Отец не понимал ее, ему хотелось пожить для себя, глотнуть воздуха хоть иногда, как он говорил. На этой почве они ссорились, и, в конце концов, отец ушел к другой. Артему тоже было около 12 лет, когда родители развелись, он иногда встречался с отцом, но жил с матерью. Теперь у матери оставался только сын, потому что замуж она больше не вышла — неприлично. Вот сына она и воспитывала, все старалась взрастить в нем жизненный стержень. Так продолжалось до 14 лет.
Дело в том, что Артемке всегда хотелось того, запретного, что считала категорически неприемлемым мать. Скорее всего, если бы она не запрещала чего-то так строго, он бы и не стремился этого добиться. Эффект запретного плода в действии, а может, просто мальчишеский максимализм, кто знает. Мир, созданный для него матерью, Артему не нравился, он стремился его вырвыться из него, обрести свободу, и если кто-то уходил для этого в мир духовный, то Артем после 14 лет просто стал жить иначе, так, как ему нравилось. Пошел своим путем, и был в этом непреклонен.
В общем, стержень мать в нем взрастила, но совсем не тот, какой ей хотелось. Артем вырос крупным, и в свои четырнадцать выглядел уже настоящим парнем, а не мальчишкой. Рослый, плечистый, сильный, русые волосы, смуглая кожа, яркие синие глаза — красавец. Как такого удержишь? Он нравился девчонкам, да и женщинам постарше тоже, естественно, что его рано стали интересовать эти стороны жизни, а с помощью более взрослых подруг, парень приобрел и определенный опыт. Характер у Артема был независимый, одеваться он любил модно, и, раз мать на это все денег не давала, просто стал искать возможности их заработать. Кто ищет, тот всегда находит. Разумеется, вагоны с углем он не разгружал, нашлись ребята, помогли советом, пристроили к делу. Так что, свои деньги у Артема рано появились, а с ними и свобода.
* * *
Возможно, эти двое никогда бы и не встретились, если бы не случай. Странная ирония судьбы. Матери обоих совершенно случайно достали путевки в один и тот же зимний пионерский лагерь. Там они познакомились.
Они были в разных отрядах, впервые встретились на танцах. Артем заметил необычную девчонку, стоявшую у стены среди смеющихся подружек. Ему показалось, что ее темные глаза горят особенно ярко на бледном лице, а губы, губы как сочные вишни. Две сладкие, смеющиеся вишенки. Фигурка тоненькая, грудки-вишенки… Парня даже пробрало непонятной дрожью предчувствия чего-то волшебного, словно мягким мехом прикоснулись к шее, вызывая непрошенные, сладкие ощущения. Он пригласил ее на медляк.
Что могло сыграть свою роль, может, пробуждающаяся чувственность, может красота и мужественность этого парня, только танцуя с ним, Нина впервые почувствовала непонятное томление, и легкая дрожь его сильного тела, держащего ее в объятиях, закружила ей голову. Но танец закончился, а вместе с ним и растаяло очарование момента. В то время Нина была как тронутое льдом зимнее озеро, с холодной, кристально чистой водой, как заколдованная принцесса, чьи чувства еще и не думали просыпаться. А потому она подняла на Артема ясные глаза, и, прочтя в его глазах восхищение, легко вздохнула. Жажда поклонения, живущая в каждой девушке, была удовлетворена. Она сочла его красивым и интересным, и была не против дружить с ним эти две недели, но не более того.
Может быть, так и было для нее, однако для него все было иначе. Он был горяч, и целоваться его уже научили, возможно, будь она другой, он в тот же вечер затащил бы ее в укромный уголок и непременно поцеловал. Ему этого безумно хотелось, но он не посмел испортить своим нетерпением то волшебное, что почувствовал к ней. Парень еще не встречал таких ледяных принцесс, она была одна такая, первая. А может, он просто влюбился в нее? Конечно, именно так все и было.
Замечательно прошли, эти солнечные зимние дни. Столовая находилась в другом здании. По дороге играли в снежки, норовили вывалять друг друга в сугробах. А сколько времени проводили на катке! Многие из ребят привозили коньки с собой. Катиться по льду, держась за руки — вот это была романтика. Еще был хоккейный матч между девчонками и ребятами. Ребят обрядили в юбки, которые мешали нормально играть, парни заплетались и путались в юбках, а девчонки умирали с хохоту. Да, на всю жизнь запомнился тот хоккей. Как же это смешно, задорно, молодо!
Так уж получалось, что Артем все время оказывался рядом с Ниной, вглядываясь с жаждой в ее смеющиеся глаза. А ей было весело рядом с ним, но она знала, что времени у них всего две недели, а потом каждый из них вернется в свою жизнь, и привязываться к Артему не стоит. Тем более, что ее жизнь была далека от совершенства, да и бедность и неустроенность угнетала. Хорошо, хоть они с матерью ушли от отчима, правда, он иногда возникал в их жизни кошмаром из прошлого, и в такие моменты ей хотелось заснуть, и спать пока все это не закончится.
В общем, Артем, конечно, занимал ее мысли. Но. У нее был стержень. Некий внутренний кодекс, который не позволял ей крутить с ним любовь, как это делали ее подружки. Какая-то ледяная корка, запрещавшая чувствовать то, что она считала запретным. Нет, несмотря на семейные неурядицы, Нина не была забитой, вовсе нет. Даже наоборот, ей хотелось выделиться из общей серой массы, и не для того, чтобы привлечь чье-то внимание, а для себя. Чтобы почувствовать себя живой и свободной, потому что ей казалось иногда, что она задыхается в домашних проблемах. Очевидно именно этим, помимо привлекательной внешности она и привлекала ребят — тем, что не старалась кому-то понравиться.
Две волшебные зимние недели в лагере закончились. Они расстались, унося в сердце свои первые золотые воспоминания. Может, тогда Артем и не растопил сердца, но Нина о нем думала. Чаще, чем ей хотелось. И думала в основном на ту тему, что его следует забыть.
А что же парень? Он-то был поопытнее, и уже имел представление о том, чего могут хотеть девушки. И все же с ней он был другим, словно горел для нее ярким и чистым, но не обжигающим пламенем. Агапэ. Так называли это чувство древние греки.
Его огонь и ее лед. Таков был этот первый фрагмент золотых воспоминаний.
Возвращение в город было словно из сказки в обычную жизнь.
А в обычной жизни была школа, дом, мама. Мама встретила Нину с перебинтованной рукой. Порезалась. Но девушка переживала страшно, потому что догадалась, пока ее не было, в гости к матери наведался ее бывший второй муж. Как она корила себя, что уехала, что оставила мать одну. Еще и учеба почему-то косо пошла, может переходный возраст, или сезонное ухудшение здоровья, кто знает. Нину от пониженного давления мучила постоянная сонливость.
Так что попытки Артема завязать общение наталкивались на ее не то что бы холодность, но отсутствие энтузиазма. Он ведь старался найти к ней подход, постоянно думал о ней, хотел познакомить ее со своей матерью. А Нина вяло на все реагировала, однако, парень не унимался, хотя и чувствовал, что девушка замыкается и избегает его, и не мог понять, в чем дело. Он ведь тянулся к ней всей душой. В той приземленной, прагматичной жизни, которую он вел, Нина была отдушиной, глотком чистого воздуха. Девчонка не от мира сего. Ангел. Его первая любовь. Он не мог знать, что Нина старается отдалиться от него, потому что просто стесняется его, не желая, чтобы в их с матерью неблагополучный мирок проник кто-то еще. И, если честно, считала она эти отношения преждевременными и ненужными.
Говорят, девочки созревают раньше ребят одногодок. Обычно это так. Достаточно взглянуть на оформившихся девчонок — школьных отличниц и их мелких угловатых ребят — одноклассников, двоечников и лоботрясов. Но не этом случае. Артем был уже взрослым и созревшим для жизни, тогда как Ниночка, его ледяная принцесса была от нее еще очень далека. Это притом, что вся неприглядная и несчастливая история матери прошла у нее на глазах. Бывает так, человек живет посреди всеобщего беспорядка, но его этот беспорядок не касается, потому что у него свой собственный порядок. Это как цветы в проруби, или яблоки на снегу. И он мучительно хотел этих цветов, этих снежных яблок, этих вишен.
Стоит ли удивляться, Артем был подростком, и в мире, в котором он жил, она была как разрыв шаблона, нечто неправильное и бесполезное, а оттого вдвойне более притягательное.
* * *
А потом Нина сильно простудилась и слегла в больницу. Артем думал, что сойдет с ума от беспокойства. Он рвался к ней, но…
Его не пустили к ней в палату, она велела передать, что не хочет его видеть. Это было неожиданно и очень больно. Артем не мог понять, за что. Он ушел, сгорбившись, словно огромная тяжесть опустилась на его плечи и придавила к земле.
Тогда ему показалось, что она предала его. Предала его в первый раз.
Нина смотрела из окна своей палаты, как уходит парень в красном свитере. В сердце была непонятная, вялая пустота. Она видела, как поникли его плечи, в голове вертелась мысль, что ему, наверное, больно. Но Нине тогда казалось, что так будет лучше для них обоих.
