулы и у ветра тоже нет никого, кто за них отвечает, но зато ни ветру, ни акуле не нужна виза!

— А теперь давай поговорим как разумные люди, — нетерпеливо предложил консул.

— Хорошо! — с готовностью согласилась Эллен. И принялась рассказывать ему историю про акулу, про детей без визы и про страшную бурю. Заодно она спела песенку. Потом стала рассказывать дальше. Громко и испуганно звучал ее голос из огромного кресла. Она забилась в самый угол, и залатанные подошвы ее ботинок умоляюще заглядывали ему в лицо.

Когда она кончила, он предложил ей шоколадку.

— А не может быть такого, что все это тебе приснилось? — осторожно спросил он.

— Приснилось? — закричала Эллен. — Ничего подобного! Тогда мне, по-вашему, приснилось, что дети во дворе больше не хотят со мной играть, приснилось, что маму высылают, а я должна оставаться одна, приснилось, что никто за меня не отвечает, приснилось, что вы спрятали карту и что мне отказали в визе?

— Все дети спят, — медленно сказал консул. — Только ты не спишь.

— Ночью в консульстве меньше народу, — пояснила Эллен. — Ночью не нужно номерков, ночью все получается гораздо быстрее, потому что это неприемные часы.

— Хорошая мысль!

— Да, — улыбнулась Эллен — Сапожник у нас в доме, знаете, чешский сапожник, так вот он сказал: «Сходи к консулу, консул хороший человек, консул отвечает за ветер и за акул, консул и за тебя тоже отвечает!»

— Как ты сюда прошла? — спросил консул уже настойчивее.

— Дала швейцару яблоко.

— А может, тебе все приснилось? Иди-ка домой.

— Домой? — Эллен не сдавалась, — Это значит туда, где мама. А моя мама завтра уплывает, моя мама послезавтра будет уже там, где вокруг синева, где ветер засыпает, а дельфины играют вокруг Статуи Свободы!

— Вокруг Статуи Свободы дельфины не играют, — перебил консул.

— Ну и что. — Эллен опустила голову на руки. — Я устала, мне уже давно пора спать, я же завтра уплываю.

Ее доверие было безжалостно. Оно веяло в прохладной комнате, как ветер пустыни.

— Дайте мне визу!

— У тебя температура, — сказал консул.

— Пожалуйста, дайте визу!

Она придвинула папку для рисования к самому его лицу. В зажим был вставлен белый лист, на котором большими неумелыми буквами было написано: «Виза». Вокруг была россыпь разноцветных цветов, — цветы и птицы, — а внизу тянулась линеечка для подписи.

— Я все принесла, вы только подпишите. Пожалуйста, господин консул, ну пожалуйста!

— Все не так просто. — Он встал и закрыл окно. — Не так просто, как с упражнением, которое тебе велели переписать после уроков. Пошли, — сказал он, — теперь пошли! Я все тебе объясню на улице.

— Нет! — закричала Эллен и сжалась в комок в кресле. Щеки у нее вспыхнули. — Пожалуйста! Сапожник говорил, сапожник же говорил: «Кто отвечает за ветер и за акул, тот и за тебя отвечает!»

— Все так, — согласился консул, — Кто отвечает за ветер и за акул, тот отвечает и за тебя. Но это не я.

— Я вам нисколечко не верю, — прошептала Эллен. — И если вы сейчас не подпишете… — Она задрожала. Сапожник солгал. Сапожник говорил: консул, — а консул опять кивает на кого-то другого. А мама сидит дома и не в силах складывать чемоданы, потому что ей страшно. И это уже последняя ночь.

— Если вы сейчас не подпишете… — Эллен искала угрозу пострашнее. Зубы у нее стучали. — Тогда я лучше стану дельфином. Поплыву рядом с пароходом и буду играть вокруг Статуи Свободы, назло вам.

Она умолкла. Нетронутый лежал шоколад на курительном столике, нетронутые лежали разноцветные проспекты. «Мне холодно», — пробормотала Эллен. Губы ее были распахнуты. Она не шевелилась. Консул подошел к ней, и она оттолкнула его ногами. Он хотел ее схватить, но она молниеносно перескочила через кресло. Он побежал за ней. Она проскользнула под письменным столом, опрокинула два стула и обеими руками обхватила печку. При этом она по-прежнему угрожала, что превратится в дельфина. По ее лицу текли слезы.

Когда он ее наконец поймал, ему показалось, что она пышет жаром. Горячая и тяжелая, Эллен повисла у него на руках. Он завернул ее в одеяло и опять уложил в кресло.

— Карту, пожалуйста, отдайте карту!

Он пошел в приемную, поднял с полу карту, разгладил ее и отнес в комнату. Разложил ее на курительном столике.

— Все кружится! — сказала Эллен.

— Верно, — тревожно улыбнулся он. — Земля кружится. Ты что, не учила про это в школе? Земля круглая.

— Да, — вяло подтвердила Эллен, — Земля круглая. — Она потрогала карту.

— Теперь ты веришь, что я от тебя ничего не скрываю?

— Пожалуйста, — в последний раз попросила Эллен, — пожалуйста, подпишите визу! — Она подняла голову и оперлась на локти. — Там есть чернильный карандаш, он подойдет. Если вы подпишете, я никогда больше не буду брать без спросу яблоки. Я все, что могу, для вас сделаю! А правда, что на границе дают апельсины и портрет президента, это правда так и есть? А сколько спасательных шлюпок бывает на больших пароходах?

— Каждый сам себе спасательная шлюпка, — сказал консул. — Я кое-что придумал! — Он положил папку для рисования себе на колени. — Ты должна сама себе дать визу. Подпиши ее сама!

— Я сама? — испуганно переспросила Эллен.

— Только сама.

— А как это делается? — с сомнением спросила Эллен.

— Ты это можешь. В сущности, каждый человек — сам себе консул. И в самом ли деле огромен наш огромный мир — это зависит от каждого человека.

Эллен изумленно уставилась на него.

— Видишь ли, — сказал он, — все те, кому я выдал визу, — все эти люди будут разочарованы. Ветер нигде не ложится спать.

— Нигде? — недоверчиво повторила она.

— Кто сам себе не даст визы, — сказал консул, — тот может объехать весь мир и никогда не попадет, куда ему было надо. Кто сам себе не даст визы, тот навсегда остается взаперти. Только тот, кто сам себе даст визу, становится свободным.

— Я хочу сама себе дать визу, — Эллен попыталась выпрямиться, — по как это делается?

— Ты должна подписаться, — сказал он. — И эта подпись означает, что ты даешь себе обещание: ты не заплачешь, когда будешь прощаться с мамой, а совсем наоборот, ты будешь утешать бабушку, которой это будет очень нужно. Ты ни в коем случае не будешь больше таскать без спросу яблоки. И что бы ни случилось, ты всегда будешь верить, что рано или поздно вокруг будет синева! Что бы ни случилось.

Эллен, дрожа от возбуждения, сама подписала себе визу.

Забрезжило утро. Тихо, как опытный взломщик, оно вскарабкалось наверх по подоконникам. Запела птица.

— Видишь, — сказал консул. — Птица тоже не ставит никаких условий.

Этого Эллен не поняла.

Снаружи по улицам катились тележки молочников. Все уже переставало сливаться в одну общую массу. И в просторных парках пестро и неряшливо выплывали из тумана первые осенние цветы.

Консул подошел к телефону. Он поднес руки к вискам и пригладил волосы. Встряхнул головой, трижды качнулся, встав на цыпочки, прикрыл глаза и снова их вытаращил. Поднял трубку, набрал не тот номер и бросил трубку на рычаг.

По двору протопали чьи-то шаги. По-прежнему шумел фонтан. Консул хотел что-то записать для памяти, но не нашел записной книжки. Он подошел к Эллен и вынул из кармана ее пальто ученический билет. Потом вызвал машину, поднял опрокинутое кресло и расправил ковер.