— В другую сторону я и не заглядываю. Хватит с меня и одной стороны твоих глаз. Я тебя, Люда, очень люблю, и на том свете буду любить еще больше…
Уже подумывали они о браке, о ранней семье, как вдруг Кирюшка, неожиданно для самого себя, сбежал. Испугался, одним словом, ее, Люды, или, может быть, ее глаз. Люда недолго горевала, точнее не горевала вообще. И опять положила глаз на своего брата. К этому времени брат уже окончательно заважничал, словно абсолютно понял где, в каком миру он теперь живет и что он далеко не последнее существо здесь. Стал даже петь по ночам песни, правда не в меру веселые. Один из соседей по коммунальной квартире — лохматое, неповоротливое, гетеросексуальное создание, звали его Гришею — не раз повторял, что если б Леня пел грустные песни по ночам, все было бы нормально и он бы засыпал, а что де от веселых песен у него, у Гриши, шалят нервы.
— Какое сейчас веселье на земле! — кричал он в коридоре. — Тоска одна теперь от веселья-то!
Но Леню теперь уже почти не покидало это веселье, точно он летел навстречу своему таланту и будущему. Талант действительно из него выпирал, и он становился в меру известным…
А Люде было приятно общаться с будущей знаменитостью.
И вдруг все рухнуло, особенно веселие. Брату объявили, что у него запущенный рак, о котором он и не подозревал, и что он, такой молодой, скоро умрет, умрет через полгода, самое большее. Последнее, главным образом, и не удалось скрыть.
Люду перекосило от ужаса. Прежде всего Леня был ее брат, хоть и двоюродный, и поэтому она почувствовала в первый момент, что эта будущая смерть имеет к ней самое прямое отношение. Она почти забросила свой институт, и в то же время никак не могла понять, что это значило бы для нее: стать мертвой или умереть. Она никак не могла связать это событие с собой, настолько оно казалось ей абсурдным. И к Лене стала относиться с любопытством, как к своему непонятному будущему. И в то же время страстно жалела его… Ей казалось, что его надо во что бы то ни стало в чем-то убедить логически, и тогда найдется здравый выход, потому что в мистический выход Леня все равно не поверит, — думала она на подходе к его дому, нервничая, потому что это было первое посещение брата после такого известия.
Она юркнула в широкую пасть парадного входа, проскочила в лифт, и с дрожью поднялась на шестой этаж — с дрожью, потому что лифт олицетворял для нее капкан, падение с высоты и смерть. Позвонила положенные три раза. Открыл другой сосед брата, толстун, и провел его к Леониду, захлопнув дверь. Леня стоял посреди комнаты, в руках у него была нитка с нацепленной бумажкой, которой он забавлял огромного серого кота, играя с ним. Кот подпрыгивал и бил лапой по бумажке.
— Как дела? — неожиданно спросила Люда.
Леонид ничего не ответил, продолжая забавляться с котом.
— Ты непременно излечишься, непременно! — почти закричала Люда. — Такие как ты не умирают! Так рано!
Леонид захохотал, но хохот этот относился к коту: кот неудачливо перевернулся, гоняясь за бумажкой.
— Что тебе надо от меня? — спросил он наконец, остановив игру. — Видишь, я играю с котом. Кот этот сумасшедший и говорят, что он тоже скоро умрет. Да и вообще коты не долго живут: всего 10–12 лет, чуть-чуть больше иногда.
Люда остолбенела. Но взгляд Леонида был здравым, хоть и таинственно-холодным. Люде почему-то показалось, что он уже умер и в то же время, мертвый, играет с котом.
— Игрун — мелькнуло в ее голове.
И стало почему-то жалко собственное тело, которое было таким сладким и мягким.
— Это конец, — подумала она во второй раз.
Леня тем временем показал коту язык. Кот рассвирепел и сильно ударил его лапой по ноге.
Люда вскрикнула. Тогда, наконец, Леонид обратил на нее внимание, не теряя однако контакта с котом, искоса поглядывая на него, то показывая ему язык, то подмигивая ему.
Кот напряженно сидел на полу.
— Приготовить чай, Люда? — озабоченно и даже участливо спросил он.
— С вином, с вином, Леня — истерично ответила ему Люда. — С вином.
— У меня нет вина, — сухо ответил он. — Но есть водка. А вот чай будет.
— Пусть будет, что будет, — раздраженно ответила Люда.
И Леня вышел на кухню.
Кот сидел на полу, не меняя позы.
— Только бы он не погнался за Леонидом, — подумала Люда. — А мне надо смириться.
Леня быстро принес чай: он приготовил его заранее, кому — неизвестно.
Люда послушно вынула из буфета пирог, печенье, сладости, конфеты и варенье. Всего было очень много.
Разложила на подвижном столике. Чай оказался на редкость вкусным, точно он был для живых. Леня молчал, а потом вдруг заговорил о захоронении кота.
— Ты знаешь, его негде хоронить, — жалобно и даже просительно заключил он.
— Но ведь объект еще не умер! — вскричала Люда, посмотрев на неподвижного кота.
— Не все ли равно, когда он умрет, — усмехнулся в ответ Леонид. — И я решил захоронить его в стене собственной комнаты, в той, что рядом с моей кроватью, — и он показал рукой. — Смотри. Вот в том месте, я его замурую и схороню. Мы с ним не расстанемся. Ты согласна?!
— Боюсь, — выдавила Люда.
— А ты не бойся. Ну что страшного в замурованном коте?
— А тебе не страшно сейчас?
— Я буду с ним жить, когда он будет замурован. Это так приятно, когда кто-то находится у тебя в стене.
— Хорошо, что от тебя не скрыли диагноз.
Леня даже привстал от удивления.
— Диагноз, диагноз, ну и черт с ним, с моим диагнозом! — проговорил он, двигаясь по комнате. — Я хочу замуровать собственного кота. После смерти не моей, а его. Безболезненно. Неужели я не имею на это право? Или я кто, по-твоему, у Бога? Вошь, тля, небытие что ли?
И он злобно посмотрел на Люду.
— О каком небытии может идти речь, — заговорила Люда, внутренне подчиняясь ему. — Особенно после смерти. Какое может быть небытие после смерти?! Даже у замурованного кота?! Что мы, не боги что ли?
Но Леня не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Он все быстрее и быстрее бегал по комнате, точно желая освободиться из-под чьих-то лап. Иногда чесался.
— Что мне кот?! — кричал он, брызжа слюной. — Что мне вообще эти стены?! У меня есть мой талант, в конце концов, поймите вы это, черт вас побери!
— И ты думаешь, кто я? Кто я? — продолжал он, и вдруг губы его задергались и глаза наполнились слезами, тяжелыми, не быстрыми. — Попугай!? Кот?! Гений?! Сумасшедший?! Кто я вообще, родившийся тут? И почему я родился? Что мне делать, что мне делать?! Что делать?!
У Люды сильнее забилось сердце.
— Да все будет хорошо. Вылечишься ты, — пробормотала она. — Сколько на свете здоровых людей!
— Да я не об этом, — вдруг Леня опять ушел в себя. — Я о коте говорю. Надо, надо его замуровать, — и Леонид даже успокоился. — Посмотри, он совсем ослаб. И просто не хочет жить. Он сам хочет, чтобы его замуровали, чтоб не видеть этот мир.
Сели пить чай. Но Леонид не раскаивался. Кот действительно выглядел слабым. Пирожные, конфеты, пироги словно превратились в не то, что они есть на самом деле. Они даже не ели их, а проглатывали, словно они были воздушные. Да и комната Леонида уже не походила на комнату, а скорее на тюрьму, летавшую по космосу.
— Тьфу, — сплюнул Леня. — Что будет с моим талантом? Ты понимаешь, я чувствую себя выделенным, — выделенным из всего целого. Я вам не вселенная какая-нибудь, а личность, крик! И я хочу жить! А где жить, когда везде один кошмар и галлюцинации. Я и после смерти, если хочешь, буду рисовать свои картинки! У меня талант!
— Леонид! Но чем же ты будешь рисовать после? — вдруг тупо спросила Люда. — Там нет красок и нету рук. Еще мыслить и сочинять легенды, я думаю, там можно.
— Хватит, хватит, хватит! — закричал Леонид. — Ничего, не хочу слышать. Ничего! Ничего! Все это вранье, сплошное вранье, ты понимаешь, вранье и то, что мы существуем, и про какие-то краски, вранье и про смерть, никакой смерти нет и никого «там» нет. Врут все и про все! Ничего, ничего нет! И диагноз мой — бред.
— Да успокойся ты, не говори так быстро.
— Я, Люда, свой портрет нарисовал, — заплакал вдруг Леонид, — чтобы память осталась. Подарю его тебе, будешь глядеть на него по ночам, а?
— Буду.
— Тогда подарю. Только не бойся, что выходить оттуда буду. Я ведь бедовый, а тем более после смерти как не выйдешь.
Руки его дрожали. И у Люды у самой стали дрожать руки. Она подумала о том, что не стоит ей прогуливать институт и лучше ходить на эти занятия, чем умереть.
— А кота я все равно замурую, — прошептал Леонид.
— Напрасно. Не делай этого.
— Почему напрасно? Я еще может очень долго проживу, лет 20, но не больше. Приятно жить, когда рядом с тобой в стене сидит труп, пусть даже кота. Ведь кот тоже живое существо.
— Да, да, ты проживешь лет 20, — пробормотала Люда, взглянув в его глаза, полные слез.
