А теперь, Джои, поведаю тебе о моих одиноких ночах в Нью-Йорке, о том, как я фланировал по Бродвею взад-вперед, сворачивал в переулки, выныривал обратно, заглядывал в окна и дверные проемы, постоянно думая о чуде – когда же оно свершится и свершится ли? Но ничего не происходило. Как-то раз я посетил стильную закусочную на Западной Сорок пятой, напротив «Голубой пещеры». Недурное местечко для съемки «Убийц» Хемингуэя. Встретил пару крутых парней в незапятнанных костюмах, с болезненно-желтой кожей и густыми бровями. Лица – точно впадины кратеров. Взгляды шальные, пронизывающие; вмиг разделают тебя и оценят, словно большой кусок лежалой конины. Несколько шлюшек с Шестой авеню заявились в компании самых изумительных хористок, каких мне только доводилось видеть. Одна из последних тут же присела рядом со мной. Она была так прекрасна, так мила, так свежа, так невинна, так невыразимо безукоризненна во всех отношениях, что я не смел посмотреть ей в глаза, лишь глядел на шелковые перчатки. Ее длинные локоны, свободно распущенные по плечам, ниспадали до самой талии. Хористка села на высокий стул, заказала кофе с крохотным сандвичем, после чего изящно удалилась вместе с едой к себе в номер. Взломщики сейфов приветствовали ее как знакомую, однако с почтением. Эта девчонка вполне могла бы стать «Мисс Америка тысяча девятьсот тридцать пятого года». Говорю тебе, она воплощенная греза! Не могу вообразить ее в постели с мужчиной (если только у того золотой жезл), или прогуливающейся по улице, или поедающей крупный сочный бифштекс с луком и грибами. Невозможно даже помыслить, чтобы она заходила в ванную комнату, разве что прополоскать горлышко. У таких не бывает личной жизни. Все, на что я способен, – это представить себе, как она позирует для обложки журнала, обнажая бесконечно совершенную кожу, которая никогда не потеет.
Больше всего на свете мне нравятся гангстеры. Они попадают, куда захотят, на частных аэропланах и обтекаемых, легких, словно пушинки, кондиционируемых поездах из платины. Это единственные люди в Америке, которые умеют наслаждаться жизнью. Завидую им. Обожаю их рубашки, яркие галстуки, их блестящие, гладко уложенные волосы. Парни ходят свежими, точно с иголочки, и убивают в лучших своих костюмах.
Жизнь на окраинах – полная тому противоположность. Взять хотя бы Манхассет. Главная мысль: как бы скоротать выходные. Кто не играет в бридж, придумывает себе иные развлечения, например, смотрят «шоу». Тут на днях один директор по рекламе затащил меня в подвальчик, показывал грязные фильмы. Добро бы нормальные, с сюжетом, так нет же – обрывки, главным образом – полное дерьмо. То баба лежит на тахте и какой-то мужик поглаживает ее ногу; то видишь, как подрагивает ее живот, а позади стоит уже другой мужик со спущенными штанами и проникает в «героиню». Потом наезд на влагалище, одно влагалище во весь экран, и оно раскрывается подобно устрице, дабы поглотить длинный склизкий пенис первого «героя». В общем, все в кучу, sanssuitenote 7. И вот уже зрители устремляются к выходу, чтобы надругаться над первой же подходящей самкой – желательно избить.
Здешние мужчины обожают раздеваться и плясать по выходным. И еще меняться женами. Они сами не знают, чем занять себя после тяжелой рабочей недели. Donenote 8, машина, бутыль виски, незнакомая половая щель, по возможности – общение с творческой личностью. (К слову, я тут произвел фурор, потому что «такой непосредственный». Иногда прослыть «таким непосредственным» означает каторжную обязанность не отвергнуть даже столь отменную задницу, как у хозяйской супруги, а у нее, между прочим, пятьдесят девятый размер и форма театральной тумбы; к тому же ревнива, зараза: едва завидит тебя со смазливой девицей – губы надует, попробуй потом подойди!)
А хочешь, расскажу, чем решил попотчевать меня один потрясающий обитатель пригорода? Это случилось во время последнего уик-энда. Когда все мы были порядком навеселе, хозяин откуда-то извлек допотопную запись с голосом принца Уэльского. Великий и могущественный монарх (ему тогда было лет девятнадцать) разжевывал, что такое идеаллллльный англичанин. Старая знакомая «честная игра», не мне тебе рассказывать, дружище. Англичанин, Джои, никогда не обманет тебя, он никогда не станет юлить. Эт-точно. И так три пластинки кряду – похоже, их выпустили к какому-нибудь золотому юбилею. В самом разгаре этой речи я не выдержал и расхохотался до колик. Смеюсь, словно безумный, и не могу остановиться. Тут и прочие завелись, даже хозяин, как потом выяснилось, глубоко оскорбленный моей выходкой. Нет, сэр, где уж англичанину юлить! Он же спит на ходу!..
Если верить Молль Бохе, а она и впрямь круглая дура, французская литература здесь больше не пользуется спросом. Говорит, американцы давно обскакали французов. По-моему, истина в том, что она стыдится родины, вот и тужится стать настоящей, оперившейся гражданкой. «Америка – лучшая страна для нас, женщин», – гордо заявляет Молль. А я думаю: «Ага, для таких вот жирных коров, растерявших остатки привлекательности». «Только в Америке мы имеем матриархат и все права!..» Ну да, матриархат для престарелых толстух со щетиной на подбородках, для синих носов и плоскогрудых лягушек. По мне, так женщинам живется намного лучше там, где якобы прав поменьше.
Прошлым вечером Джек Брент является в город на шикарном «паккарде» и звонит мне из номера люкс в гостинице «Альбемарль». Мистер Брент на проводе, куда деваться! В общем, подбираем по дороге телку и дуем на ужин в «Тичино». У входа в подвальный этаж работяги отчаянно режутся в пул на бильярдном столе. Это задает определенную атмосферу, специально для Провинциальных Творцов, время от времени посещающих заведение.
Ладно, в общем, садимся за стол – телка и мы с Джеком. Для начала требуем шесть коктейлей с мартини, причем Брент настаивает, чтобы их принесли разом. Без проблем. Вот и они – все шесть, перед носом. Теперь меню. Антипастоnote 9 с бифштексом! Оливки и макароны! Пока мы глушим коктейли, Джек заказывает еще несколько напитков, чтобы никто из нас точно не ушел сухим. Рискую поднять вопрос о вине. Позже! — отрубает хозяин. Без проблем. Спрашиваем три «Коляски мотоцикла» и парочку «Старомодных»note 10. Тот еще выбор. Меня разбирает голод. Уже примерно полдесятого вечера, а на столе кроме сельдерея ни крошки. Коктейли ударяют в голову, невольно начинаешь молоть пьяную чушь. (Брент выдал целую речь, посвященную моему письму двадцать четвертого года, где я осмелился надерзить ему – ему, Джеку Бренту, сыну миллионера, и как ему нравится перечитывать это послание. Да он просто похваляется им. Гордится, по сути дела. Не прочь получить еще парочку дерзостей – естественно, в деликатной форме.)
Когда наконец еда прибывает, я требую вина. Красного, разумеется. Брент не одобряет – говорит, это ни к чему. Мать моя, неужели впереди еще «коляски»? А может, сразу целый «лимузин»? Но нет, Джек самодовольно подзывает официанта, просматривает карту вин и велит принести Гравnote 11 – «да самого лучшего!» То бишь самого дорогого. По счастью, оно и вправду оказывается превосходным. Отставляю «прицепы» в сторону и набрасываюсь на вино. Увидев, как я хлещу в одиночку, Брент мрачнеет. Требует поделиться. Пожалуйста. Наливаю и ему. Телка, сделав глоток, отодвигает стакан и больше к нему не прикасается. Где ей разбираться в марочных винах! Зову официанта. На вид он приличный даго и обладает хорошим вкусом. Предлагаю выпить с нами. Тот наливает себе до краев. Джек недовольно морщится. Он не собирался угощать прислугу. Однако рта не разевает. У-ху! Мне уже легче. Люблю дружить с официантами.
После бифштекса, редиски, макарон, «колясок», «джин-физ» и «виски соуер», вина и не знаю чего еще заказываем бренди. Брент требует «Наполеон», никак не меньше. Опрокидываем стаканы – огненная вода! В конце концов кое-как поднимаемся на задние конечности: пора и по домам. Вытаскиваю пятидолларовую банкноту, надо же оплатить хоть часть ужина, однако богач отводит мою руку. Счет составил восемнадцать долларов. Ты только представь: восемнадцать! Мне почти неделю вкалывать. А этот малый даже ни к чему не притронулся! Выкурил за едой сигару, потом еще одну, а когда догорела – запалил от нее третью. Ладно, его дело.
Набиваемся в «паккард» и рвем на искрящийся огнями Бродвей. Как всегда, издали он великолепен – и как всегда, разочаровывает, стоит забраться в самую гущу веселья. En routenote 12 заглядываем в бар опрокинуть по стаканчику. Брент пытается сделать заказ по-французски. Бармен, эдакий раскормленный ирлашка, смотрит на него пустыми глазами и спрашивает, на каком языке тот изъясняется. Попробуй-ка сам, закажи «прицеп» по-французски! Или любой другой из крепких напитков. Ну ладно, с этим разобрались. Сходим по ступеням и попадаем в «Силвер Слип-пер», где, судя по рекламе, обслуживает не кто-нибудь, а самые распрелестные телки в мире. И верно: кроме них, в зале почти никого. Полуобнаженные танцовщицы загораются при нашем появлении, точно лампочки. Похоже, с клиентурой у них напряг. За вход берут медный четвертак, за выход – уже бумажную двадцатку. «Всего пятачок за танец!» – сулят афиши, и это верно. Да только танец – минуты на две, если не короче. Музыка играет без остановки. А кружась с восхитительной красоткой, быстро перестаешь замечать тихие щелчки, когда сменяется мелодия. Как счетчик в такси. Внезапно партнерша любезно интересуется, не купишь ли ты еще одну ленту билетиков. Отваливаешь за нее доллар, а через восемь с половиной минут нужно приобретать новую. Присаживаешься перевести дух. Угощаешь девочку банановым пирогом, стаканом кока-колы или апельсинового сока. Милашки вечно голодны и страдают от жажды. Но никогда не бывают пьяными. Закон запрещает продавать в подобных местах даже пиво. Бедняжкам не разрешается садиться за столики – только рядом, на перила. Ничего, за едой они дотягиваются и оттуда. Удивительно, как им еще позволяют курить. Или трахаться. Та, которая досталась мне, с невинным взором поинтересовалась, для чего я сюда пришел. «Переспать, конечно». Танцовщица вскочила с оскорбленным видом. «Давай убирайся», – отмахнулся я. Красотка не ушла – наоборот, присосалась ко мне, как пиявка.
