В период расцвета жизнь Сальвадора озарял незаурядный талант, интеллектуальная раскованность, склонность к иконоборчеству и стремление к безоговорочной честности в самые смутные времена. До самой смерти от него ждали, что он «вот-вот прогремит», — и превозмочь эти ожидания он так и не смог. «С детства, сколько я себя помню, мне говорили, что у меня дар, — писал он в своих мемуарах „Автоплагиатор“[7]. — Всю оставшуюся жизнь я потратил на то, чтобы оправдать надежды — свои и чужие».
Под давлением больших ожиданий и твердо намеренный прожить жизнь, достойную пера, Сальвадор сменил много ролей и пережил много приключений. Мемуары его так напоминали справочник «Кто есть кто на Олимпе искусства и политики», что читатели спрашивали, не художественное ли это произведение. «Я прожил почти все девять жизней», — писал Сальвадор. В своем творчестве он свободно черпал особый колорит каждой из этих жизней: детство отпрыска богатого филиппинского плантатора, сентиментальные воспоминания об учебе в Европе, средиземноморские вечера, проведенные в гусарских похождениях с Порфирио Рубиросой или за стаканчиком зивании с Лоренсом Дарреллом[8], сенсационные репортажи, принесшие славу молодому репортеру, военная подготовка в коммунистическом партизанском отряде в джунглях Лусона[9], ссора с семейством Маркос во время ужина в президентском дворце. Арт-группа «Пятеро смелых», которую Сальвадор основал вместе с несколькими влиятельными художниками, долгие годы господствовала на филиппинской сцене. Жестокие междоусобицы среди филиппинских литераторов и привели к тому, что о Сальвадоре стали ходить самые невероятные слухи. Несколько примеров: он оставил шрам на лице критика Марселя Авельянеды во время дуэли на опасных бритвах; сильно пьяный, он умудрился незаметно наблевать в кастрюлю с супом из морепродуктов на вечеринке у Джорджа Плимптона[10] в Ист-Хэмптоне; в Яддо[11] он голым танцевал танго при лунном свете с (партнеры меняются в зависимости от того, кто об этом рассказывает) Жермен Грир[12], Вирджи Морено[13] или портняжным манекеном на колесиках; Сальвадору также приписывают личное оскорбление, нанесенное дирижеру Георгу Шолти[14] после концерта в Опера Гарнье (говорят, что, пожимая маэстро руку, он по-приятельски проронил: «Смазал слегка в начале Второй рахманиновской, с кем не бывает». Примечание. Мне так и не удалось найти документальных подтверждений, что Шолти давал Вторую Рахманинова в Гарнье).
Раннее творчество Сальвадора — и с этим мало кто спорит — отличается удивительной нравственной мощью. По возвращении из Европы в 1963 году он стал завоевывать популярность репортажами из жизни беднейших слоев, публикуя материалы, в корне расходившиеся с философией его отца, считавшего, что политическое приспособленчество есть наивысшее благо для общества. В 1968-м Сальвадор заявил о своих притязаниях на место в мировой литературе, выпустив дебютный роман Lupang Pula («Красная земля»)[15]. Книга, главный герой которой — волевой фермер по имени Мануэль Самсон, примкнувший к коммунистическому восстанию Хук 1946–1954 годов[16], получила неплохие отзывы и позднее была переведена на Кубе и в Советском Союзе. (В действительности первой книгой Сальвадора был роман «Просвещенный»[17]. Изданный в Соединенных Штатах тремя годами ранее, тот получил несколько премий еще до публикации, но баснословной шумихи не вызвал. Сальвадор надеялся, что роман, рассказывающий о роли его деда в филиппинской революции 1896 года и последующей войне против американских захватчиков, будет забыт навсегда. Однажды он сказал мне, что задуманный им портрет деда оказался ему не по плечу, как «пиджак на несколько размеров больше».)
И хотя потом были еще разоблачительные репортажи о зверствах полиции во время Кулатинганской резни[18], за которые он единогласным решением жюри получил наивысшую награду Манильского пресс-клуба «Золотое манго», самая бурная дискуссия разгорелась вокруг эссе «Нелегко полюбить феминистку», опубликованного в номере «Филиппинской свободной прессы» от 17 января 1969 года. К удивлению автора, публикация вызвала такой резонанс, что он немедленно стал фигурантом филиппинской поп-культуры. В радиопередачах, транслировавшихся на всю страну, звучал его голос с академически правильным выговором, с которого он сбивался всякий раз, когда, начиная заводиться, повышал голос; на телеэкранах то и дело мелькала его худощавая фигура; он сидел, беспечно поджав под себя одну ногу, черные напомаженные волосы были тщательно расчесаны на пробор, и указывал пальцем на других участников круглого стола, наугад выбранных из сонма женоподобных научных сотрудников и массивных активисток феминистского движения. Он энергично дискутировал с феминистками по радио, заходясь в обличительных речах настолько, что требовалось вмешательство ведущего. Сальвадор защищал свою статью, утверждая, что в ней «нет и тени шовинизма, а лишь реалистичный взгляд на страну, где имеются проблемы куда посерьезнее тех, что обсуждались на недавнем симпозиуме „Changing History into Herstory“». В октябре 1969 года в том же журнале Сальвадор публикует эссе «За что всемилостивый Господь заставляет нас пердеть?», вызвавшее ярость Католической церкви и укрепившее его скандальную славу.
Сальвадор покинул Манилу в 1972 году, за день до объявления Маркосом военного положения. Он рассчитывал сделать себе имя в Нью-Йорке. Однако путь к успеху оказался более извилист, нежели ему хотелось или чем он привык. Жил он в Чертовой кухне[19], в студии без горячей воды, «такой убогой, что даже гудящая за моим окном неоновая вывеска перегорела». Чтобы как-то свести концы с концами, он устроился на работу в булочную «Сладкая крошка» в Гринвич-Виллидж. По ночам он писал короткие рассказы, некоторые из них печатались в малотиражных журналах типа Strike, Brother! и The Humdrum Conundrum. Следующей вехой в его карьере стала публикация рассказа «Матадор» в журнале The New Yorker от 12 марта 1973 года. Этот текст, как говорили, «весьма устроил» редактора. То была антинеоколонизаторская аллегория, в которой Сальвадор — черпая вдохновение в воспоминаниях о юных годах, когда, будучи в Барселоне, он подвизался бандерильеро, — представлял Соединенные Штаты матадором, а Филиппины — храбрым, но обреченным на гибель быком по кличке Питой Гиганте[20]. Сальвадор надеялся, что после этого успеха для него откроются все двери, однако на запросы его агента издатели по-прежнему не спешили отвечать и после долгих колебаний, как правило, интересовались, нет ли у него, случаем, романа. Он приступил к работе над новой рукописью. То был опыт препарирования одиночества, сюжет же строился вокруг гибели близкого друга, который утонул без свидетелей, и реакции на случившееся семьи Сальвадора.
В мае 1973 года у него завязался страстный роман с Анитой Ильич, белорусской балериной, королевой танцпола и одной из первых принципиальных свингерш. Ненастным осенним утром после вечеринки в клубе «Лофт», влюбленные — оба, как сообщалось, под воздействием бесчисленных «буравчиков» и таблеток метаквалона — сошлись в опереточной сцене ревности прямо на Бродвее возле дома Дэвида Манкузо[21]. Сальвадор, уверенный, что это всего лишь очередная размолвка, вернулся домой после успокоительной прогулки и обнаружил, что все его вещи выброшены на улицу. Среди прочего под дождем мокли уже полупрозрачные, расползающиеся страницы почти законченного романа. Тем же вечером Сальвадор сменил Нью-Йорк на Париж, город, в котором он часто бывал во время учебы. Зарекшись встречаться с женщинами и заниматься литературой, он поселился в Маре и устроился помощником ассистента кондитера. Клятву по части воздержания от слабого пола он нарушил довольно быстро, а вот литературой не занимался полных два года. В конце концов нищета и неугомонный дух заставили его вернуться к писательству; он стал внештатным корреспондентом The Manila Times и International Herald Tribune и начал работу над принесшим ему успех «Европейским квартетом» (Jour, Night. Vida, Amore)[22]. Написанные одна за другой с 1976 по 1978 год книжки повествуют о приключениях молодого бродяги, метиса, в Париже, Лондоне, Барселоне и во Флоренции 1950-х. В трех странах романы стали бестселлерами для домохозяек.
Публикация романов настолько укрепила позиции Сальвадора, что он стал наездами бывать на Филиппинах, проводил исследования, участвовал в круглых столах и предвыборных кампаниях, вступал в альянсы с другими деятелями искусств. В 1978 году он взялся писать «Войну и жир» — колонку в The Manila Times, которая просуществовала много лет. Его уже давно не переиздававшийся путеводитель «Мои Филиппинские острова» (с 80 цветными иллюстрациями)[23] был, несмотря на беззастенчивую субъективность, рекомендован в Publisher's Weekly как «самая достоверная книга о филиппинском [sic] народе… занимательная и смелая, под завязку набитая живыми картинами и анекдотами, поведать которые может лишь рассказчик, слишком хорошо знакомый с материалом… Автор представляет свою тропическую родину в контексте всего остального мира, стараясь избавить ее от культурной изоляции и распространенного взгляда на Филиппины как на страну сугубо экзотическую». Позднее, в 1982-м, Сальвадор выпустил «Фили-что?»[24], сатирический путеводитель, в котором отслеживалось падение его родины с положения «ворот в Азию» и гордой американской колонии до плутократии под властью «деспота с недержанием». На Филиппинах книга была запрещена режимом Маркоса, вследствие чего весьма неплохо разошлась за рубежом.
