— Вечер добрый, — услышал он вкрадчивый голос. И вздрогнул.
Перед ним стоял человек со щеглом. Клетку он держал под мышкой.
— … Вот, погулять с ним вышли.
Старик протянул ему хлеб. — Покушайте. И ее покормите. Птица — она ведь в клетке. Ей, птице, только хлеб и нужен…
— Спасибо, мы ужинали сегодня. Правда?
Вопрос был обращен к птице. Щегол ничего не ответил.
— А я поем, — сказал старик. — С утра не дали мне поесть. — Он откусил хлеб и медленно пережевывал его.
— Я слышал, вы синичку продаете, — сказал он чуть погодя.
— Нe синица это. Щегол — птаха божья.
— В клетках все птицы — синицы, — сказал старик.
— Да-да, — закивал человек со щеглом. — Еще пословица есть такая — синица в руках лучше, чем журавль в небе…
— Не знает никто — кому и где лучше. — Старик, наверное, не расслышал. — Синице, думаете, в руках лучше, чем журавлю там?
— Иметъ синицу лучше, — тихо ответил человек со щеглом.
— Зачем продавать тогда?
— Не знаю… Я ведь за просто так продаю.
— И покупают?
— Нет, не покупают. Для всех «просто так» — слишком дорого.
— А вы за пять рублей попробуйте.
— Тогда купят, — сказал человек со щеглом. — За пять рублей купят. Просто так никто не берет, а за пять рублей пожалуйста.
— Ну так что ж?
— А я не хочу продавать. Моя она, птичка-то. И ей со мной хорошо, гуляем вот…
Старик молчал. Он аккуратно собирал крошки с колен. Собрал, протянул их птице. Щегол забился в угол клетки. Старик положил крошки в рот.
— А вот бутылка, — сказал он неожиданно, достав из кармана пустую четвертинку. — Рассказывал мне кто-то, очень давно, про кладбищенского сторожа — знаете?
— Что-то не слыхал.
— Из каждой свежей могилы сторож брал щепоть земли. Он запечатывал землю в бутылки, потом выезжал на лодке далеко в море, где нет людей, совсем никого, и выбрасывал бутылки в воду…
Старик замолчал. Человек со щеглом молчал тоже.
Щегол прыгнул в клетке, ударился о сетку и уселся на жердочке, пугливо озираясь.
— … А потом из бутылок выходили души. И все были ему родные. И не могли обидеть друг друга… Много родных у него было.
— Души, значит. Души — они самые благодарные. Да только здесь-то их нет. Где они — там что ли? — И он показал на небо. Небо было тепным и пустым.
— Да и здесь они где-то быть должны. Где только не узнать. Души — они благодарные, верно. И справедливые. И свободные…
Тут голос старика оборвался.
— Вот вы слушете меня, — прошептал он, — и я боюсь говорить. Может, я чего не так скажу. Не так, как положено…
— Да вы меня не бойтесь, — сказал человек со щеглом, — меня можно не бояться. — И он отвернулся.
— Фью-фью, — сказал он потом, — фью-фью…
В ресторане одесского морвокзала сотрудник советского посольства в Ливане Алексеев в ожидании отхода парохода в Бейрут заказал пятьдесят «Экстры», бутылку лимонада, рыбное ассорти и шашлык по-карски. Ему не было и тридцати пяти, редкие волосы аккуратно облегали большую лысину, из нагрудного кармана торчал треугольник платка.
Не успела официантка заботливо поставить перед ним графинчик, как к столу подошел товарищ в штатском и попросил разрешения сестъ. На нем бнд неприглядного вида костюм, галстук отсутствовал, рубаха была не застегнута на две верхние пуговицы, пышная шевелюра всклокочена, от него пахло пивом.
Сотрудник посольства недовольно оглянулся — все столики вокруг были заняты, — и промямлил неопределенно что-то вроде «пжласта». Товарищ уселся, поворочался на стуле, глянул на графинчик и принялся изучать пространство непосредственно над головой сотрудника Алексеева. Тот ждал рыбное ассорти. Он скользнул глазами по широкому красному лицу соседа, отметил вытатуированный якорь у того на руке, пальцы с плоскими, очень коротко подрезанными ногтями, не знавшими пилки.
— Да, — сказал вдруг товарищ и хрустнул стулом.
— Чего это он дакает, — подумал сотрудник Алексеев, — каждый станет дакать…
— Да-а, — повторил тот — дела-а.
— Это вы мне, — спросил Алексеев, — или просто так, вслух намекаете?
— Я не намекаю, — мрачно уточнил товарищ, — я специально говорю, чтоб разговор поддержать.
Сотрудник в раздумье посмотрел на собеседника. — А зачем его поддерживать?
— Скучно. А поговоришь — легче.
— Хитер, — подумал Алексеев. — Это он чтоб поднесли или с целью получения? — И демонстративно налил себе водки.
— Водку пьешь? — все также мрачно осведомился собеседник.
Алексеев сей риторический вопрос проигнорировал, постучал нервно пальцами по столу. Ждать пришлось недолго — рыбное ассорти плыло к нему на подносе, будто поддерживаемое бюстом официантки. Алексеев просветлел, забыл о подозрительном соседе, расстелил на коленях салфетку и подцепил вилкой кусок красной рыбы.
— А такую видал? — неожиданно спросил сосед и ткнул Алексееву в нос импортную шариковую ручку.
Алексеева аж передернуло: да у меня таких вагон, понятно?!
— Ты в дырку смотри, сюда.
Алексеев подумал и посмотрел в дырку, на свет — на фоне черной драпировки голым задом к объективу стояла на коленях знойная брюнетка и призывно улыбалась, извернувшись через плечо.
— А теперь крути.
Алексеев крутнул: блондинка с отвислой грудью, сидя на стуле снимала чулки — последнее, что на ней осталось. Алексеев заинтересованно крутнул дальше. Дойдя вновь до коленопреклоненной брюетки, он отдал ручку.
— Ну?
— У меня есть тоже, — тоном знатока сказал Алексеев, — но здесь попадаются оригинальные… м-да…
— Она давно у меня, — объяснил владелец ручки, бережно пряча ее в карман, — друг в Венгрии служил — подарил. Два года уж с ней не расстаюсь. — Он замолчал.
Алексеев опрокинул рюмку и закусил рыбой.
— Такого добра на держу, — сказал он, — paботa! — Он вынул из кармана пачку «Кента».
— Понятно. Но ручка она для того и сделана, чтоб никто не догадался. — И он достал «Беломор». — Саша, — представился татуированный. Я вообще-то на катере хожу.
— Алексеев.
Привстали, пожали друг другу руки. Подошла официантка. Капитан заказал то же самое, что и у Алексеева, плюс графин «Кокуpa». — Сладкое люблю, — пояснил он, — запивать.
— Где служишь?
— В Мурманске, в погранвойсках. А ты?
— У меня там работа, — махнул Алексеев в сторону Бейрута, — заграничная. Из отпуска еду.
— Я тоже.
— А сам откуда будешь?
— Из-под Тамбова.
— Земляки!
— Да неуж?
— Точно!
— И ты тамбовский?
— Ну да.
— Выпьем.
— За это надо.
Выпили.
— Земляки, значит, — проговорил Алексеев, закусывая лимоном, — выходит так.
— Так точно. Еще по одной сразу, чтоб завязалась.
— Чего — завязалась?
— Да это в порту у нас так говорят. С одной, говорят, если сразу вторую не принять — может плохо быть.
— Да ну?
— Точно. Чтой-то в организме происходит.
— Эх, мне на пароход. Но если так…
Выпили.
— Плаваешь?
— Угу.
— А я боюсь.
— Чего бояться-то?
— Боюсь укачает.
— Не боись. Еще выпьем?
— Много будет.
— Не будет. За море выпьем.
— Эх, ладно.
— На, на, кокурчиком запей, сладеньким.
— Не-а, не хочу.
— Запей-запей.
— Мешать боюсь.
— Не боись… Деньги текут — беда, — Сказал капитан после четвертой.
— Как в песок, — согласился Алексеев, пережевывая шашлык.
— Была тысяча рублей — мамане шестьсот, потом здесь в Одессе — и на мели, полсотни в кармане.
— У меня шестьсот в рублях, остальное сартитикатами. Жене шубу, парню кое-что, себе там по мелочишке — и тоже на мели. Двести на руках - не знаю как доеду.
— Да-а. А я вот на катере, значит. Море люблю. — Он задумчиво разлил водку. — Но как недельку погоняешься за кем-нь-то, так пропади оно пропадом.
— Работа!
— А как у вас-то там, в этом…
— В Бейруте?
— Во-во. А это где?
— Там, где арабы. Там сложная обстановка, очень сложная.
— А как насчет этого?
— Плохо. Ответственность большая. Вроде бы и мало наших, русских, а работы все равно — во!
— Жарко там?
— Oй жарко…
— А у нас — холода. Катер обледенеет — фр-р. Но зато живем — люкс. «Дары моря», девахи сами на шею вешаются. — Капитан неопределенно повел рукой. — У меня их четыре.
— Женат?
— Не. Хотела одна фифа…
Сотрудник вздохнул.
— Я, знаешь, кофточек целый чемодан привез. И чулки. И тапки такие с тесемочками — все брали.
— У нас тоже добра завались. Я мамаше французские паутинки привез. Ей, правда не надо, в деревне-то, но хоть соседям покажет. У меня кореш в таможне — все достает. А чего творится — етить твою мать. У одной — веришь нет — золото в трусиках нашли.
