Габриела вскинула голову и резко ею кивнула:
— Но уже нет! Но да! Совокуплялись! И я видела это сама!
Через минуту, проверив свои выводы, я огласил их:
— С другой стороны, Габриела, может быть, никакого краха в этом нет, понимаете? Может быть, это не конец, а просто, ну — как вам сказать? — два человека совокуплялись себе спокойно на борту самолёта. А может быть, и не спокойно — я не знаю, я же не видел… Просто совокуплялись и всё. Они же не пилоты, им не надо следить за курсом…
Она задумалась. Думала долго, и мне захотелось ей помочь:
— Давайте подумаем вместе: когда люди не спят, им приходится жить, правильно? Ну, а когда живёшь, приходится делать всякое! А какая разница — где, если не спишь, а живёшь, правильно?
Я произнёс это с очень серьёзным видом, но сперва Джессика за дверью шумно спустила в бачке воду, а потом Габриела вдруг вскинулась и громко же рассмеялась:
— Забудьте всё это, ей-богу! И возвращайтесь на место!
Пробираясь к моему месту у окна, я лихорадочно пытался представить — как, где и кто осмелился трахаться прямо на борту.
Опускаясь в своё кресло и пребывая в полном смятении, объявил:
— А я вот возьму и снова не пристегнусь…
Профессор Займ промолчал, и я повернул к нему голову. Не потому, что он не ответил, а потому, что время от времени головою нельзя не вращать…
30. Всё на свете — то же самое
Рядом в кресле сидел не Займ, а другой человек. Живой. Мэлвин Стоун! Всё на нём — как и было раньше. Не хватало лишь галстука цвета датского шоколада и твидового пиджака из верблюжьей шерсти.
— Мистер Стоун? — проверил я.
— Очень рад вас видеть! — улыбнулся он.
— Нет, это я вас рад видеть! — разволновался я. — Вы уже не там? — и ткнул пальцем вверх.
— Нет, я уже здесь! — и хлопнул по подлокотникам.
Займ — в конце ряда — высунулся вперёд и улыбнулся мне:
— А вас долго не было!
— Знаю, — согласился я. — Я отсутствовал…
— А мы уже садимся! — не унимался Займ.
— Знаю и это, — кивнул я, думая о Стоуне. — Как вы себя чувствуете, мистер Стоун?
— А он в завидном настроении! — подхватил Займ.
— Если я не умираю, я всегда в завидном настроении! — рассмеялся Стоун. — У меня было несколько инфарктов, но в промежутках я в завидном настроении!
— Такого не бывает! — огрызнулась вдруг старушка с бородавкой. — У меня печень, и я это постоянно чувствую. Если есть проблема, она есть — пока её не решишь! А некоторые проблемы вообще не поддаются решению!
— Такого тоже не бывает! — вмешался сзади «спаситель еврейства» Гутман. — Нету проблемы, которую не решить!
Его продолжавшееся существование меня взбесило:
— Абсолютная чепуха! Глупые люди думают, будто проблемы существуют, чтобы их решать и будто их можно решить. Никто никаких проблем не решает. Люди просто иногда живут дольше, чем проблемы… А иногда нет.
— Правильно! — возликовал Стоун. — Нет даже такой заповеди — что проблемы надо решать… Вообще ни в чём никаких правил нету, есть предположения и приметы. Я, например, когда выживаю, — всегда предполагаю, что это хорошая примета. В прошлый раз — когда снова выжил — так именно и подумал, а через месяц сделал большие деньги! И опять решил: это хорошая примета! И оказался прав… Я очень суеверен! — и, рассмеявшись, он добавил для меня тихим голосом. — Вы-то как раз знаете что я имею в виду…
— Конечно, — ответил я. — Опять выжили…
— Я не это имею в виду, — качнул он головой. — Хотя вы правы, выжил, и это тоже, как выяснилось, — к везению…
Я растерянно кивнул головой и промямлил:
— У меня тоже, знаете, сердце, и мне тоже недавно повезло…
— Я видел! — хихикнул Стоун и поддел меня локтем в бок.
— Да? — спросил я. — Что вы имеете в виду?
— Пожалуйста, пристегнитесь! — встрянула вдруг Габриела, но, не остановившись, прошагала мимо. За гардину.
Стоун кивнул ей вслед и снова шепнул мне:
— Ну, видел я, видел… — и кивнул теперь вверх. — Там видел… Вас и её… Вместе… Ну, очень вместе…
— Нет, — обомлел я. — Это не то, что вам показалось…
Стоун, к изумлению Займа, расхохотался и склонился ко мне:
— Вы не поверите, но мы ей сказали то же самое!
— Кому? — не понял я.
— Вашей Габриеле. Это, мол, не то, что вам кажется! — и снова расхохотался, расстроив Займа окончательно.
— Так и сказали? — поразился я. — Так это были вы? Я имею в виду — именно вы так сказали?
— Оба! И я, и она. А что тут ещё скажешь?
— Она тоже так сказала? Кто это она?
— «Кто это она?» — передразнил он меня. — А вы тоже ведь хитрец: добиваетесь, чтобы я назвал имя, хотите проверить — знаю я всё или нет, да? Да, знаю! — и, оглянувшись, снова хихикнул, а Займ начал себя осматривать.
— Вы меня сбили, — признался я. — Кто «она тоже»?
— Нет, — мотнул головой Стоун. — Имени как раз не скажу, скажу просто, что всё знаю. А вот она, кстати, сама! Хай!
— Хай! — ответила Джессика и опустилась в кресло, принадлежавшее раньше Стоуну. — Хай! — повторила она мне и теперь уже не прикрыла губы ладонью, потому что они были аккуратно закрашены. — Хай! — улыбнулась она и Займу.
— Хай, хай! — усердно закивал головой Займ. — Как самочувствие, мисс Фонда? Так долго вас не видели! Соскучились, хотя только что смотрели ваш фильм. Какое понимание характера! И чутьё! А в жизни вы ещё добрее: мистер Стоун рассказал тут, пока вы задержались, что если б не вы, он бы не вытянул… Вы, ей-богу, супер!
Джессика, чуть смущённая, подала голос не ему, а мне:
— Ещё раз, пожалуйста, извините!
Я не понял её, ибо старался сейчас понять не её, а Габриелу, скрывавшуюся за гардиной и подсматривавшую за Джессикой. Я представил себе её смятение при виде хлопотавших за другою гардиной, наверху, Стоуна с Джессикой. Понять её было нетрудно: откидываешь гардину, ожидая увидеть труп, а труп не только жив, но трахает на диване звезду экрана и поборницу прав! Конец цивилизации! По крайней мере — в её привычной форме.
— Она обращается к вам! — окликнул меня Займ.
— Кто? — очнулся я.
— Как кто? Мисс Фонда. Просит у вас извинения, — сказал Займ, развернулся к ней и от моего имени попросил, в свою очередь, извинения у неё. — Тут шумно, Джейн: уже садимся — и он не слышит… За что, извините, он спрашивает вас, вы извиняетесь?
— Скажите: за инцидент в туалете — он поймёт…
— За инцидент в туалете? — Займ побледнел и повернулся ко мне. — Она сожалеет за инцидент в туалете…
— Я всё слышал, профессор, — кивнул я. — Спасибо.
— Кстати! — обратилась ко мне Джессика. — Он уже знает…
— Я? — выдавил Займ. — Я ничего не знаю!
— Я говорю о мистере Стоуне, — сказала она.
Займ умолк, а Стоун снова толкнул меня локтем:
— Я же вам говорил: я всё уже знаю! И, знаете, знаю, что знаете всё и вы! Ну, вы-то, оказывается, знали с самого начала, а мне она сказала об этом только в конце…
Перестал понимать и я. Стоун это понял и объяснил:
— А пока она не сказала, я думал, что это не она, а она…
— Да? — спросил я.
— Да. Хотя, если честно, — и захихикал, — я-таки почувствовал что-то знакомое: я ж, вы знаете, был уже, извините, с ней дважды… Раньше… Ну и чувствую что-то знакомое, но потом думаю — ещё бы! Все ведь женщины там одинаковые! Всё на свете зависит вот от какого места! — и, рассмеявшись, стукнул себя пальцем в висок.
Займ принял этот жест на свой счёт, возмутился и задрал голову.
— А потом она мне всё рассказала. Призналась, что она — это не сама она, а она сама, — не унимался Стоун. — Я сперва расстроился: такой был праздник! Звезда и… поборница! Потому, может, я и вытянул…
— Мэлвин! — не понял я. — Почему вы мне это рассказываете?
— Это она попросила, потому что вы знакомы с самой, да? С настоящей Джейн.
— Она попросила? …А что значит «такой был праздник»?
— Это невозможно описать, потому что это — в голове! Вы любите поэзию? — и, не дожидаясь ответа, Стоун заключил. — Это было как поэзия! — и улыбнулся: сравнение ему понравилось.
— Да? — не понял я. — Я не понял. Почему — как поэзия?
— Ну, лучше, чем проза! — и снова остался доволен.
— А как сейчас? После того, как вы узнали, что она не она?
— А сейчас тоже хорошо, потому что я подумал: вот я бывал с ней раньше — и было как проза. Но я мечтал, что когда-нибудь будет не она, а настоящее — как поэзия. И вот сегодня я-то думал, что это настоящее, понимаете? А потом понимаю вдруг, что это — то же самое! Вы меня понимаете? И мне сейчас даже лучше: я сейчас понимаю, что всё на свете — то же самое! Я, наверно, говорю глупо, да?
Я не нашёл что ответить и воскликнул:
— Что вы! — и, откинувшись в кресле, дал ему понять, что «корабль дураков» приближается к земле, и пора отвернуться к окну. — Что значит «глупо»? «Глупо», «не глупо» — это ведь тоже то же самое…
