Ознакомительная версия.
Егор положил на котомку походный ужин: большие куски вареной оленины, промерзшие лепешки, разлил по кружкам чай. Расположившись на перевернутые лыжи, охотник долго смотрел в темноту за дерево, потом негромко позвал:
– Семен! Все готово, айда на трапезу!
– Иду! – был ответ старшего товарища. За этим донеслась тяжелая поступь широких, камусных лыж[7] и, как объяснение своих действий – короткое дополнение: – Сейчас, колокольчики проверю…
На правах старшего товарища Семен третий раз проверяет обмет. Не доверяя Егору, опытный в очередной раз обошел расставленную за кедром полукругом сеть, ощупал кошели, насторожил колокольчики, отоптал подозрительные кочки, срубил мелкие деревца. Но на этом не успокоился. Вернувшись к костру, присаживаясь подле костра, промысловик все еще недовольно бурчал себе под нос упреки:
– Нехорошее место… плотное. Деревьев много. Как пойдет соболь верхом, опять ложкой снег хлебать будем…
Егор молчит, одним ухом слушает наставника, другим караулит темноту, звонкие колокольчики. Хитрый аскыр может выскочить в любое мгновение, скрываясь за деревьями, неслышными прыжками заскочить на пихту, перепрыгнуть на соседнюю рябину, через обмет – и поминай как звали. Так было в первую ночь, когда Семен не срубил прогнувшийся в дугу куст черемухи. Надеялся промысловик, что зверек пойдет вниз, к россыпи. Однако, на удивление, соболь пошел наискось, влево, вдоль горы, через черемуху. О том, что зверек убежал еще в первой половине ночи, охотники узнали утром, когда рассвело. Ох и корил себя Семен за свое попустительство. «Стоило один раз махнуть топором, и соболь был в котомке!» – ворчал он весь последующий день. А вот после второй неудачной, пустой ночи досталось Егору! Не сбил молодой охотник со старого пня снежный гриб, думал, до обмета далеко, зверек не допрыгнет. Но хитрый соболь перескочил через сеть именно там, преодолев в прыжке под уклон около четырех метров. Семен ругал его отборными словами, считая виноватым. Егору ничего не оставалось, как, удивляясь прыти аскыра, молча слушать наставника. Таков уж характер у Егора, промолчит, когда на него ругаются, слова не скажет, все в себе сохранит. А Семен этим пользуется.
Второй сезон вместе ходят Семен Пономарев и Егор Подольский. Так уж получилось, что от интереса, молодой парень согласился идти в тайгу с опытным Семеном. Зимой работы по хозяйству не так много, что в окошко глаза пялить? Верная жена Наталья с надеждой смотрит в глаза: «Что же ты, Егорушка, сидьмя сидеть зимой без дела будешь? Сходил бы в гольцы, может, хоть одного соболя добудешь, так все кусок хлеба в дом!»
Пошел Егор с Семеном. Тот был очень рад случаю промышлять с таким напарником. У Егора характер добрый, покладистый, натура работящая. Что ни скажи, все делает безропотно. Мужики говорят, из таких пельмени лепить можно. Хорошие напарники в тайге на вес золота. А Семен пользуется этим, хоть и старше годами ненамного, но командует Егором, как может, ссылаясь на промысловый опыт. Егору еще невдомек, почему с Семеном в тайгу ходить никто из мужиков не хочет.
Плотный, сытный ужин длился долго: куда торопиться? Ночь длинная, как бесконечная лыжня. Соболь обметан, главное, вовремя услышать мягкий перезвон колокольчиков.
Семен неторопливо жует мясо, с шумом хлюпает чай, косо смотрит на Егора. Молодой напарник, наоборот, не пережевывая пищу, быстро глотает поджаренные лепешки, тут же сует в рот оленину, не замечая взгляды старшего, допивает вторую кружку терпкого купца. Молодые годы требуют силы. Тяжелый день в постоянном движении забрал энергию, высушил мышцы, притупил разум. Горячее желание утолить голод притупило чувство холода и тепла. Егор не замечает, как мерзнет поясница, а от близкого огня потрескивают волосы на лбу. Семен сочувствующе отодвигает ногой огонь в сторону, усмехнулся в бороду:
– Ну, парень, ты и притомился сегодня! Горишь ведь, и не чуешь!…
Егор слепо посмотрел на старшего, отодвинулся дальше от костра, тяжело соображая от усталости, что творится вокруг. Росомаший аппетит принес быстрое насыщение. Сытый желудок требовал отдыха. Сейчас бы уснуть хоть на несколько часов. А остальное, гори синим пламенем!
Семен понимающе покачал головой, указал на колотые на снегу у костра нары:
– Давай, парень, ложись. До полуночи я караулить буду, а потом ты. Сможешь ли?
За полночь не спать – всегда тяжелее, это понятно. Однако, соглашаясь, Егор молча кивнул головой: смогу! Лишь бы сейчас уснуть, а потом будь что будет. Отвалившись на колотье, молодой охотник повернулся спиной к нодье[8], прикрыл колени кухлянкой, положил голову на котомку и тут же уснул, как в яму провалился.
Семен тяжело поднялся, сделал шаг, накрыл молодого товарища своей курткой, – пусть спит, сам такой был, – вернулся назад, налил в кружку чай и зябко передернул плечами. Холодно, да что поделать? Спящему одежда сейчас важнее. Самому можно у костра и так коротать.
Прилег Егор на доски, еще голову не положил, в пропасть упал. Полетел в черную яму, нет сил остановиться, за что-то зацепиться. Холодное равнодушие сковало сознание, будь что будет! Лишь бы телу было легко, приятно, никто не трогал. А бесконечный полет, благодать парящей души. Кажется, Егору, что так хорошо ему в жизни не было никогда.
Долго ли, коротко так было, в голове стало что-то проясниваться, радужные, разноцветные полоски заметались. Потом, как из тумана, стали вырисовываться отчетливые картины прошедшего дня. Вокруг горы, тайга, скалы, снег. Все это плавает, раскачивается из стороны в сторону. Он идет на лыжах по целику, а фокус зрения не может точно поймать картинку ясного изображения. Вот и носки камусных лыж из-под снега выскакивают, то правая, то левая. Равномерно так, с хрустом сухого снега, будто купец мерой пшено отсыпает. Егор сует купцу под нос обмороженный кулак: смотри, не обмани! А это и не купец вовсе, баба какая-то, вся в белом, негромко, но ласково зовет: «Пойдем, Егорушка, со мной! У нас хорошо!» Хочет Егор узнать, где это хорошо, да не может слова сказать, горло горчицей перехватило. А от женщины веет благодатью, добротой, нежностью: так хорошо на душе, будто на проталине подснежник увидел. Пошел Егор за бабой, дорога все в гору. Лыжи тяжелые. Да и не лыжи это, а еловые, сырые сутунки к ичигам привязаны, сил хватает ноги переставить. Несмотря на это, идет он быстро, белая женщина едва успевает дорогу показывать. Вокруг гольцы, хребты, тайга незнакомая, распадки, ни одной ровной полянки, все круче и круче. Хочет Егор остановить бабу: «Давай остановимся, отдохнем!» А та тихо смеется: «Что отдыхать-то? Пришли уж!..»
Глянул Егор по сторонам, увидел: да, точно, пришли! Перед ним на заснеженном поле горит жаркий костер, а вокруг него женщины хоровод водят, песни поют. Мягкие напевы сердце ласкают, душу теплым, медовым соком обливают. Каждая на него мягко смотрит, глазами приглашает: «Становись Егорушка к нам в круг! Нам здесь очень хорошо!» Шагнул Егор в женский круг, взял за холодные ладони, пошел направо, запел одну, незнакомую песню, но, к своему удивлению, признал, что хорошо слова знает. Прошел круг вправо – бабы его назад потянули, другую песню завели, более ласковую. И опять он слова знает, поет вместе с ним, однако своих слов разобрать не может.
Сколько так Егор с бабами ходил, не помнит. Да только вдруг захотелось ему к костру руками прикоснуться. Высвободился охотник от женских рук, протянул вперед ладони к огню… а не огонь это. Перед ним статуя стоит! Точно такая, как в легенде: вся из золота отлита!.. Сидит на ногах, высотой вполовину человеческого роста, глаза холодные и пустые, руки перед грудью ладошками слепились, голова гордо поднята, лицо строгое, грустное, вперед смотрит. Так это же тот самый, буддийский Бог!..
Протянул Егор к нему руки: «Что же ты грустишь, Бог?» «Как же мне не грустить-то? – отвечает тот. – Лежу я в темноте да холоде. Немыслимая кладезь надо мной, как могила. А мне хочется видеть белый свет, людей! Ты мне в этом поможешь!» И засмеялся чистым, детским смехом.
Испугался Егор, страшно ему стало. Помнит охотник наказы бывалых промысловиков, худые наветы, предупреждения: кто золотую статую видел, того беда не обойдет.
Хотел Егор убежать, да лыжи к снегу примерзли, ледяной корочкой покрылись. Сзади, за спиной, белые бабы, послушницы буддийского Бога, руки сцепили, не пускают из круга. А золотая статуя руки к нему тянет и смеется, заливается веселым, колокольным смехом. Закрутился Егор на месте, присел на корточки, хотел юксы на лыжах развязать, ноги от пут освободить, да случайно прикоснулся запястьем руки о ноги золотого Бога.
Колкая, жгучая боль разбудила охотника. Егор подскочил на досках, не может понять, где он, что происходит. Вокруг могильная ночь, в черном небе рассыпалась соль ярких звезд. Жаркая нодья в расцвете сил, гудит жарким пламенем. Вокруг стоянки сгрудились косые, одетые в бальные платья деревья: кто такие, что вам здесь надо? За костром на перевернутых лыжах сгорбился мешок. В воздухе веселится паленый запах, будто на собаке шерсть горит.
Ознакомительная версия.
