– Их же Екатерина развесила по ветвям еще густых тогда уральских лесов, – заметил Лев.
– Молодец, матушка, молодец! Но не всех, видать, развесила…
Скрываясь у матери, Вован думал: дурак же я! И эти – упавшие вдвое – доходы были хороши. Нет, зачем-то взбесился, не выплатил уже независимому Балашуту его долю за три месяца, а он и нанял бригаду! Включили счетчик, и там почему-то быстро набежала сумма гораздо большая, чем стоит вся фирмушка Вована.
– Фабрику отняли, но жизнь-то… ты спохватился – унес! – утешал брата Лев. – Конкуренты рано или поздно появляются.
– Конкуренты – да, но нужны какие-то правила игры. А тут пошел такой головняк!
– Может, вам на север уехать. Там вряд ли вас найдут – север большой.
– Лучше маленький юг, чем большой север, – сказала Женя.
Валерия Валерьевна вышла из своего подъезда и увидела объявление на двери. Хотела достать очки и прочитать: наверное, воду отключат – надо запасти. Но очков не было, они в другой сумке. Старость – это когда одни очки дома на столе, другие – в сумке, а хочется на запас еще пару очков в дупла деревьев спрятать – на случай, когда не ту сумку взяла. Подниматься на пятый этаж? Если в парикмахерской очередь, как она будет читать английский роман? Но нет. Сегодня так мало сил…
Парикмахерша Алевтина Сергеевна работала с ее волосами, как скульптор, отсекая от серебристого монолита все лишнее.
– Какие у вас густые кудри, Валерия Валерьевна, придется от корней еще проредить, а то во все стороны они будут дыбиться. А ходок-то наш разыскал нас. Узнал, что мой Коля выучился на зубного техника, и: «Сынок, сынок». А сам все годы прятался от алиментов. И вдруг любовь такая, почему? Оказывается, ему зубы надо вставлять. Зубы ему Коля восполнил, а он не заплатил ни копейки: снова исчез…
Валерия Валерьевна взмахами ресниц (отнюдь не кивками) устанавливала ежесекундную обратную связь с парикмахершей – надо ее выслушивать! Но в узкую паузу втиснула свое озабоченное: «Сколько седых волос!» Алевтина Сергеевна смотрела на нее несколько секунд с таким текстом во взгляде: «Посмотрите налево и направо – там у них на головах сплошные сугробы!» Затем вздохнула и сказала:
– Мы, парикмахеры, называем это: серебряная молодость!
Валерия Валерьевна за то и любила Алевтину Сергеевну, что та источала целебные слова. А то иные брякают пластмассовыми словами…
– А про вашего сына, Валерия Валерьевна, мы читали в газете «Планета Урал». На фотографии он копия вы, только с бородой.
– Я вам все объясню: у него жизнь перепуталась. Юноши бывают романтичны, а Лева сначала был отличник, с ясным умом, деловой. А теперь стал романтиком.
– Он в самом деле верит, что из курвы можно сделать… нормальную женщину?
– Ходит по такой слякоти, ноги каждый день мокрые. Беспрерывно кашляет. Уговаривает их часами, а отдача за год какая? Три девушки согласились бросить это дело. Лева устроил их работать – и считает, что хороший результат.
Тут все волосяные дизайнерши стали с жаром подсчитывать, сколько женщин он сможет спасти за десять лет, за двадцать.
– Ему сейчас сорок пять? Эх, поздно он начал, но вполне может прожить еще лет тридцать. Значит, получается девяносто да еще эти три – в сумме девяносто три девушки.
– А может, еще КПД будет каждый год нарастать на одного человека? Опыт-то с годами приходит в любой работе!
Они заполнили шумом обсуждения весь тесный салон красоты. Одна парикмахерша села в освободившееся кресло и стала на обратной стороне квитанции подсчитывать прогрессивный рост спасенных: три плюс четыре, плюс пять… Зазвучали астрономические цифры, и под эту победную арифметику Валерия Валерьевна тихо расплатилась и простилась.
У подъезда своего дома она увидела «Скорую», на носилках спускали ее Леву с задранной бородой, которому через час уже не будут страшны ни сутенеры, ни промокшие ноги.
Шмякну шапкою о сцену,
Бровь соболью заломлю:
Дайте лексику обсценну —
Я про Гоголя спою.
Мы начали сочинять частушки с того апрельского дня, когда дочь спросила:
– К нам кошка зашла, да? Похожая на ту, что Гоголь утопил?
Тема диплома у Агнии: «Мотив страха в творчестве Н. В. Гоголя». Она ночи не спит – анализирует эти четырнадцать томов. И с марта начались у нее свои страхи: сначала казалось, что кто-то незнакомый ходит у нас по коридору. А теперь вот уже и кошка!
– Агния, никакой кошки нет, а вот паук есть – смотри – на потолке, откуда он выполз огромный, красавец…
Паук долго осматривал комнату всеми восемью глазами, не нашел никакой пищи и уполз на восьми своих ногах за картину «Ахматова, гладящая индюка».
– Мне бы восемь глаз и ног! Ничего не успеваю! Диплом, да еще сутки через сутки работаю в кафе!
Агния взрыднула и вдруг замерла, как природа у Гоголя, которая словно спит с открытыми глазами (есть ли более гениальные слова в мировой литературе?).
Тут-то мы и поняли: не отсидеться! Если уж наших гонораров не хватает, чтоб доучить младшую дочь, то надо помочь ей диплом написать.
И полетели имейлы. В Москву – Софье Мининой, в Париж – Наталии Горбаневской, в Израиль – Аркадию Бурштейну: для диплома по Гоголю отсканируйте нам «Семиотику страха», умоляем!
В ответ обрушились Гималаи электронных импульсов, несущих нам страницы Зощенко о страхах Гоголя, стихи Кальпиди – для эпиграфа. И конечно, эссе Набокова.
– Мама, Набоков сравнил Гоголя с мотыльком!
– Не обращай внимания, Набоков в каждом писателе видел такого же Набокова.
А Наташа прислала из Сети интервью Гуревича, который по Средним векам! И спасибо!
* * *
Нужно добавить, что наши друзья обратились к своим друзьям, а те – к своим, так что только папуасы Новой Гвинеи не участвовали в дипломе нашей дочуры. Зазевались.
Как у Гоголя в штанах
Поселился сильный страх.
Ростом выше он горы,
Это все метафоры.
Мария Ивановна Гоголь-Яновская! Спасибо вам, что родили нам Колю. Но зачем вы ему, пятилетнему, сказали с такой фамильной яркостью неумолимые слова о Страшном суде? Бедный гений представлял всю жизнь адские сковородки, чертей, а мы теперь расхлебывай!
Дочь сказала:
– Каждую ночь вижу во сне Гоголя. Какая ты бледная, мама, сегодня.
– Да я тоже всю ночь Николая Васильевича искала. Якобы я хотела узнать, чего он больше всего боялся. Тайну личности… Куда ни приду, везде говорят: сегодня изволили съехать. А на последней квартире говорят: вчера он скончался. И все служанки, которые мне отвечали, развешивали сушиться нижнее белье. Словно говоря: тебя нижнее белье интересует – вот тебе нижнее белье!
– Гоголь, Гоголь, ты могуч, только все же нас не мучь! Ну чего ты вдруг пристал к двум женщинам: моей жене и моей дочери! В жизни вроде ты к женщинам не приставал.
– Папа! Да, его эволюция: от страхов мифологических перед нечистью до страха Божия… через страх женитьбы! – закричала дочь и опять взрыднула. – В конце жизни он так боялся Страшного суда, что заморил себя голодом! Но у меня просто времени нет это все напечатать! Сменщица заболела, я каждый день в кафе, каждый день!
– Агния, все наоборот! Он от страха Божия шел к гордыне – в «Выбранных местах переписки с врагами»…
– Дайте подумать! В «Вечерах на хуторе», да, черт всегда побежден то молитвой, то чудом, а потом Гоголь впал в прелесть, просил слушать его как самого Господа. Вот смотрите: я подчеркнула в текстах все о страхах, но… но! Зашиваюсь я! Время, где тебя брать?!
Мы сразу кинулись к двум компьютерам – набирать пятьдесят страниц цитат, при этом перебрасывались мечтами: у нас скоро, скоро наступит безоблачное послегоголевское время! Можно будет открыть кафе, назвать его «Об Гоголя!». А на стены кафе – эти цитаты все…
Но про то, что известный парижский гоголевед Шварцбайн запил после усердного изучения нашего Николая Васильевича, мы не сказали дочери ни слова.
Нас уже, кстати, тоже подмывало чего-нибудь дерябнуть. Потому что Гоголь все время мелькал в глазах и в ушах. Идем по проспекту: ель похожа на Поприщина – так же безумно скорчилась. А ясень, кажется, сейчас свои пропеллерные семена включит и умчится от всего женского пола, как Подколесин.
Спасались частушками.
Как по речке, по широкой,
На моторке без руля
Выплывает Коля Гоголь —
Вместо носа – два х…я.
– Слушай, Агния, а есть, наверное, параллельный мир, где Гоголь не родился?
– Ну, папа, зачем ты? Я люблю Гоголя. К тому же ты сам говорил, что все другие варианты истории – хуже…
* * *
К тому же иногда мы находили и утешение:
– Такие вчера огурцы плохие купила.
– А Гоголь бы еще хуже купил.
Как на речке на Днепру
Возле тихой рощи
Коля Гоголь поутру
Огурец полощет.
Агния в это время ставила на полку том Мережковского: мол, полночи его перечитывала – у оппонента диссертация по Мережковскому, – ой, задаст много вопросов, сил нет…
