— А разве не Барри решать? — спросила Венди.
— Разумеется, ему решать, — согласилась Адель. — И он полностью солидарен со мной. Я с ним сегодня утром побеседовала.
— Так ведь он от морфия одурел. У него глубокая психологическая травма.
— Да, и это замечательный способ залечить ее. Он может присутствовать на похоронах одной из важных частей своего тела. Он может рассказать всем, что нога для него значила, поделиться воспоминаниями о ней. Нельзя лишать его этой возможности, Венди.
Венди спросила себя, причем не впервые, кто тут сумасшедший — Адель или она сама? Глупо ли противиться погребению правой ноги сына? Адель чрезвычайно умна, и, что еще важнее, она оригинальный мыслитель и выдающийся теолог-любитель.
— Я бы хотела подождать, пока вернется ваш муж, и мы с ним это обсудим, — сказала Венди.
Лицо Адель померкло: прошлой ночью голоса сообщили ей, что Эд уже никогда не вернется.
В комнату ввалился Александр Макферсон и бухнул на кофейный столик перед Адель огромную кипу газет. Кроме «Католического вестника», остальные газеты посвятили первые полосы рассказу о бородавках Адель.
— Видели это? — Он едва сдерживал ярость.
Адель нарушила священное правило. Она явилась в программу «Сегодня» и дала интервью Джону Хамфризу, не предупредив пресс-службу. Это все равно как если бы христианин, собираясь выйти на арену Колизея, полную голодных львов, надеялся остаться в живых.
Адель пришла в восторг от того, что оказалась в передовицах национальной прессы. И она гордилась контекстом. Она ратовала за неприкосновенность жизни и восславила святость тела обычных мужчин и женщин.
— Адель устроила, чтобы ногу Барри отпел кардинал в церкви Кенсал-Райз, — сообщила Венди.
Она должна была рассказать об этом кому-то, кто обеими ногами стоит на земле, пускай даже этот кто-то — интриган и наглец, зато точно в своем уме.
Адель взяла «Индепендент» и прочла первый абзац передовицы. Александр и Венди обменялись взглядами, и Александр приставил палец к виску и покрутил его в международном жесте.
— Адель, — сказал он, — кто ваш врач?
Джек сидел в кресле восемнадцатого века и смотрел в окно на неподвижную серую воду канала. У его ног лежал черный деревянный кот. Ночью он несколько раз о него споткнулся. Джек старался держать себя в руках, но премьер-министр собирался уже больше часа. Джек гадал, что еще тот придумает. Ведь есть же предел всем этим ухищрениям, сколько можно намазывать косметику, прихорашиваться и поправлять прическу перед зеркалом.
Пока они спали, под дверь просунули бесплатный номер «Дейли телеграф». Джек с тревогой прочел заголовок: «Жена премьера вовлечена в фундаменталистский конфликт», но, когда показал его премьер-министру, Эдвард лишь отмахнулся:
— Замечательно, что Адель открыла дебаты по столь важному теологическому вопросу, — и ушел в ванную подкрасить ресницы.
Муниципальный район Гамптон находился в тихой долине, со всех сторон отрезанной шестирядными автострадами. С внешним миром район связывало несколько длинных пешеходных мостов и туннелей. Один местный житель написал в газету «Йоркшир пост»: «Теперь я знаю, каково быть хомяком».
Среди населения этой во многом забытой зоны ходило поверье, что в Гамптоне погода всегда хуже — облака ниже, а ветер холодней, чем в остальных частях Лидса. Поверье не подтверждалось метеорологической статистикой, но упорно передавалось из уст в уста, усугубляя чувство загнанности жителей района: их словно сослали сюда или подвергли общественному наказанию. Некоторые молодые обитатели Гамптона, побывавшие в тюрьме, говорили, что уж лучше тюрьма, чем Гамптон, — в тюрьме хоть есть чем заняться.
Глядя на этот жилой массив, можно было поддаться впечатлению, будто он изолирован и от остальной Великобритании, и от какой-либо формы правления. Гамптон походил на забытую цивилизацию. Иногда из внешнего мира заглядывали путешественники — социальные работники, учителя и чиновники, — но они торопились выполнить свою работу и уехать до темноты. Прежде чем спуститься с холма в Гамптон, Али бормотал молитву, прося у Аллаха защиты. По пути он рассказал пассажирам — неулыбчивому мужчине и красивой блондинке, — что ни при каких обстоятельствах не оставит здесь такси без присмотра. Взрослые мужчины племени Гамптон своей культурой запрограммированы утонять любой транспорт. Недавно двенадцатилетние мальчишки угнали полицейский «лендровер» и носились на нем по району под одобрительные возгласы и поздравления большинства населения.
Для начала Али проехал по Гамптону и показал главные его достопримечательности. Налицо были все стереотипы крайней бедности. Премьер-министр ерзал на сиденье, проезжая мимо заколоченных домов и тропинок, которые раньше были дорогами. Некогда он посетил трущобы Рио-де-Жанейро, где люди существовали на пособие, но там хоть царила атмосфера жизни, даже радости. А тут никаких признаков, что в жизни обитателей Гамптона есть хоть намек на радость.
Али припарковал машину рядом с пустырем, заросшим грязью и травой, который некогда, возможно, был парком. Ветровое стекло заливал дождь, и Али включил «дворники». Они наблюдали, как к дому напротив подъехал пикап, из кабины вылезли двое мужчин весьма хилого сложения, оба в трико и кроссовках, и принялись распутывать веревку, которой к пикапу был привязан старый двуспальный матрас. Дождь перешел в ливень, волосы у неатлетичных обитателей Гамптона прилипли к черепу. С их губ срывались неприличные и злые слова, они торопились отвязать матрас и затащить в дом, пока он не размок под дождем. Джек, Али и премьер-министр наблюдали за этой гонкой, словно за диковинным соревнованием.
Дверь дома открыла высокая квадратная женщина с руками штангиста; за ее гамаши цеплялся голозадый малыш в футболке с Человеком-пауком и с бутылочкой во рту. Казалось, женщина выкриками подбадривает мужчин, но, когда Али опустил стекло, стало слышно, как она орет:
— Шевелись, жирняи!
Один из мужчин зарычал в ответ:
— Нужен тебе матрас или нет, Тойота?
Мужчины закинули матрас на головы и слепо заковыляли по дорожке к двери. Полуголый малыш радостно кинулся им навстречу. Тойота перехватила его и сгребла за шиворот. Малыш заверещал, выгнув спину, а Тойота принялась шлепать его по ногам и голой попке. Ребенок судорожно вдохнул и задержал дыхание. Реакции маленького тела на какое-то время замедлились.
Трое в такси ждали, пока малыш снова начнет дышать. Губы премьер-министра тряслись:
— Это же подлинное варварство, Джек, вы должны что-нибудь предпринять!
Сильная рука Тойоты подняла ребенка еще выше, и его лицо оказалось вровень с ее лицом; теперь она шлепала малыша в синкопированном ритме. Слова, которые она адресовала ребенку, выполняли роль прерывистого контрапункта:
— Сколь — ко — раз — го — во — рить — на — хер — си — ди — до — ма — Туш — ин — га!
— Туш-ин-га? — вопросил премьер-министр, побледневший даже сквозь слои «Макс Фактора».
— Тушинга, — согласился Али. — Африканское имя.
Джеку подумалось, что только самые богатые и самые бедные дают детям такие вычурные имена.
Худосочные типы нетерпеливо топтались под зонтиком из матраса, ожидая, пока экзекуция завершится. Но вот в детских легких скопилось достаточно воздуха, чтобы заорать. Жуткий вопль выдернул премьер-министра из машины и погнал к дому. Он обогнул матрас и встал напротив женщины. Тушинга все висел в воздухе, а на его бледной гладкой коже расцветали красные лепестки от шлепков.
— Пожалуйста! Сейчас же прекратите!
— А это еще что за херня? — спросила Тойота, тяжело отдуваясь. Бить малышей не так уж и легко, как кажется.
— Я социальный работник, — соврал премьер-министр.
— Только не мой социальный работник, — отрезала Тойота.
Один из хлипких вежливо крикнул:
— А может, мы все-таки занесем этот долбаный матрас в дом, слышь, а?
Премьер-министр, Тойота и младенец посторонились, мужчины протиснулись в дверь и исчезли в доме.
Премьер-министр подобрал бутылочку малыша, которая была наполовину заполнена кока-колой, и отдал ребенку со словами:
— На, Тушинга, не плачь. Мама тебя больше не будет шлепать.
— Я ему на хрен башку снесу, если не будет делать что велено, — рявкнула Тойота. — Пускай учится.
— Разве он научится, если его бить? — спросил премьер-министр.
— Меня так учили, — рассудительно ответила Тойота.
— Привет, Тушинга. — Премьер-министр взял ребенка за подбородок, но тот отвернулся и уткнулся в шею матери. Его всхлипы уже стихали. Мать бережно убрала волосы с его мокрого лица и стала нежно целовать руки в ямочках.
— Так ты, значит, вместо Энди? — спросила Тойота.
Премьер-министр продолжил врать:
— Да, у Энди нервный срыв, я его заменяю. — Он знал, что социальные кадры в дефиците из-за стресса и низкой оплаты.
