Веру в деньги подкрепляют законы, зачастую чуть ли не драконовские. Эмиссионные органы яростно защищают свое авторское право, в том числе от недоумевающей пожилой леди. Но ее «экономическое преступление», как говорят китайцы, заключалось в том, что она была поймана с поличным: экономисты не различают (да и не могут) подлинные и фальшивые деньги. «С точки зрения экономиста, фальшивые купюры и монеты — до тех пор, пока они принимаются к оплате, — столь же полновесны, как их легальные собратья», — пишет Гэвин Дэвис в своей «Истории денег». Пожилая дама попалась потому, что ее миллион долларов в реальности вовсе не был миллионом. Но единственная причина этого заключалась в том, что ее поймали. В противном случае она, быть может, обратила бы миллионную купюру в кошачий корм эквивалентной стоимости. Затем производитель кошачьего корма расплатился бы с мясниками, мясники поддержали бы финансово свои любимые рестораны, шеф-повар расплатился бы с поставщиками, поставщики — с фермерами, фермеры — с производителями семян, производители семян — с поставщиками и т. д. Женщина собиралась тратить, и максимальная угроза, которую она представляла обществу, заключалась в ничтожной возможности того, что ее купюру в миллион долларов, сочтенную законной, так никогда бы и не уничтожили. Марк Твен описал возможность таково развития событий в 1889 году в рассказе «Банковский билет в миллион фунтов».
История знает незначительное число примеров того, как пожилые леди определяли, чем должны быть деньги, но вот джентльмены проделывали это регулярно, и споры о том, что является настоящими деньгами, а что нет, серебряной жилой бегут в толще американской истории.
Эта бесстрашная фальшивомонетчица кажется мне типичной американкой, отстаивавшей в суде свои собственные неприемлемые, но, видимо, непоколебимые воззрения на природу денег. Европейцы приучены думать о том, что является деньгами и откуда они берутся, совершенно иначе. Для них деньги — атрибут власти, символ авторитета и знак законности. Дурные короли портили монету и тем самым обкрадывали на разницу свой народ; хорошие — придерживались традиций и поддерживали стандарты. Подданные в обоих случаях мирились с неизбежным.
«В данном случае являются, ваша честь» — очевидно, насколько это абсурдный ответ. Однако в иных обстоятельствах он выглядел бы благородным вызовом. В конце концов, требование исключений — суть свободы и подразумевает право быть иным, не действовать по правилам, не склоняться перед чьим-либо полновластием в том, что касается принуждения или образца. В 1776 году британское правительство объявило, что жалобы и недовольство не являются оправданием для колонистов в их неподчинении закону. «В данном случае являются» — в этих словах суть революционного ответа американцев. Свобода священна и опасна. «В данном случае являются», — заявляет в свое оправдание рабовладелец, вооруженный преступник или террорист, и свободное общество вынуждено постоянно оговаривать границы его свободы.
Выйди же на сцену, главный герой!
На аверсе доллара, разумеется, другое лицо. Темный фон заостряет внимание на его белых курчавых локонах, повязанном на шее белом платке и белых кружевах на крахмальной рубашке. У него широкая челюсть. Он смотрит на вас небольшими усталыми глазами — несгибаемый командующий, выигравший войну, отвергнув саму возможность поражения. Он держал свою армию в узде восемь трудных лет, пока вражеские войска — одно из самых вышколенных, опытных и хорошо оплачиваемых воинских формирований в мире — не сдались первыми. Их вымотал генерал Вашингтон.
Он появился на банкноте в узкой лирообразной рамке почти за восемьдесят лет до начала Второй мировой войны и до Великой депрессии: точно такой же Джордж Вашингтон, на таком же долларе, того же черного цвета, с теми же лавровыми листьями, единицами в каждом углу, с теми же завитками и паутиной линий.
Его выпустили на свет в ревущие 1920-е, в эпоху обтекаемых предметов, небоскребов, массового производства и дизайн-студий: портрет восемнадцатого столетия среди лавровых листьев и настольных вычурных зеркал борделя. Уже тогда он выглядел как святыня.
Ведь тогда США только вышли из круговерти изнурительных теологических дебатов, которые могли бы соперничать с острыми религиозными конфликтами, расколовшими Европу в XVI веке и породившими национальные государства. Американская теология была светской, вращалась вокруг денег и свободы, обязательств и оплаты, дохода и убытков. На самом деле она вращалась вокруг денежного чуда.
Религия денег известна, как культ мамоны; Доллар Всемогущий — ее верховное божество. Это еще более солидное и прочное учреждение, чем католическая церковь, оно имеет приверженцев даже на далеких индийских вокзалах. Есть католики, не согласные с папой римским, но на рынке ценных бумаг председатель Федеральной резервной системы непогрешим. За последние пятьдесят лет несколько стран обратились в «долларовую веру», а среди прочих, где такой процесс порицался свыше, отдельные граждане ревностно конвертировали свои песо, фунты или рубли. По всему земному шару разыгрывались дикие сцены: люди дрались за возможность купить доллары в качестве страховки от инфляции, дефляции, девальвации или перспективы неизбежной бедности.
Нью-Йорк — священный град, где банкиры, местные и иностранные, перемещаются от святых даров одной переговорной комнаты к следующей — в тиши лимузинов, подобно кардиналам в папской курии. Эту веру повсеместно поддерживают финансовые советники, банкиры, биржевые маклеры и валютные брокеры, в то время как юрисконсульты корпораций, бухгалтеры по налогообложению и ФРС дискутируют по поводу правил с неменьшим пылом, чем средневековые теологи из-за количества ангелов, способных станцевать на острие булавки. Аналитики в СМИ вещают с апломбом стародавних проповедников. Деньги постоянно творят чудеса; выигрыши в лотерею и удачные публичные торги акций порождают мгновения, когда магия доллара нисходит на людей точно благодать.
У доллара куча имен: «спондулики», «баксы», «лавэ», «башли», «пачки», «нал», «гроши» и даже «симолеоны»[5]. Так, вероятно, их проще использовать. Ведь скажешь «деньги» — и тут сразу дело серьезное; назовешь «стольником»[6] или «десяткой»[7] — и все, ты уже в игре, которую Данте, уготовивший стяжателям специальный круг ада, назвал «Божественной комедией». Впрочем, мы все в нее вовлечены.
Когда люди думают о деньгах, то жаждут иметь их как можно больше. Американцы сделали такое желание своей точкой отсчета и экспериментировали с деньгами, как ни одна другая нация: деньги из раковин, бумажные купюры, частные банкноты, золото и серебро, банковские деньги и государственные. В процессе люди научились заключать сделки, устанавливать цены, блюсти свои интересы. А еще тому, как добывать деньги, если не из воздуха, то из природных богатств своей земли и изворотливости собственного ума. Они стали спорить, сколько все это, собственно говоря, стоит. Разрешение спора на протяжении долгих лет определило их как нацию. Для того чтобы прийти к тому, чем мы являемся сейчас, понадобилось сгладить массу расхождений или, по крайней мере, сделать их обманчиво незначительными.
Об испанском серебре — Богемские рудники — Алхимия — Неожиданные дары
Рим основали два близнеца, вскормленные волчицей, Британию — троянцы, Польшу — сыновья речной богини. В Китае червь сотворения выполз из яйца вечности: оно, вероятно, было отложено в Индии. По легенде североиспанских басков, когда Бог решил создать человека, он взял необходимое с баскских кладбищ. Только Америка была рождена из любви к деньгам.
«О, прекраснейшее золото! — воскликнул Колумб во время своего первого путешествия. — Кто обладает золотом, тот обладает богатством, [которое] даже душам помогает попасть в рай». Фердинанд и Изабелла Испанские отправили первое американское золото папе римскому, который употребил его на то, чтобы покрыть позолотой обновленный свод Санта-Мария-Маджоре. Остальное пустили на изготовление дублонов. Это были новые монеты с двойным портретом правителей, символизировавшие рождение новой Испании из союза арагонского короля Фердинанда и кастильской королевы Изабеллы.
Так испанцы оказались во власти Золотой лихорадки. Золото, которое ацтеки и инки копили столетиями, за время жизни одного поколения ободрали с их храмов и дворцов и отправили в Испанию. После этого новые слухи повели завоевателей дальше, вглубь материка, за горные хребты. Сибола — семь золотых городов — оказалась выдумкой. Испанцы устремились на север, в нынешний Канзас, по следу еще одного золотого города — Кивиры. Вскоре после этого французы прослышали о Сагенее — королевстве на далеком севере, где усеянные рубинами люди парят в воздухе, как летучие мыши. Французский король Франциск I отправил на его поиски Жака Картье, мореплавателя из Сен-Мало.
