— Так она что, уехала? — перебил её излияния Робка.
— Уехала, — утвердительно кивнула тётя Валя, — укатила в свой Долговонск, тьфу ты, Волгодонск. Робочке, говорит, ничего не рассказывайте, телефон мой домашний не давайте — пришлось пообещать. А я, ты ж знаешь, человек обязательный.
— Да уж знаю, ещё по прошлому отъезду знаю. И что я не додумался у неё номер спросить, когда всё в порядке было — кто ж знал-то. Вот я всё-таки идиот непредусмотрительный! — в сердцах сокрушался Роб.
— Но тебя я, заразу, на чистую воду выведу! Признавайся, паразит, что там, между вами стряслось-то.
— Да откуда я знаю, вроде ничего такого… Я сам не понял. Вдруг ни с того ни с сего разрыдалась…
— Ни с того ни с сего ничего не бывает! Так, следствие ведут колобки!
Пухленькая, не очень большого росточка тётя Валя действительно напомнила Робу колобка и он прыснул в кулак.
— Так, ржать команды не было! — скомандовала тётя Валя фельдфебельским тоном. — Вспомни, после чего она расплакалась?
— Да я-то помню, только это ничего не объясняет!
— Так, выкладывай, как есть!
— Она заплакала после того, как я признался ей в любви, тёть Валь!
Тётя Валя на минуту застыла от неожиданности. Но потом её «соображалка» снова заработала и она начала выдавать свои умозаключения:
— Плачут в такие моменты обычно от счастья, но на счастливую она похожа не была, и от счастья не бегут! Значит, она чего-то испугалась! Чего? Заплакала после того, как ты сказал, что её любишь. Значит, боится любви! Чьей? Или твоей к ней или своей к тебе! Твоей? Да если б все так любили, как ты её любишь! Отпадает…
В какой-то момент Робке показалось, что он видит, как шевелятся извилины у неё в голове, и он опять хмыкнул.
— Ржать команды не было, я сказала! Твоя любовь отпадает, значит, боится она своей! Почему? — извилины опять зашевелились, — у неё больное сердце, и она боится, что оно не выдержит? Нет, вряд ли. Оно ж уже не болит, как в детстве. Чего боятся, когда любят? Боятся потерять! Да куда ты, милый, от неё денешься! Нет, что-то не сходится!
«Расследование колобков» зашло в тупик, нового Роб почти ничего не услышал. Он вежливо попрощался с тётей Валей, забрал у неё расписку на Алины документы и работы и пообещал позвонить, как только узнает результаты экзаменов.
Он прибежал в училище как раз вовремя. Результаты экзаменов только вывесили и возле стенда столпились абитуриенты, жаждущие видеть себя в списках поступивших. Кто-то понуро или в слезах уже брёл к кабинету приёмной комиссии, кто-то прыгал до потолка от радости, кто-то просто светился счастливой улыбкой облегчения, и не было понятно, какому результату он рад. Робка нашёл в списке поступивших алину фамилию, сверил инициалы и отзвонился тётке Вале. Он уже собирался уходить, как вдруг увидел на подоконнике наискосок от стенда заплаканную черноволосую девчонку со стрижкой каре и грустно-испуганным взглядом побитой кошки. Ему вдруг захотелось посочувствовать, помочь, успокоить и поддержать «ребёнка». Он подошёл поближе и узнал в ней Гельку, которая училась вместе с ним в художественной школе. Только когда он учился одновременно во втором и четвёртом классах, она училась в третьем. Но Робка всегда выделял её из серой массы и постоянно «прикалывал» по поводу имени Гелла, ассоциируя её с ведьмой из «Мастера и Маргариты» Булгакова.
— Кто посмел обидеть приближённую из свиты Сатаны? Трепещите, презренные! Мессир не даёт в обиду своих подданных! — громогласно начал он и, подойдя ближе, и продолжил уже вполголоса, — Гельчик, Зайчик, привет! Ты что, не поступила? — и сочувственно погладил её по плечу.
Она сжала его руку на своём плече, здороваясь, и ответила:
— Привет, Роби. Поступила, всё хорошо! Спасибо!
— Да уж вижу, как хорошо.
— Честно, поступила! На живопись! — она улыбнулась, стараясь показать, что всё нормально, и что это лишь слёзы радости, но руку его при этом не отпуская.
— Так что ж ты ревёшь тогда, чудышко? — по её поведению Робка понял, что ей сейчас очень нужна моральная поддержка и что дело гораздо серьёзнее, чем даже поступление в училище и все планы на будущее — у «человечка» что-то стряслось в настоящем.
Она отвернулась, чуть слышно шмыгнув носом, и уже хотела убрать руку с робкиной руки, но Робка удержал её, а другой рукой погладил девушку по иссиня-чёрным волосам. Она закрыла глаза и из них сами собой покатились слёзы.
— Ты такой хороший, Робико-сан!.. — Робка улыбнулся — этой кличкой Гелька когда-то «мстила» ему в художке за «булгаковскую ведьму», подчёркивая его по-восточному скуластую и чуть раскосую внешность и всем известную симпатию к анимэ. Она улыбнулась сквозь слёзы, — только ты не спрашивай меня пока ни о чём, хорошо?
И тут Роб вдруг вспомнил, что у него пропадает оплаченный заказ их с Алей столика в любимой кафешке. На секунду взгрустнув, он вдруг понял, что ему, возможно, надо спасать человека, и он решил, что сейчас такое стечение обстоятельств как раз кстати.
— Так, хватит распускать нюни, тут неподалёку есть отличное местечко, у меня там заказан на сегодня столик. Мы с моей девушкой должны были сегодня отмечать там её поступление в училище. Она тоже поступила на живопись, возможно, вы даже будете вместе учиться. Она внезапно уехала, это печально, но ты меня тоже об этом не спрашивай. Но заказ в кафе пропадать не должен, поэтому предлагаю отметить не её, а твоё поступление и немного развеяться! А там смотри сама — если захочешь, поделишься своей бедой. А работы ваши мы потом заберём. Побежали?
— Побежали. — Гелька улыбнулась, вытерла слёзы и размазанную тушь, делающую её похожей на готку, и они рванули «реализовывать заказ».
Знакомый официант в кафе посмотрел на Роба с другой дамой с некоторым недоумением, если не сказать — с неодобрением. Роб отозвал его в сторонку и объяснил, что всё по-старому, просто Аля внезапно уехала, а у его бывшей одноклассницы какие-то проблемы, и ей сейчас очень нужна поддержка. Когда же для пущей убедительности Роб положил в карман гарсона маленькую сиреневую бумажку, тот даже сказал, что он и сам обратил внимание на заплаканные глаза одноклассницы.
Как оказалось, Гелла со вчерашнего обеда ничего не ела — просто пропал аппетит после разговора с её парнем. Так что холодная телятина, предусмотрительно заказанная Робом для них с Алечкой, пришлась весьма к месту, причём обе порции. Гелька на своих шпильках была ростом всего на два-три сантиметра ниже Роба, а он был далеко не низкорослым. Так что и аппетит у неё был явно не алин. Хотя, наверное, она просто была голодна или перенервничала. По её фигурке нельзя было заподозрить в ней обжорку. Благо, Робка не забыл сегодня позавтракать. Но, подумав, он всё же заказал себе ностальджи-салат из креветок, а даме — фисташковое мороженое, которое оказалось её любимым — Роб нечаянно попал в десятку. Благодарности «ведьмочки» не было предела. Она вновь почувствовала себя красивой девчонкой, окружённой вниманием галантных мужчин, коими сегодня были улыбчивый официант и неизменно внимательный к ней Роб.
— Ну что, полегчало?
— Если б ты только знал, насколько! — она уже выглядела гораздо лучше и смотрела на Робку глазами, полными теплоты и даже нежности.
— Ах, если б не был верен я другой… — улыбнулся Робико-сан, — Зай, может, всё же поделишься своими бедами?
Гелла сначала на мгновенье помрачнела, а потом вздохнула, улыбнулась и ответила:
— Ты вернул меня к жизни, Робико-сан, тебе расскажу, всё равно хуже, чем есть, уже не будет.
И она поведала своему благодетелю грустную историю о том, что как она себе ни давала зарок не общаться с мажорами, так-таки и умудрилась втрескаться по уши в одного из этих избалованных папенькиных сынков. Он сразил её всем — эрудицией, шармом, стилем, обходительностью. Он привёл девушку в сказку и стал для неё волшебным принцем. Всё было так красиво! И она поверила открытому взгляду его чистых голубых глаз! Доверилась и расслабилась… А дальше — стандарт! Пока всё нормально — полный лямур, на ушко — мур-мур, типа, люблю, хочу быть только с тобой, единственная, подрастём — поженимся и так далее в том же духе. А как узнал, что беременна — так в кусты. Типа, куда, дура, смотрела, предохраняться должна девчонка — если чо, ей рожать. В общем, ей светит материнство в аккурат к шестнадцатилетию.
— Понимаешь, Робико-сан, я сейчас всего боюсь, — голос её задрожал, на глаза опять навернулись слёзы, и Робу ничего не оставалось, как снова взять её за руку, — беременности — боюсь, рожать — боюсь, реакции родителей — боюсь, аборта вообще боюсь, говорят, это очень больно, но больше всего я боюсь убивать, ведь аборт — это же убийство, Роби! — Она посмотрела на Робку полными отчаяния глазами, но потом вдруг резко переменилась в лице и выдавила сквозь зубы: — Но ребёнка от такого «папаши» я рожать не хочу! Знаешь, Роби, что этот урод мне выдал прямым тестом? — гелькины чёрные глазищи блеснули дьявольским огнём ненависти, — «Вы, — говорит, — художницы, вообще все — шлюхи! Сначала трахаетесь направо и налево, а потом ищете богатенького лопоухого мальчика, чтобы повесить ему на шею своего выродка! Со мной, говорит, этот номер не пройдёт!» Прикинь, какой козёл?! Убила бы!
