И тем не менее — несмотря на то, каким невидимым он себя изначально ощущал, — оставались сомнения, он был настороже, пристально глядел на каждого, кто приближался или проходил мимо.
Может быть, утомление и страх видны на его лице? Может быть, люди догадываются, что он не такой, как они, что, если бы солнце могло светить сквозь крышу, они бы поняли, что он самозванец?
Было невозможно думать ясно, очистить свой разум. Так же как и дома, он мерил шагами торговый центр, двигался по кругу, и каждый новый шаг казался труднее предыдущего. На мгновение он уселся измождённый у фонтанчика с водой, голова постепенно опустилась; затем он снова ожил, слабо глотнул воздух и беспокойно поднялся.
— С вами всё в порядке? — спросил откуда-то сзади подросток.
Он не обернулся.
— Я в порядке, — ответил, убыстряя шаг.
— Он замученный, — заметил другой подросток.
Недалеко от продуктовых рядов испанка среднего возраста смотрела на него, пока он проходил мимо, её взгляд был пристальным и пронзительным. Не оглядываясь, он чувствовал, что её глаза всё ещё следят за ним, потому что в том направлении, куда он шёл, больше ничего не было.
«Что такое? — думал он. — Что ты знаешь обо мне?»
На скамейке, стоявшей между «Радиокиоском» и магазином «Гэп», пожилая пара просматривала секцию ежедневных газет, оба посмотрели на него, когда он подошёл ближе, — стоическое выражение лиц сменилось озадаченностью, когда он прошёл мимо.
«Что вы прочитали? Что вы думаете, что знаете?»
Он, спотыкаясь, пошёл дальше, проталкиваясь вперёд и осознавая, что торговый центр — неправильное место для пребывания (он не годится для того, чтобы стать поистине безымянным, совершённым незнакомцем).
Кто ещё на него глазеет? Кто тайком бросает взгляды, кто шепчется, кто показывает пальцем ему в спину?
Мимо обменного пункта.
Мимо «Индивидуального подхода».
Мимо «Сирз», где они с Джулией разок купили увлажнитель воздуха.
— Джули…
Как ему хотелось вернуться домой, вернуться и обнаружить, что она с детьми ждёт его. Голова кружилась, он обвинил себя в том, что не раскрыл её письмо, он испугался того, что могло дать ему единственную надежду. В конечном итоге, она была его женой и любила его. Она сказала ему это двумя днями раньше, поцеловав, прежде чем сказать: «Я люблю тебя». Более того, это было то, что она точно упомянула бы в письме, как это бывало в предыдущих записках: «Люблю тебя. Джулия».
Настоящая любовь, он в это верил, не умирает за одну ночь. Их любовь, страсть, жившая многие годы, ничего общего не имеет с газетами или любопытными взглядами незнакомцев — или с Рональдом Джеймсом Банистером.
Он запаниковал и обернулся, напуганный разнообразием людей, двигающихся вокруг него. Он бежал.
На мгновение каждое лицо, как показалось ему, обернулось в его сторону, каждая пара глаз сократила его путь, он зигзагами рвался сквозь толпу, которая казалась ему расплывшимся пятном.
— Осторожнее, — сказали ему.
— Смотри, куда идёшь! — прокричал кто-то.
Он не замедлил шага, пока не добрался до парковки, пока не оказался в относительной безопасности, в своей «мазде» — уселся без движения, переводя дыхание, едва не теряя сознание.
После, когда он ехал домой, он повторял слова, которые приготовил для Джулии. Он скажет, что его поведение и недостаток внимания к ней были непростительны. Затем объяснит всё — бессонницу, пассаж, туалет парка Миссии, убийство, то, как Росас усложнил ситуацию («Детектив обманул моё доверие — он лает не на то дерево, поверь мне»). Он будет прям, он подчеркнёт своё раскаяние, свой стыд и — с её поддержкой — свою способность измениться. Подобно апостолу Павлу, его озарение произошло в ночь, когда был убит Банистер (Джулия это поймёт; она, как бы огорчена ни была, дарует ему своё прощение).
Но то, что он планировал сказать, не было услышано, и то, что написала Джулия, навеки осталось неизвестным; он не ожидал увидеть у своего дома три припаркованных полицейских автомобиля, один или двое соседей слонялись неподалёку. Несомненно, Росас тоже был там, где-то внутри (открывал шкафы, заглядывал под кровати, исследовал гараж, произносил его имя).
Его лицо ничего не выразило, далее когда он сказал:
— Сукин сын!..
«Мазда» притормозила, дав ему достаточно времени, чтобы убедиться: «субурбана» на подъездной дорожке нет. Он подумал: «Ты можешь вернуться, Джулия, но я уже не могу!..»
— Мерзавец!..
Он заметил своего соседа Джейкоба — вышедшего на пенсию бухгалтера, с которым редко общался, это был стеснительный человек, его жена недавно умерла от рака груди, — он стоял рядом с почтовым ящиком с граблями в руках, тупо глядя на «мазду». К изумлению Джона, Джейкоб не двинулся, не побежал тут же к соседней двери, чтобы сообщить полиции, — он вообще ничего не сделал, только смотрел.
Внезапно одеревенев, он двинулся с места (неделями позже он заключит, что в тот самый момент плотный туман накрыл всё, ему знакомое, оставив его потерянным в мире). Двинулся безо всяких мыслей, без цели — избегая шоссе, кружа по местным улочкам, не въезжая в центр города. Частенько его глаза слипались, голова наклонялась и падала. Однако ему удавалось вести машину, оставаться на дороге, останавливаться на светофорах. Городское движение было интенсивным, тротуары полны народу, оживлённые улицы и тротуары — такими, как ему нужно. Так что он снова нарезал круги, туда и обратно по тому же короткому маршруту — мимо главной библиотеки, районной управы, станции Амтрэк, снова мимо главной библиотеки…
Плотные ряды однообразных коричневых домов утомляли его разум и глаза, пока не приблизился вечер. Он очутился перед станцией Амтрэк, припарковался в нескольких ярдах от рельсов. Станция уже была пуста, у касс не было народа, но ему не было до этого дела. Ему некуда было ехать, он был измучен свыше всякой меры. Как обычно, собирался ждать, становясь всё более привычным к последовательным оборотам часов, словно к повторяющемуся рисунку на обоях — рисунок бесплодной, повторяющейся печали. Вскоре свыкнется с затянувшейся праздностью. Станет бороться с сомнениями, будет надеяться на подтверждение, отрицать отрицаемое, окажется мастером бесконечного ожидания.
Но сейчас он отдохнёт, откинет спинку сиденья и уснёт. В секунды, предшествующие сну, он сформулировал убогий план игры, разработал несложную стратегию: утром он купит по карточке «Виза» билет на поезд, сядет в него, покуда Росас будет обыскивать шоссе и отели в поисках старой, потрёпанной «мазды». Конечно, его кредитка наведёт их на след, но он полагал, что сумеет исчезнуть до этого (залечь в каком-нибудь пыльном маленьком городке или хотя бы найти способ разыскать Джулию и детей).
Он не мог придумать ничего большего — в одно мгновение его тело ослабло, голова упала. Как быстро сон охватил его, омыл, словно мгновенная смерть, спрятал ненадолго от паровозных гудков, вибрации почвы, пространства, поднимающегося и опадающего перед его ветровым стеклом.
Сидя за столиком в в вагоне, он смотрел в окно на полную луну, летящую за поездом, на город, проплывающий мимо, — товарные склады, пригородные дома, огни машин на шоссе.
Вскоре осталась только луна, ярко светящая над плоской, бесконечной пустыней, пыльными руслами рек (иногда она освещала отдельные силуэты хибар или хижин, нежилых, с настилами и насыпями).
Напротив сидел Поло, тыкал вилкой в тарелку и отказывался есть.
— Недожарено, лосось, похоже, вообще не готовили.
Он не смотрел на Поло и не реагировал на его заигрывающие прикосновения под столом. Поло не смущало безразличие его компаньона, он становился только спокойнее, осторожно изучая его. Наконец, положил вилку и сказал:
— Ты знаешь, ты не один…
Он проснулся внутри «мазды». Мир, из которого он только что вынырнул, был лишён блеска скрежетом и лязгом колёс грузового поезда. Ему показалось, будто он видит самого себя на сиденье, холодный пот выступил у него на лбу и у воротника.
Выпрямив сиденье, он заподозрил, что проспал чуть ли не до утра, но, посмотрев на часы на приборной доске, понял, что не проспал и пяти часов. Ещё только приближалась полночь, и тем не менее он чувствовал себя абсолютно отдохнувшим, словно многие часы пролетели с тех пор, как он припарковал машину у станции.
Когда товарняк прогремел, визжа колёсами дальше по рельсам, земля задрожала. Поезд ушёл. Медленно выдыхая, он посмотрел на звёзды, на пригородные здания и проволочную ограду, бегущую параллельно рельсам. Глубоко вдохнул, сохраняя тишину, уловил мускусный запах своего воротника — лёгкий запах, напоминающий запах кожи после секса, покрытой потом, — запах дал ему приятное расслабление, лёгкую усталость, похожую на ту, которая заставила его заснуть.
— Ты знаешь, — сказал Поло, — ты не один. Поло сжал его колено под столом.
