Илюше, видите ли, показалось, что на его старшего брата кто-то из персонала не так посмотрел.
В нормальном состоянии Илюха – само добродушие.
Теленок теленком.
Большой, открытый.
Доверчивый.
Ага.
Но только до тех пор, пока ему не покажется, что его ненаглядного братика кто-то обидеть норовит.
Тьфу.
Обидишь такого, как же.
Тем не менее мальчика пришлось вязать чуть ли не всем составом, во главе со старшеньким.
Иначе бы таких бед натворил…
Здоровья-то у дурака – как блох на той барбоске.
Немерено.
Да и за границей первый раз, не понимает еще, что ежели какая метель – от местных ментов хрен откупишься.
Повинтили, короче.
Отнесли в номер, уложили баиньки.
Хотели потом, при выписке, надавать по сусалам.
Но когда увидели его утренние моральные переживания, усугубленные нехилым бодуном, просто тупо расхохотались и выдвинулись.
В аэропорт.
На «собаке».
…Там-то мы их и встретили.
Они таким сложносочиненным маршрутом в Русенборг выдвигались, в Норвегию, где их любимый «Челси» должен был обязательно победить на выезде неуступчивых местных пердяевцев.
«Хедхантерс».
Во всей красе, залитые под самую завязку немецким пивом, дешевым по их английским меркам. Почти тот же состав, что когда-то гонял с нами в Питер драться против суровых и упертых, но очень хреново организованных питерских бомжиков.
Обычно такие встречи заканчиваются грандиозной пьянкой.
С цыганами и медведями, что называется.
И с почти неминуемым опозданием на все возможные рейсы.
Вот только обычной радости на лицах наших британских союзников мы не обнаружили.
Сдержанно улыбнулись. Поздоровались.
И все.
Ну, и че тут за фигня приключилась, думаю.
А потом Дик, один из моих самых близких лондонских приятелей, отвел меня в сторону, угостил пивом и извинился.
– Сорри, брат, – говорит, – мы, конечно, друзья и союзники. Но произошли некоторые события…
– Мы вас в Москве чемпионата Европы лишили? – догадываюсь.
Он кивает.
– А еще, – вздыхает, – ваши парни очень жестко положили наших ребят после той игры. В том числе и мирных. В том числе, прости, Дэн, – и совсем детей.
Я жму плечами.
– Не неси, – кривлюсь, – ерунды, браза. Детей я там не заметил. Но даже если что-то такое и было, при чем тут движение?! Почему за это кто-то должен отвечать?! Я в вашем Лондоне, скажем, в районе доков, тоже никому из мирных фанатов гулять бы не рекомендовал. Положат и разденут, и даже фамилии не спросят. Или я не прав?!
Он только вздыхает.
– Прав, – говорит, – разумеется. Только попробуй убедить в этом наших придурков, особенно если они на взводе. В общем, в Австрии вас будут валить. И не только в Австрии, друг.
А вот это, думаю, – совсем хреново.
– Вы, – спрашиваю, – тоже участвуете?
Он отрицательно мотает головой.
– «Челси» отказался. Именно по тем причинам, которые мы с тобой только что обсуждали. Но это ничего не меняет, понимаешь, брат? Максимум, что мы можем, – это соблюдать нейтралитет и не выезжать на чемпионат Европы. Но если я увижу, что ты, Дэн, бьешь английского парня, – ты должен понимать, на чьей я буду стороне…
Я кривлюсь и, вздыхая, допиваю одним глотком вдруг загорчившее пиво.
Мог бы и не объяснять.
– В Праге, – спрашиваю, – нас тоже уже ждут?
Он медленно поднимает глаза и криво усмехается:
– Я тебе этого не говорил…
Я киваю ему, улыбаюсь, мы жмем друг другу руки и расходимся – каждый к своему рейсу.
Пройдет меньше года, и мы снова станем союзниками: отношения между хулсами «Челси» и «Спартака» слишком давние и прочные, чтобы так просто прерваться. Но до конца чемпионата Европы в Австрии мы постараемся друг друга не замечать.
Такие вот дела, думаю.
Такие поганые у нас намечаются дела.
Прежде чем сесть в самолет, я позвонил в Прагу тусующимся там парням из сербской «Делие».
И попросил их присмотреться к болтающимся без дела по славной Златой Праге британцам.
Так все и началось…
Ее звали Златой.
Как Прагу.
И влюбиться в нее было так же легко, как в этот город. Особенно после пары кружек темной «Крушевице».
Раньше у меня никогда не складывались отношения с блондинками.
Так получилось…
…С англичанами мы с утра разобрались, конечно.
Но неприятности с этим островным народцем, чуяло мое сердце, еще только начинались.
И все же хороший почин следовало отметить.
В каком-нибудь безопасном месте.
Бритиша – народ злопамятный.
И, надо отдать им должное, не трусливый.
А битому неймется, это наши предки правильно заметили.
Так на фига подставляться, особенно в таком расслабленном состоянии?
Вот мы тот кабачок на набережной Влтавы и выбрали, хоть и был он для большинства наших парней, скажем так, – не совсем бюджетным.
Зато безопасным.
Проход между двумя древними зданиями – узкий, двое бы не разошлись – вел во дворик заведения. С другой стороны туда можно было добраться только по реке.
Но не викинги же они.
Напротив прохода – маленькая симпатичная кафешка. Туда я усадил пару скаутов из молодых, выделив им денег из общака и запретив пить местное, соблазнительно дешевое и вкусное пиво.
Ничего, завтра оторвутся.
Когда в Прагу подтянется основная масса красно-белых и англичанам будет не до нас.
Они же все-таки не самоубийцы.
Наших в Чехию тысячи три прибудет, как минимум.
Не считая сербов с поляками.
Если что – массой задавят.
Реального хулиганья среди них – всего сотни три рыл, но бритишам и такой состав тут не выставить, при всем желании.
Максимум, на что они могли рассчитывать – и, уверен, рассчитывали, – это привалить наш авангард. А значит, у них есть только сегодняшний вечер.
Если мы им с утра желание не отбили.
Похоже, кстати, на то.
Но предосторожность не помешает.
Потому я молодых и попросил посидеть в той кафешке, понаблюдать, не начнут ли кучковаться напротив нашего места отдыха подозрительные личности.
И если что – сразу же звонить мне на мобильный.
Расслабон расслабоном, а готовым надо быть ко всему.
Чешское хулиганье тоже, кстати, не подарок.
Хотя до нашего уровня пока что не дотягивает.
Ну, а все остальные, включая нас с Жекой, его младшим братцем-гоблином Илюхой и Никитосом, пошли вниз пить пиво, есть знаменитое «печено вепрево колено» и орать патриотические песни военных лет.
«Катюшу» даже поляки охотно подтягивали, особенно когда заметили случайно забредших в наш кабачок беспечных немецких туристов.
У немцев перед этой нехитрой мелодией – генетический ужас.
А у поляков к немцам – генетическая неприязнь.
Такие дела…
…Тут она меня и окликнула.
Нет, не Злата.
Ее подруга.
Когда мы ввалились в ресторанчик, мне показалось, что это та самая испуганная девочка, которую мы от скузерского лапанья избавили.
Барменша.
Она сидела с двумя подружками за угловым столиком.
Я потом еще пару раз взгляд в их сторону кидал: она, не она?
Вот и окликнула.
Подошла и, поставив передо мной литровую кружку пива, сделала легкий книксен:
– Спасибо, русский! Ты меня сегодня утром просто спас: я здорово испугалась…
Присматриваюсь – точно она.
И по-русски довольно внятно лопочет, хоть и с акцентом.
Но что такое акцент по сравнению с симпатичным личиком и точеной фигуркой?
Полная фигня.
Мы ее тут же к нам за стол усадили.
И подруг привели.
Они не возражали.
Одну из них звали Златой.
Она училась в Пражском университете, на славистике, и каждый раз, когда я смотрел в ее сторону, у меня начинала немного кружиться голова.
Пиво тут было совершенно ни при чем.
…А потом народ рванул в какой-то ночной клуб продолжать, а мы со Златой от них отстали и случайно оказались на Карловом мосту. Я когда-то читал: чтобы по нему пройтись, в Прагу специально приезжают влюбленные со всех уголков Европы.
Типа, примета такая.
Златина узенькая ладошка с длинными пальцами почему-то оказалась в моей пятерне.
И с этим ничего невозможно было поделать.
Она просто шла рядом и улыбалась.
А мне ни о чем не хотелось думать, даже о завтрашнем матче со «Спартой» и о начинающейся необъявленной войне с англичанами.
Такие дела.
Давненько мне не было так хорошо.
Она неожиданно запрыгнула на основание одной из украшающих мост древних статуй.
– Держи меня, Русский!
И решительно шагнула на узкий скользкий парапет нависшего над речным перекатом моста.
Внизу было темно, там грозно шумела холодная ноябрьская Влтава.
Я здорово испугался.
Сгреб ее в охапку, втащил обратно на мост.
– Ты что делаешь, сумасшедшая?!
Смеется, упираясь мне в грудь сильными, ухоженными руками.
– А что ты бы сделал, будь я и впрямь сумасшедшая?
Я привлек ее поближе и заглянул в искрящиеся смехом серые счастливые глаза.
