— Нет, требуете, а я этого не люблю…
Дюреле беспомощно развел руками.
— В конце концов, если вы не хотите, что ж делать… — пробормотал он. — Надеюсь, вы хоть не сердитесь?
Отец минутку колебался, затем махнул рукой, словно говоря, что ему на все наплевать, повернулся и пошел прочь, буркнув:
— Э, да в конце концов делайте, что хотите. По моим силам мне хватит работы и на той земле, что останется!
Все смотрели, как он быстро зашагал к сараю и скрылся за ним. Тогда мать обратилась к соседям.
— Когда вы думаете начать? — спросила она.
— Мы хотели приняться за работу завтра, — сказал Дюреле.
— Можно и на такой манер отпраздновать троицын день, — заметил Робен.
— Да, правда, завтра троицын день, — вздохнула мать. — Боже мой, что за жизнь пошла!
— Надо еще раздобыть, чем работать, — сказал один из мужчин, — у меня в сарае только одна лопата.
— И у меня тоже, — сказал Робен.
— С тем, что у нас есть, хватит, — заметила мать. — Пусть это вас не смущает.
Они поблагодарили и снова сказали, что щель нужна не только для тех, кто ее выроет, но и для семьи Дюбуа.
— Да и сын вам поможет, — обещала мать.
Жюльен кивнул головой, впрочем, не очень уверенно.
Робен заказал матери цветы к завтрашнему дню и кролика к четвергу. Затем все пятеро соседей ушли.
Как только они захлопнули калитку, отец снова взял заступ. Мать подождала, чтобы он немного поработал.
— Ничего не поделаешь, нельзя было отказать, — сказала она чуть погодя.
Отец молчал.
— Сам знаю, — проворчал он потом. — Только теперь ты уже не хозяин в собственном доме. А потом эта пигалица, как его там, господин Ролен или Робен, раздражает меня. Так бы и закатил ему пощечину.
Мать вздохнула и пробормотала:
— Эх, Гастон, Гастон, это в твои-то годы.
— Что в мои годы?
Подошел Жюльен.
— Знаешь, папа, — сказал он, — была минута, когда мне казалось, что ты их вздуешь. По-моему, вдвоем мы бы легко с ними справились.
Мать обернулась и наблюдала за ними. Отец, стоявший напротив Жюльена, выпрямился. Лицо у него все еще было замкнутое, но матери показалось, будто она заметила намек на улыбку. Во взгляде отца и во взгляде сына было что-то поразительно схожее. Что-то неуловимое, чего она раньше никогда не замечала в глазах мужа, в этом она была уверена.
— Я думаю… — сказал отец, — я думаю, их легко можно было вытолкать в шею.
— Не знаю, может, ты и забыл, — сказал Жюльен, — но как-то лет шесть или семь тому назад ты застукал человека, который хотел увести инструменты из сарая.
— Как же, помню.
— Так вот, я отлично помню, что ты задал ему взбучку. А ведь он был гораздо выше тебя и раза в два здоровее. Меня это поразило. Я, как сейчас, все вижу.
Жюльен с отцом смеялись. Мать тоже помнила то утро, дюжего, здорового, как бык, малого лет тридцати, которого рассвирепевший отец чуть не до полусмерти избил голыми руками, а потом передал его жандармам…
— Что ты хочешь, — сказал отец, — раз ты двадцать лет занимался французским боксом и борьбой. Это не забывается.
Мать постояла с ними еще некоторое время, потом, услышав, что отец начал вспоминать Жуанвиль, ушла, сказав только:
— Пойду приготовлю поесть…
Через несколько шагов, воспользовавшись минуткой, когда отец замолчал, чтобы перевести дыхание, она прибавила:
— Конечно, ты мог бы выгнать их вон. Но из-за детей и женщин не мог. Война, ничего не поделаешь. Война…
В воскресенье утром мать встала чуть свет, чтобы быть готовой к приходу соседей. Вскоре и отец с Жюльеном сошли вниз.
— Это чиновники, они не привыкли вставать спозаранку, — заметил отец.
— Их дело, чего тебе беспокоиться.
— Я и не беспокоюсь, но если день будет хоть сколько-нибудь жаркий, они к двенадцати часам язык высунут.
Ему хотелось поворчать, но мать чувствовала, что настроение у него неплохое. Он даже помог Жюльену достать и принести к месту работы нужные инструменты.
— А что, если мне начать без них? — спросил Жюльен.
— Нет, чего зря стараться, не надо, — возразил отец.
Впрочем, соседи вскоре пришли. Их было всего четверо, и Дюрале объяснил:
— Господин Робен придет только через час. По состоянию здоровья он не может вставать так рано. А потом ему все равно нельзя работать ни лопатой, ни киркой.
— Если я вас хорошо понял, он придет, чтобы поплевать вам на руки, — съязвил отец.
Мужчины рассмеялись.
— Не совсем так, — возразил Дюреле. — Он не может работать и потому позаботится о закуске и выпивке. Ничего не поделаешь, война, надо помогать кто чем может. А кроме того, он будет слушать радио и сообщать нам новости.
Когда соседи отмерили место для щели, которое они выбрали так, чтобы как можно меньше задеть уже засеянные грядки, отец с матерью ушли в дом. Мать отлично видела, что отцу не сидится. Его тянуло к мужчинам, он прислушивался к ударам лопат, к смеху и голосам, но делал вид, будто ничего не замечает. Он оделся и, как всегда по воскресеньям, побрился. Он уже кончил бриться, когда кто-то постучал. Мать открыла дверь. Робен, улыбаясь, поздоровался с ними.
— Я пришел попросить вас еще о двух небольших одолжениях, — сказал он.
— С удовольствием, — отозвалась мать.
— Во-первых, одолжите нам штопор, а потом мы просим вас обоих прийти на пять минут в сад.
— Обоих? — переспросила мать, искавшая в ящике буфета штопор.
— Да-да, обоих, обязательно обоих.
Он взял штопор и, спускаясь по лестнице, добавил:
— Приходите скорей, вас ждут.
Когда он вышел, мать посмотрела на мужа, тот пожал плечами и проворчал:
— Чего еще этому чинуше понадобилось?
— Ладно, идем, там видно будет.
Они вышли в сад, мужчины сидели на каменном бордюре под самой грушей. Посередине дорожки стояла большая корзина, из нее торчали концы ослепительно белых салфеток. В корзине было шесть бутылок белого и красного вина, две коробки консервов, две большие колбасы, пирог и сыр.
— Господи, да это настоящий пир! — воскликнула мать.
Робен улыбался, постукивая ручкой ножа по сургучу на горлышке бутылки:
— Что вы, надо же землекопам заморить червячка.
— Но мы-то не копали, — сказала мать, — мы не голодны.
— Да ведь, когда надо разрезать пирог, без хозяйки не обойтись. А потом, чем больше мы съедим, тем лучше — все бошам меньше достанется.
— То же самое мы и в четырнадцатом году говорили, — заметила мать. — Но сейчас до этого еще не дошло.
— По слухам, в Бельгии дела не очень блестящие. Сообщения какие-то неопределенные, но мне кажется, что они по-прежнему продвигаются вперед.
Робен постарался ответить на заданные ему вопросы, но по радио не сказали ничего определенного.
Мать разрезала пирог на тарелке, которую Робен достал из корзины. Отец вначале немного поломался, но с той минуты, как он начал есть и рассказывать какую-то историю, случившуюся еще до четырнадцатого года, мать уже знала: раньше полудня он домой носа не покажет. Она тоже закусила, помогла господину Робену хозяйничать, потом, когда мужчины опять принялись за работу, вернулась в кухню.
Раз десять за утро она ходила смотреть, как подвигается дело. Щель была не очень длинная, и мужчины по очереди отдыхали под грушей в обществе Робена и отца. Те сидели друг против друга по обе стороны дорожки, корзина стояла между ними, и отец говорил без умолку. Робен принес сигареты, он угощал отца и подливал ему вина.
Задолго до полудня щель была закончена. Мужчины немножко посидели, поболтали. Робен, перед тем как уйти, отнес корзину на кухню.
— Пожалуйста, мадам Дюбуа, — сказал он, — освободите меня, не нести же мне домой полупустую корзину.
— Да вы шутите, — возразила мать. — Три бутылки даже не начаты… и сыр, и консервы…
Робен поставил все на стол, потом, подойдя к матери, улыбнулся и сказал, приложив палец к губам:
— Сейчас я вам объясню: они воображают, будто здорово потрудились, но ведь это же все бумажные души, вроде меня, и если бы не ваш сын, щель была бы не глубже вот такой коробки сардин. Но они в свое удовольствие поиграли в землекопов, и не надо отнимать у них эту иллюзию.
Мать поблагодарила. В дверях Робен пожал ей руку и прибавил:
— Очень славный у вас сын, мадам Дюбуа. И умный. Может быть, он зайдет как-нибудь к нам? Когда захочет, вечерком, послушает радио. Может, и вы с ним придете, если выберете свободную минутку.
Мать обещала. Соседи ушли. Отец с Жюльеном убрали лопаты и пришли на кухню.
— Господин Робен все это тебе оставил? — спросил отец.
— Да, в благодарность за то, что Жюльен им помог.
— Ясно, без него они бы…
Отец сдвинул брови, разглядывая этикетки на бутылках.
