В конце концов Агрикола достиг желаемого: его «De Re Metallica»[11] стало первым детальным изложением методов ведения горных дела. К тому моменту, когда трактат напечатали, Агрикола умер, но книга сделала автора знаменитым, а сама оставалась классическим руководством на протяжении почти двух столетий, выдержав десять изданий на трех языках. В ней были ответы всем: и тем, кто говорил, что горный промысел сильно загрязняет реки, и в них переводится рыба, и тем, кто заявлял, что он изводит леса и лесного зверя, уродует пейзаж и извлекает на свет оставленное Господом невидимым. Агрикола атаковал даже Овидия, писавшего:
И от богатой земли не одних урожаев и должной
Требовать стали еды, но вошли и в утробу земную;
Те, что скрывала земля, отодвинувши к теням стигийским,
Стали богатства копать, — ко всякому злу побужденье!
С вредным железом тогда железа вреднейшее злато
Вышло на свет и война, что и златом крушит, и железом,
В окровавленной руке сотрясая со звоном оружье.[12]
Связи Иоахиметаля с современной Америкой не исчерпывались тем. что он обеспечил страну названием валюты. Перевод «De Re Metallica» на английский появился и был богато издан Горным обществом лишь в 1912 году. Переводили и редактировали книгу американская классицистка Лу Гувер и ее муж Герберт — богатый горный инженер. Они отнеслись к методам и убеждениям Агриколы со сдержанным почтением. «Ни море, ни лес так не подходят для доказательства сверхъестественного, как горная выработка, — писали супруги. — Непроглядная мгла, в которой лампы шахтеров лишь искажают все тени, таинственные звуки потревоженной каменной толщи, лишенной своей опоры, опасность и смерть, приближающиеся без предупреждения, внезапные повороты удачи — все это дает тысячекратное подтверждение потустороннего бытия для умов, глубоко погрязших в невежестве, чье религиозное обучение лишь еще больше подготовило их к явлению чудесного».
Дальнейшая карьера Герберта Гувера сделала его 31-м президентом Соединенных Штатов в 1929 году — в последнем году американского Золотого века, когда рядовым гражданам меняли бумажные доллары на золото по первому требованию. Затем последовал крах на Уолл-стрит и Великая депрессия.
Серебро Иоахимсталя к тому времени было давно и полностью выработано. Город превратился в небольшой курорт на минеральных водах со специализацией «по болезням печени и сердца». В 1904 году мадам Кюри осмотрела руду из заброшенных шахт Иоахимсталя и перевезла ее в товарных вагонах в Париж. Из породы, которая дала первые талеры или доллары, ученая выделила в чистом виде два новых элемента, которым дала название радий и полоний. Их открытие иссушило руки Кюри, а потом убило ее, но вдохнуло ужасную новую жизнь в угасающий город, вскоре ставший известным под своим чешским именем — Яхимов. Именно здесь нацисты начали свои эксперименты по созданию атомной бомбы. В коммунистические же времена, когда в Яхимове лечились Герои Труда, политические заключенные добывали в окрестных холмах уран.
Ранним утром в понедельник 16 июля 1945 года США взорвали первую атомную бомбу, начиненную оружейным ураном, в пустыне штата Нью-Мексико. Три недели спустя, незадолго до полуночи 5 августа по вашингтонскому времени, американские летчики сбросили одну атомную бомбу на Хиросиму, другую через несколько дней на Нагасаки, разрушив оба города. Вероятно, Овидий был прав. Так или иначе, уран и доллар — самые яркие символы мощи в современном мире стали дарами небольшого курортного города в Богемских горах.
Истории о том, как рудокопы в одночасье становились богатыми, а в следующую минуту все теряли, многочисленны. Граф Шлик тоже недолго наслаждался роскошью. В 1528 году, спустя девять лет после чеканки первого талера, его дело присвоили Габсбурги. Имперский рейхсталер, названный по-английски риксдоллар, был оценен в восемь испанских реалов. На аверсе этих «испанских долларов» красовалось изображение свитка в форме латинской буквы S, что, вероятно, обозначало Севильский монетный двор, через который проходило все испанское серебро из Америки, и две колонны, которые Геркулес поставил, дабы оградить вход в Средиземное море. Древние мореплаватели полагали невозможным миновать Геркулесовы столпы, но американские сокровища Карла V опровергали это мнение. Поэтому император повелел чеканщикам добавить на монету легенду Plusultra, то есть «дальше предела».
Испанские серебряные доллары являлись основой мировой торговли до середины XIX века: они пополняли сокровищницы всех без исключения монархов, запечатывали глаза умерших в Китае, завлекали полинезийских царьков в лоно христианской церкви, висели грузом на юбках балканских цыганок, служили взяткой в Леванте. Испанцы называли их онсас де плата — серебряной унцией, песо, песо дуро или пиастрами. В Ост-Индии они были известны как гурды. Пираты в Вест-Индии за них убивали: отправляли «прогуляться по доске», «постучать каблуками» или «поплескаться». Некоторые монеты превращали в подвески, другие закапывали в землю. Время от времени «монеты в восемь реалов», превратившиеся под действием моря в зазубренные клецки, находят по всему побережью Флориды и на берегах Центральной Америки. Ловкие ныряльщики, обозначающие на картах древние обломки, по-прежнему загребают жар чьих-то морских утрат.
2. Охотник за сокровищами
Дикость — Вампум — Пиратские монеты — Охота за сокровищами — Колдовство — Придуманная страна — Постоянно действующее предложение
16 ноября 1643 года шестнадцать галеонов и сопровождавшие их корабли отплыли из Пуэрто-Плата в Центральной Америке, чтобы доставить в Испанию добытое за год серебро. Флотилия взяла курс на север, желая выйти в Атлантический океан за Багамскими островами, где ее должны были подхватить западные ветры и течения. Однако через два дня налетел ураган, капитаны приказали убрать все паруса и плыть с голыми мачтами, пока шторм не выдохнется. Ночью «Нуэстра Сеньора де ла Консепсьон» сбилась с курса: наутро ее экипаж обнаружил, что море вокруг пустынно, а корабль несется на «котлы» Багамских островов, где коралловые рифы в беспорядке вспенивали водную поверхность.
Пройти сквозь эти рифы сложно. Отягощенную серебром «Нуэстру Сеньору» ветер бросал из стороны в сторону, в конце концов она наскочила на риф.
Ее днище, вероятно, разорвал зазубренный, словно пила, коралл. По всей видимости, во время удара мачту выбило из опоры. Смерть корабля была скорой. Одна часть экипажа наверняка бросилась молиться, другая оцепенела от ужаса, а некоторые искали плавучие предметы и бросались в море. Через час-два или быстрее все они оказались мертвы, а расколотый корабль с серебром в трюме мертвым грузом опустился на дно нахлестываемого ветром океана. На это судно потратили много труда и умения, с ним связывали надежды, на него уповали. И все внезапно поглотило голодное море, словно корабля никогда не существовало.
Однако это не конец истории. Груз «Нуэстры Сеньоры» вновь явился на свет благодаря усилиям человека, чей невероятный успех изменил не только его собственную судьбу, но и привел к провалу, давшему рождение современным деньгам в Америке.
в 1651 ГОДУ в двух тысячах миль к северу от места кораблекрушения, в большой бревенчатой хижине на берегу реки Кеннебек в Массачусетсе Мери Фипс родила своего двадцать первого ребенка, Уильяма[13]. Мистер Фипс счел родительское бремя слишком тяжелым и умер. Его вдова, разумеется, опять вышла замуж и родила еще восемь детей. Это была большая, шумная, неграмотная семья, жившая охотой и звероловством, фермерством и рыбной ловлей. Их дом был сложен из бревен и не имел оконных стекол.
«Вначале, — писал английский философ Джон Локк, — весь мир был Америкой». Имея в виду дикость и малочисленность населения, страну без связей и удобств. Ферма Фипсов идеально подходила под это описание. Расположенная на скалистом берегу, она была окружена землями индейцев вабанаки. Дальше к северу находились враждебно настроенные французы. Ферма была вне зоны досягаемости или защиты властей Бостона, принадлежала морской империи отмелей и утесов, речных берегов и портов; империи, которая за две сотни лет продвинулась не больше чем на сотню миль вглубь материка. Даже будучи на вершине своего могущества в Атлантике, когда британцы контролировали 1100 миль побережья от Ньюфаундленда до Флориды, колониальная Америка оставалась узкой полоской земли, повернувшейся спиной к лесам, жадно вглядывавшейся в океан и в то, что скрывалось за его просторами. Торговля и сообщение, циркуляция новостей и денег совершались на побережье. В те годы для путешествия, скажем, из Бостона в Филадельфию садились на корабль. И пусть Лондон был далеко, в трех тысячах миль по ту сторону океана, он многим колонистам казался ближе, чем они друг к другу или к неизведанным землям и рекам, лежавшим по ту сторону Аппалачей на западе.
