— Думаешь, сделала больно мне, а на самом деле — себе, — сказал он. — Будешь продолжать в том же духе, вообще без слуг останешься. Пройдет немного времени, и все узнают о женщине, которая не умеет обращаться со своими работниками.
После отчаянной борьбы с плитой она сама приготовила ужин, а затем, когда Дик, как обычно рано, лег спать, Мэри осталась одна в крошечной гостиной. Через некоторое время она почувствовал себя как в клетке и вы- [149] шла из дома в темную ночь. Она прошлась взад-вперед вдоль бордюра из белых камней, тускло отсвечивавших во мраке, пытаясь уловить дуновения прохладного ветерка, который остудил бы горящие щеки. Над холмами мягко вспыхивали зарницы; там, где полыхали пожары, виднелись бледно-красные отсветы, а прямо над головой густела удушающая темень. Мэри чувствовала, как ее всю сковало от ненависти. Она представила, как выглядит со стороны: молодая женщина бродит одна в темноте, невдалеке от свинарника, который Дик называл домом, вынужденная самостоятельно выполнять всю работу, а вокруг нее раскинулся ненавистный буш. Невероятно, всего лишь несколько месяцев назад она жила в городе как хотела и ее окружали любящие друзья, которым она была нужна. Мэри начала плакать, чувствуя, как жалость к самой себе высасывает из нее все силы. Она плакала много часов подряд, покуда не поняла, что уже не может больше идти. Нетвердой походкой, чувствуя себя словно бы побитой, она отправилась спать. Напряжение сохранялось между супругами на протяжении недели, которая показалось невыносимой, а потом зарядили дожди, и в воздухе повеяло прохладой и покоем. Дик так и не извинился. О ссоре просто не упоминали. Конфликт, сам факт которого Дик [150] и Мэри отказывались признать, остался неразрешенным. Они делали вид, что ровным счетом ничего не произошло. Однако ссора изменила их обоих. И хотя чувство уверенности вскоре оставило Дика, все вернулось на круги своя, и в его голосе вновь стали слышаться виноватые нотки, однако в глубине его души осталась обида на Мэри. Ради совместной жизни ей пришлось умерить свою неприязнь к мужу, вызванную его поведением, впрочем, как оказалось, это было не такой уж простой задачей, и в результате Мэри направила ее на уволившегося туземца и косвенно на всех туземцев в целом.
К концу той недели пришла записка от миссис Слэттер, в которой она приглашала Тёрнеров на вечерний прием.
Перспективу отправиться на прием Дик воспринял с явной неохотой, поскольку он уже успел отвыкнуть от организованных кем-то забав, а кроме того, его смущали большие скопления народа. И все же он собрался принять приглашение ради Мэри. Однако та отказалась ехать, казенным языком написав записку с отказом, в которой выражала признательность, искренние сожаления и т. д.
Миссис Слэттер пригласила их в порыве искреннего дружелюбия, поскольку ей все еще было жалко Мэри, несмотря на то что су- [151] пруга Тёрнера в прошлый раз продемонстрировала холодность и спесь. Ответное послание оскорбило ее: такое впечатление, что его скопировали из инструкции по составлению писем. Подобные церемонии не были приняты в округе, где в ходу имел место более непринужденный стиль общения, поэтому миссис Слэттер, молча изогнув брови, показала письмо мужу.
— Оставь ты ее, — ответил Чарли Слэттер. — Жизнь ее обломает. Забила себе голову всяким вздором, отсюда и все беды. Ничего, еще возьмется за ум. Невелика потеря, этой парочке надо набраться мозгов. Тёрнер совсем сдурел. Настолько витает в облаках, что даже не выжигает противопожарных полос. А еще деревья сажает. Деревья! Тратит деньги на какие-то деревья, когда он и так по уши в долгах!
На ферме у самого мистера Слэттера практически не осталось деревьев. Она являлась образцом того, что может произойти в случае варварского пренебрежения к природе. То там, то сям пролегали глубокие овраги, а акры некогда плодородной земли лежали мертвыми из-за неправильного использования. Однако дело было в том, что Слэттер зарабатывал деньги. Мысль о том, что деньги могут даваться легко, приводила его в ярость, а тут еще этот чертов идиот Дик Тёрнер валяет дурака с деревь- [152] ями. Однажды утром, в порыве отчасти благодушия, отчасти раздражения, он помчался к Дику. Решив не заезжать домой, чтобы не встретиться с этой дурой Мэри, он отправился прямо в поля. Три часа он пытался убедить Дика посадить вместо кукурузы и прочей ерунды табак. Слэттер очень саркастически отзывался об этой ерунде — бобах, хлопке и конопле, которые так нравились Дику. Но Тёрнер упорно отказывался слушать советы Чарли. Он предпочитал высаживать несколько культур, чтобы не ставить все на карту. Против табака Дика испытывал предубеждение, а его выращивание же и вовсе считал скорее не сельским хозяйством, а фабричным производством: надо было строить специальные хранилища, сушилки, а потом по ночам вставать и проверять в них температуру.
— А что ты, интересно, собираешься делать, когда у тебя начнет расти семья? — отрывисто спросил Чарли, не сводя с Дика маленьких внимательных голубых глаз.
— Сам как-нибудь выкарабкаюсь, — упрямо ответил тот.
— Дурак ты, — бросил Чарли, — как есть дурак. Не говори потом, что я тебя не предупреждал. И не приходи просить у меня в долг, когда у твоей жены начнет расти живот и тебе понадобится наличность.
[153]
— Я никогда ни о чем тебя не просил, — ответил Дик, лицо которого потемнело от обиды.
Несколько мгновений глаза мужчин излучали ненависть, однако при этом каким-то образом, несмотря на всю разницу в характерах, они уважали друг друга. Может, потому, что так или иначе вели схожий образ жизни? Расстались они довольно сердечно, хоть Дик и не смог в отличие от Чарли изобразить деланого добродушия.
Когда Слэттер уехал, Дик отправился домой, не находя себе места от волнения. Неожиданно обрушившееся беспокойство действовало на желудок, к горлу подкатывала тошнота. Однако он скрыл волнение от Мэри, в силу его причин. Теперь, когда он понял, что брак оказался неудачным и ничего исправить уже нельзя, ему захотелось детей. Дети помогут им сблизиться и сломать этот невидимый барьер. Но сейчас они просто-напросто не могут позволить себе детей. Когда он как-то сказал Мэри (думая, что та хочет иметь детей), что им придется подождать, она посмотрела на мужа с облегчением. Этот взгляд не ускользнул от его внимания. Но быть может, она захочет завести детей, когда дела у них пойдут на лад.
Дик заставлял себя работать еще больше, чтобы наконец настал тот желанный момент. [154] Стоя в полях и глядя на работающих туземцев, он строил планы, думал, мечтал. В то же время в доме все оставалось по-прежнему. Мэри никак не могла научиться ладить с чернокожими. И Дику пришлось с этим смириться: такой уж она родилась, а измениться не могла. Повара никогда не задерживались у них дольше месяца, и все это время Мэри постоянно устраивала скандалы и показывала характер. Дик стискивал зубы и терпел, испытывая смутное чувство, что это отчасти и его вина и причина в тяготах жизни, однако время от времени он не выдерживал и выбегал из дома, буквально онемев от гнева. Если бы Мэри могла чем-то себя занять... в этом-то и была вся беда.
Мэри взяла с полки в магазине руководство по разведению пчел и отвезла его домой по чистой случайности, хотя, если бы этого не приключилось, описанные ниже события все равно бы так или иначе произошли. Однако именно приобретение этого руководства позволило Мэри впервые увидеть краешком глаза подлинную сущность Дика. Мало того, она в тот же день нечаянно услышала кое-что важное.
[155]
На станцию, расположенную в семи милях от фермы, они ездили редко, вместо этого посылая туда туземца за продуктами и почтой. Туземец выходил примерно в десять утра, перебросив через плечо пустой мешок из-под сахара. Когда он возвращался уже после заката, мешок топорщился, а из свертка, в котором лежало мясо, сочилась кровь. При всем при этом туземцы, которых природа одарила выносливостью и способностью без устали преодолевать пешком большие расстояния, не могли тащить на себе мешки с мукой и кукурузой, поэтому раз в месяц на станцию приходилось ездить на машине.
Мэри отдала необходимые распоряжения, проследила за тем, чтобы покупки уложили в машину, и встала на длинной веранде магазина среди сложенных рядами ящиков и мешков, ожидая, когда Дик покончит со всеми делами. Когда он вышел, какой-то человек, которого она видела впервые, остановил ее мужа и сказал:
— Ну что, Иов Многострадальный, надо полагать, твою ферму и в этом году затопило дождями?
Мэри резко повернулась, чтобы взглянуть на говорившего. Несколько лет назад она бы и не заметила презрительных ноток в этом ленивом шутливом голосе. Дик улыбнулся и произнес в ответ:
[156]
— В этом году воды было достаточно, так что все не так уж и плохо.
— Значит, тебе улыбнулась удача?
