— Вам. Как вы думаете, сколько там? Просто любопытно. Портье покосился на банкноты.
— Думаю, от четырех до пяти тысяч.
— Вот как. Вы счастливы? Я ведь не знаю цены деньгам.
— Вижу, сэр. Отвечая на ваш вопрос, счастлив я или нет, скажу: не первое и не второе. Я — гостиничный работник. Если передумаете по поводу денег…
Но было поздно. Ажурная решетка лифта уже закрылась за обоими пожилыми джентльменами, их кошмарными чемоданами и двумя носильщиками, Бертолини и Анваром.
Разведенные по соседним комнатам, приятели не без труда сообразили, что можно открыть внутреннюю дверь, ведущую из одного номера в другой. В качестве чаевых Анвар и Бертолини получили от рассеянного Старика несколько древнегреческих драхм и удалились, так и не решив, нужно ли в этом случае говорить «спасибо». Долгожители обосновались в номере мистера Смита.
Водрузив один из чемоданов на столик, мистер Смит щелкнул замками и заглянул внутрь.
— Что ты там рассматриваешь? — поинтересовался Старик.
— Ничего. Я всего лишь открыл свой чемодан. Что тут необычного?
— Все. Ты отлично знаешь, что чемодан пустой. Немедленно закрой и не притрагивайся к нему больше до тех пор, пока мы отсюда не съедем. Мистер Смит подчинился, проворчав:
— Ничуть не изменился. Все командует…
— Если я что-то говорю, на то есть своя причина, — веско пояснил Старик.
— Это-то больше всего и раздражает.
— Если мы хотим, чтобы наша миссия удалась, нужно вести себя как можно естественней.
— Ага, «естественней». С нашими-то патлами и в этих хламидах?
— Возможно, в интересах дела мы будем вынуждены несколько изменить свой облик. Я заметил, что люди теперь одеваются иначе. Некоторые носят волосы длинными, как то предусмотрено природой, другие коротко стригут их, или укладывают в зверообразные прически, или намазывают жиром, превращая в подобие липких и сальных сталагмитов черного цвета.
— Ну почему обязательно черного? Я видел куда более кричащие расцветки: и желтую, и синюю, и красную, и зеленую. Надеюсь, ты не собираешься…
— Нет-нет, — сурово оборвал его Старик, который начал уже уставать от неумолчного брюзжания своего компаньона. Что ни скажи, все ему не так! — Это не понадобится. Просто я не хочу стать объектом пристального интереса со стороны горничных. Эти особы наверняка обратили бы внимание на пустой чемодан и поделились бы своим открытием с коллегами. Сам знаешь, новости среди людей распространяются со скоростью лесного пожара.
— Но ты сам раскрыл себя тому человеку за стойкой. Помнишь, ты спросил у меня, откуда чемоданы?
— Помню. А ты со свойственным тебе тактом ответил, что они краденые.
— И ты думаешь, что человек за стойкой более надежен, чем прочие слуги этого постоялого двора?
— Да, думаю.
— Можно спросить почему? — Голос мистера Смита стал похож на треск, производимый гремучей змеей.
— Потому что я дал ему на чай пять тысяч долларов! Я заплатил ему за молчание! — Старик отчеканил каждое слово, чтобы усугубить эффект сказанного.
— А-а, понятно. Теперь осталось кинуть пару тысяч горничным, и никаких проблем, — хмыкнул мистер Смит.
— Я не из тех, кто бросает деньги на ветер. Вот если бы ты закрывал чемодан на ключ…
— Ты этих денег не заработал! Смит замолчал, возясь с замком.
— Когда закончишь, пойдем в ресторан поужинаем, — сказал Старик.
— Мы не нуждаемся в пище.
— Да, но остальным знать об этом вовсе не обязательно.
— Вечная показуха!
— Не забывай, мы находимся на Земле. Тут все на этом держится.
Перед самой дверью мистер Смит вдруг встрепенулся и вновь весь наполнился энергией. Заклекотал разгневанной вороной, замер на месте как вкопанный и возопил:
— А почему ты обозвал меня «мистером Смитом»?!
Старик утомленно смежил веки. Он предвидел эту претензию и даже удивлялся, что приходится ждать так долго.
— Послушай, я достаточно намучился с собственным именем. Не хотелось начинать все сызнова.
— И как же ты назвался?
— Своим именем. Это было с моей стороны глупо.
— Фу-ты ну-ты. Ты всегда так кичился своей честностью.
— А ты своей нечестностью.
— По твоей милости, заметь!
— Снова старая песня. Идем-ка лучше, а то ресторан закроется.
— С чего ты взял?
— Предполагаю. И, как всегда, предполагаю правильно. Мистер Смит насупился и из вредности сел.
— Неужели ты думаешь, что подобное поведение пойдет на пользу нашему расследованию? — воззвал к его благоразумию Старик. — Пойдут сплетни: мол, что за диковинные постояльцы — постельное белье им менять не нужно, пищи они тоже не употребляют! Ну имей же ты совесть!
Смит поднялся, зловеще хихикнул:
— Заключительное замечание настолько абсурдно, что я, со свойственным мне безупречным чувством юмора, оценил его по достоинству. Ладно, иду. Но насчет «старой песни» мы еще потолкуем. Слишком глубока моя рана, слишком мучительна боль.
Последние слова были сказаны так неторопливо, так просто, что по спине Старика (вернее, по тому месту, где полагалось бы быть спине) пробежали мурашки.
— …Засим могу предложить каберне «Христианские братья» или совиньон «Мондави» — отличные вина, просто отличные; а если вам хочется чего-нибудь более старого (но, учтите, старое вовсе не обязательно более изысканное), я бы посоветовал взять бордо «Фор-де-ля-Тур» урожая 1972 года или бургундское «Ля-Таш» 1959 года по две тысячи восемьдесят долларов за бутылку. Это на десерт, а к ужину у нас имеется широкий ассортимент превосходных столовых вин.
Все это было произнесено без пауз, на едином дыхании.
— В нашем возрасте все вина кажутся молодыми, — улыбнулся Старик метрдотелю.
— Оценил вашу шутку по достоинству, — поклонился тот.
— А это не шутка, — пробрюзжал мистер Смит.
— Touche (фехтовальный термин), — откликнулся метродотель (надо же было что-то ответить).
— Принесите первую бутылку, на которую упадет ваш взгляд.
— Белого или красного? Старик покосился на соседа.
— А компромисса не бывает?
— Есть розовое.
— Отличная идея, — одобрил Старик.
Мистер Смит ограничился суровым кивком, и метрдотель удалился.
— На нас все пялятся, — прошипел Смит. — Зря мы сюда притащились.
— Напротив, — невозмутимо ответил Старик. — Зря они на нас пялятся.
Он поочередно воззрился на каждого из любопытствующих, и те один за другим отвели взгляд.
Ужин не удался. Сотрапезники так давно не вкушали пищи телесной, что пришлось все вкусовые ощущения разрабатывать заново. Перерывы между сменами блюд показались обоим слишком долгими, скоротать время помогла беседа, а беседовали они столь живописно, что вновь оказались в центре внимания. Запуганные Стариком посетители не осмеливались глазеть на собеседников в открытую, однако нет-нет да и посматривали туда, где под мизантропическим мраморным тритоном, плюющимся струйкой воды в мраморный фонтан, восседали старцы, похожие на два шатра — белый и черный. Атмосфера сгущалась, и даже пианист, существо в обычных обстоятельствах лочувствительное, не смог доиграть до конца свою «Гранаду» и сконфуженно удалился, вытирая потный лоб.
— Поговорим начистоту, — негромко, деликатно начал Старик. — Твоя последняя реплика, произнесенная перед тем, как мы покинули номер, тронула меня своей искренностью. Можешь относиться ко мне как угодно, но я не хочу, чтобы ты мучился.
Мистер Смит хохотнул — не столько иронически, сколько неприязненно. Однако сразу же вслед за тем посерьезнел и призадумался, подбирая нужные слова.
— Больше всего меня обижает мотивация твоего поступка. Она настолько очевидна! — изрек он наконец.
— Ты мне уже говорил это раньше, или я слышу подобное заявление впервые?
— Разве упомнишь? Мы столько веков не виделись! Может, и был такой разговор, но, по-моему, я все-таки проговариваю тебе этот выстраданный упрек впервые.
Старик решил прийти ему на помощь:
— Помню твой душераздирающий крик, когда ты полетел за борт. Это воспоминание преследовало меня потом долгие годы.
— Преследовало… — буркнул Смит. — Да уж, красиво получилось, ничего не скажешь. Я стоял к тебе спиной, разглядывал перисто-кучевое облачко, и вдруг, безо всякого предупреждения, сильнейший толчок, и я падаю! На земном языке, между прочим, это называется убийством.
— По-моему, ты жив и здоров.
— Я же говорю: на земном языке.
— Ну извини, — сдался Старик, очевидно, полагая, что тем самым закрывает тему.
— «Извини»?! — изумился Смит.
— У меня же не было возможности принести тебе извинения раньше.
— Ладно. Дело не в изгнании. Это я бы еще пережил. Да и потом, рано или поздно я все равно ушел бы сам. Но мотив, мотив! Тебе понадобилось скорректировать кошмарный просчет в твоем Творении, где все было так замечательно продумано и выверено!
